— Ладно, но кое в чём я должна честно признаться, — нерешительно начала Кики. — Я знаю, из-за этого вы можете начать сомневаться во мне, но не могу врать.

Она глубоко вдохнула.

— Не знаю, смогу ли я кого-нибудь убить. Я говорила, что хочу отомстить и всё такое, и это правда, но только не знаю, смогу ли я прицелиться в кого-нибудь и нажать курок. Я не говорю, что не смогу, поймите. Чёрт, может, и смогу. Но я просто не знаю, и если вы захотите так испытать меня, чтобы стать добровольцем, я не уверена, что смогу выполнить такое задание.

— Тебе не предложат убивать довольно долго, — сказал Уинго, — Даже когда ты решишься на это добровольно. Это — необычная война. Наши люди вынуждены нести на своих плечах невыносимо тяжёлое бремя, а стрелкам и взрывникам приходится ещё труднее. Мало у кого из людей твёрдая рука, стальные нервы и — о, чёрт, думаю, можно так выразиться — отсутствие самокопания, способность просто выполнить задание, а потом не размышлять о сделанном. Если человек не готов к этому, его будет терзать совесть, и он потеряет самообладание, бормоча о Боге и прощении. Прости, Ма.

— Ничего, — ответила Ма. — Такое действительно случается, и потом человек превращается в клубок переживаний. Белые люди — самые большие убийцы, каких когда-либо знал мир, но мы действительно подверглись вековой социальной инженерии и изменению поведения с помощью пропаганды, о чём я говорила раньше, и у многих наших людей этот ген хищника, кажется, был устранён.

В Добрармии хорошо это понимают, так что даже при нужде в солдатах, просто не очень хорошая мысль ставить кого-нибудь в такое положение. Кики, у нас в подразделениях есть женщины, которые выстрелят в человека, как только увидят, что это враг нашей расы. Я знаю, потому что сама — одна из них. Может быть, в один прекрасный день ты станешь одной из нас, а может — нет. Но тебя никогда не попросят делать то, что выше твоих сил. Ты поймёшь это со временем, осознаешь, кто ты, и что твоих сил больше, чем ты думаешь. А сейчас, по-моему, тебе и Ударнику пора собираться обратно в город, чтобы ты могла закончить смену.

Кики пошла обратно к такси. Уинго отстал.

— И какое решение? — спросил он Ма.

Она вздохнула.

— Что-то внутри этой девушки терзает её, но из того, что мы о ней знаем, это может быть любая из десятка причин. Если мы исключим всех с тайными горестями и грехами в сердцах, то добровольцев Северо-Запада окажется не слишком много. Я не могу до конца проверить её.

— Еле слышное одобрение, — заметил Уинго.

— Нам нельзя превращаться в параноиков, иначе мы не сможем работать, — ответила Ма. — Я выскажу Оскару своё мнение, что ты должен испытать девушку, просто держа её на расстоянии вытянутой руки, как мы всегда и делаем с новобранцами.

— Понял. Передай от меня привет Картеру, Руни и Шону, когда вернёшься в Данди, — сказал Уинго, направляясь к двери.

Во время обратной поездки на такси Уинго познакомил Кики со способами предоставления ей «особых» тарифов, простыми кодами посадки с помощью текстовых сообщений и мобильных телефонов в точках встреч с добровольцами, нуждающимися в транспорте и т. д. Когда они приблизились к центру города, Кики спросила его:

— Что имела в виду Ма, когда сказала, что ты злишься на всех женщин?

Уинго вздохнул.

— Так же, как ты, наверно, относишься к мужчинам. Просто меня предавали когда-то слишком часто. Ничего личного. По-моему, это, пожалуй, самое худшее, что евреи сделали с нами. Сделали так, что белые мужчины и женщины ненавидят, боятся и не доверяют друг другу. Я знаю, это — плохо. Знаю, что не все белые женщины такие, как та, что засадила меня в тюрьму, и считаю, что ты достаточно умная и понимаешь, что не все белые мужчины похожи на Ленни Джиллиса.

— Да, умом я понимаю, — сказала Кики. — Это просто здравый смысл, что где-нибудь должны остаться хорошие мужчины. Но почему, чёрт возьми, я никогда не встречала ни одного?

— По общему представлению, все белые женщины — психованные и предательские сучки на грани откровенного помешательства, считающие мужчин врагами, которых надо победить, унизить и поставить на место. В то время как все белые мужчины — это большие подростки, которые по-прежнему играют в игрушки в сорок лет, никогда не станут взрослыми и не возьмут на себя никакой ответственности в жизни, — сказал Уинго. — И, знаешь, в обеих этих оценках чертовски много правды. Именно это евреи и сделали с нами, и пусть господь бог пошлёт их всех в ад!

— В Добрармии много женщин? — спросила Кики.

— Ну да, есть. Слушай, боюсь, что я до сих пор считаю большинство белых женщин безнадёжными, но скажу так: немногие оставшиеся исключения имеют большие возможности, чем мужчины. Хорошие женщины — лучше хороших мужчин, умные — умнее, храбрые — храбрее, а мерзкие — отвратительнее. Ладно, давай просто закончим этот разговор. Я знаю, это грубо, а быть грубым нет никакой причины.

— Ну, я скажу, ты должен был ещё отпускать ехидные шуточки о моём незавидном прошлом, — признала Кики. — Это радует.

— Ты же уже сказала, что понимаешь, где ты была, — пожал плечами Уинго. — Мне совершенно незачем напоминать тебе об этом. Здесь, остановись на этом углу. Наверно, ты начнёшь выполнять некоторые из наших специальных поездок завтра вечером. Один из людей, которых ты повезёшь, передаст тебе экземпляр Справочника и Общие приказы. Я повторю то, что Ма тебе сказала, потому что это важно. Заучи Общие приказы, а потом по ним живи. Их всего десять, как и заповедей, и, как заповеди, они просто то, что в них сказано: это приказы, а не советы.

У тебя пара дней, чтобы прочитать Справочник, а потом нужно передать его другому товарищу, который просит его вернуть. Не показывай его никому другому и постарайся, чтобы тебя с ним не схватили, Кики. Владение экземпляром партийного справочника или Общих приказов по армии рассматривается судебной системой ЗОГ как подлинное доказательство членства в Добрармии или связи с ней, и тебя быстро приговорят к смерти и отвезут привязанную к каталке в маленькую камеру для уколов. Мы не шутим с этим.

— Я знаю, что ты не шутишь, — она остановилась, и он открыл дверь. Кики не повернулась к нему.

— Слушай, Ударник, можешь сказать, как мне с тобой связаться, если будет нужно?

— Пока нет. Не обижайся.

— Ничего, — ответила она. — И ещё одно: если Ма сегодня вечером показала бы тебе пальцем вниз, ты, правда, убил бы меня?

— Да, — ответил тот. — Это тебя волнует?

— Меня бы больше волновало, если бы ты соврал об этом, — сказала она, обернувшись к нему. — Всего хорошего.

— И тебе.

Потом он исчез. Дверь машины оставалась открытой ещё секунд двадцать, когда телефон Кики завибрировал. Она взяла другого пассажира и минут двадцать не отвечала ещё на несколько виброзвонков.

— Какого хрена ты не позвонила после моего виброзвонка? — заорала Мартинес.

— Они наверняка скрытно ехали за мною, — спокойно ответила Кики. — А что, если они до сих пор здесь, и кто-то увидел, что я достала мобильный, как только парень вышел из моего такси?

Мартинес вздохнула, но согласилась.

— Ну, ладно, ты меня убедила. Как только закончишь работу и сдашь такси, мы подберём тебя на автобусной остановке и привезём сюда для полного отчёта. Я хочу знать всё об этом типе Ударнике.

«Надеюсь, что в один прекрасный день ты с ним познакомишься, сука», - подумала Кики. «Надеюсь, что он убьёт тебя раньше, чем меня, и я хотя бы увижу, как ты сдохнешь».

Кики получила обещанные документы о Добрармии через неделю после поездки в Грешам на встречу с Ма. За это время она перевезла десяток «специальных» пассажиров после получения кодовых слов на свой телефон, указывающих ей конкретный терминал аэропорта или одну из больших гостиниц в центре города. Очевидно, перевозки пользовались большим спросом у портлендских добрармейцев. Потом пассажир называл Кики настоящий адрес, а Кики придумывала ложное место назначения для своего путевого листа примерно на таком же расстоянии и докладывала диспетчеру.