Если я смогу сделать хороший точный выстрел с пассажирского сиденья, то выстрелю ему в грудь, а потом выйду из машины и сделаю один контрольный в голову, в упор. Если нам предстоит провести остаток в тюрьме или умереть на каталке от смертельного укола в руку, я должен быть совершенно уверен, что чёрный ублюдок сдох. Потом оставляю на трупе бубнового валета. Возвращаюсь в машину, а ты объезжаешь спортзал через тот выход, — и он показал через левое плечо.

— Затем выезжаешь на подъездную дорогу, и по 212-й — домой. Ты первая выходишь в Уэст Линн, а после ужина я попрошу у папы ключи от пилы поделать железные скобы и снасти для нашей новой палубы и порежу револьвер. Порву все другие вещи в клочки и сожгу их в нашей печи для опилок и тому подобных отходов. На следующее утро во время поездки в школу посещаю живописные мусорные баки Портленда.

— Конечно, достаточно одного свидетеля, запомнившего нашу машину, и мы пропали, — заметила Аннет.

— Если мы заметим кого-нибудь у того места, то прекращаем, — успокоил её Эрик. — Но, знаешь, будет темно, и даже если кто-то случайно увидит нас, то, видимо, издалека. Если окажется, что никаких других улик на нас не будет, мы можем блефовать, говоря, что при нашем отъезде мельком видели какого-то парня на машине под уличным фонарём. Хотя я согласен, что это рискованно. Особенно из-за одной из наших машин. Ты что, хочешь отказаться и попробовать придумать что-нибудь ещё?

— Нет, я хочу покончить с этим, — покачала головой Аннет. — Не знаю, надолго ли у меня хватит выдержки, прежде чем голова пойдёт кругом. У меня хорошее предчувствие, что надо кончать его в том месте, и это, скорее всего, единственное возможное место, которое нам удастся найти. В наше время и в нынешней обстановке без риска не добиться справедливости. Давай, за дело.

— Хорошо. Теперь, если полицейские не купятся на Добрармию, они придут к тебе, потому что у тебя был повод шлёпнуть Фламмуса. Говори им, что мы уехали прямо домой, и не отступай от своих слов. Скажешь очень неопределённо, где я парковался, но только если тебя об этом спросят. Ничего сама не придумывай. Если дело начнёт выглядеть опасным, будь очень строгой и вежливой, замолчи, и попроси самого лучшего адвоката, какого твой отец только сможет нанять. Вы достаточно богаты, поэтому тебя не смогут привлечь по Патриотическому закону. Им придётся на самом деле что-то доказывать, и с уликами.

— Поняла. Когда следующая баскетбольная тренировка?

— Сегодня. Но сегодня слишком рано. У нас ещё нет пистолета. Следующая тренировка в четверг, послезавтра.

— Я достану пистолет и патроны сегодня вечером, и передам тебе завтра, когда ты меня подберёшь, — пообещала Аннет. — Нам нужно найти какое-нибудь место для пробного выстрела. Будем надеяться, что папа не заметит пропажи до того момента, как револьвер сослужит свою службу. А что, если Фламмус не выйдет покурить свою дрянь в четверг вечером?

— Тогда мы будем ждать его каждую вечернюю тренировку, пока он не выйдет, — успокоил её Эрик. — Это тебе подходит? Есть вопросы?

— Если и есть, я задам их, когда мы пройдём всё в сотый раз, то есть столько раз, сколько мы будем всё продумывать. Но, правда, всё, кажется, подходит. Джан будет после этого легче? — вслух подумала Аннет.

— А тебе?

— Конечно, — кивнула она.

— Знаешь, у этого плана есть ещё одно преимущество, — рассудительно проговорил Эрик. — Тебе не придётся унижаться перед убийцей твоей сестры ни телом, ни душой.

— Я догадываюсь. И ещё я надену маску, как настоящая террористка. Эрик, спасибо тебе.

Аннет поцеловала его, а её поцелуи были так редки, что вспоминать каждый из них было сплошным удовольствием.

Они действительно всё ещё сто раз взвесили, обговорили и вечером в четверг, в сгущающейся тьме всё сработало отлично. Тёмные боги убийств были во всём к ним благосклонны. Аннет была поражена собственным спокойствием, тем, что чувствовала себя как обычно, когда натянула бейсболку на голову, а шарф на лицо, и плавно притормозила «вольво» рядом с огромным негром. Она слышала, как в последний раз в своей жизни Фламмус завопил «Козёл!», когда «Миротворец» в руках Эрика расколол воздух как гром с молнией, забрызгав стену позади негра кровью. Потом ударила вторая молния, когда Эрик вышел из машины, наклонился и выстрелил в дёргающийся, мычащий чёрный полутруп на земле, и мерзкий ниггер подох подобающей ему смертью.

Эрик бросил игральную карту на землю рядом с трупом, вернулся в машину, и они уехали. Поездка домой прошла в полном молчании. На дороге у дома Аннет они слились в страстном поцелуе, и, перед тем, как выйти из машины, она прошептала: «В эти выходные мы найдём время и место, и на этот раз не сзади в машине и не в оркестровой комнате». И ребята так и поступили.

К Аннет из полиции даже не пришли. Закон без вопросов «купился» на след Добрармии. А средства массовой информации — безусловно. «Говорящие головы» на телевидении и заголовки в газетах в ужасе верещали:

Декан Хопкинсон ошеломлённо и бессвязно лопотал перед журналистами: «Мы понятия не имеем, как этот расист-убийца проник в наш кампус и ушёл обратно. Это сущий призрак!»

Если Рей Риджуэй и заметил, что одного из его пистолетов не хватает, то ничего не сказал. Он вообще, по сути, не заикнулся о смерти Фламмуса, что было красноречивым упущением. Аннет посчитала, что отец, видимо, что-то подозревает, так как знала, что её отец далеко не дурак, но он просто решил, что сейчас не время и не место касаться этого дела, за что она была ему очень благодарна.

Аннет пришлось снова надеть траурное платье, и она была в восторге от восхитительной иронии возникшей ситуации. Через три дня после убийства Фламмуса занятия в Эшдаунской академии были отменены, и все ученики и преподаватели поехали в Северный Портленд на автобусах или на своих машинах на похороны Фламмуса в Первой африканской методистской церкви, большое здание которой, к счастью, располагало большой стоянкой через улицу, чтобы разместить целый парк машин, автобусов и лимузинов.

Эрик, одетый в строгий костюм с чёрной повязкой, сопровождал Аннет, и они сидели с мрачными лицами, слушая хвалебные речи, и вежливо стояли во время исполнения псалмов чернокожими певцами в длинных одеждах, хотя хор был меньше, чем обычно. Многие из афро-американских жителей Портленда, наконец, начали соображать и отбывать за пределы Тихоокеанского Северо-Запада в места с более здоровым климатом. Одну из самых трогательных хвалебных речей об умершем от Эшдауна произнёс Уэйд Шумейкер, преподаватель английского языка Аннет и Эрика. Этот представительный мужчина средних лет буквально разрыдался на трибуне, так он страдал от потери блестящего молодого украшения афро-американского сообщества Портленда в великолепной мозаике Америки.

В похоронах приняли участие многочисленные политики штата и городов, а также представители СМИ в кольце охраны из сотен вооружённых до зубов полицейских, солдат Национальной гвардии и спецназа ФБР, так как Добрармия была известна нападениями на похороны, которые обещали превратиться в политические представления. Эрик и Аннет терпеливо ждали, пока толпа поредеет, чтобы перейти улицу, где рядом с длинной вереницей чёрных лимузинов стоял белый «лексус».

— Ты, правда, смогла не расхохотаться! — вполголоса сказал Эрик. — Я впечатлён. Это было сверх человеческих возможностей!

— Теперь мне всё равно, даже если меня арестуют, — ответила Аннет. — И если заберут только меня, а не тебя, теперь мне, честное слово, неважно, если я умру, Эрик. Я восстановила справедливость для Джан, и как бы долго я ни жила без неё, это будет моим утешением.

— Сицилийцы говорят, что месть — единственное блюдо, которое вкуснее всего, если его подают холодным, — заметил Эрик. — Ну, возможно и так, но могу сказать, что вкус мести также чертовски хорош при подаче её горячей! Давай ключи, я поведу.