– Хорошо, когда родственники рядом, – заметил Морис.

– Да, неплохо это, – согласился Осип.

– А кем приходится хозяину молодой человек, что так неприветливо на нас посмотрел?

– Неприветливо? Это вам показалось, – проговорил Осип. – Это племянник Валентина Гавриловича, Мирон. Очень он переживает из-за дяди.

– А сестру ему не жаль? – удивился Морис.

– Как не жаль! – всплеснул руками Осип. – На нем, когда он спустился вниз после того, как увидел убитую, просто лица не было. А Серафима Оскаровна рассказывала, что он вечером как заперся в своей комнате, так и не выходил. Она несколько раз к двери подходила: то молока ему приносила, то поесть. А он ей так и не открыл. Из-за двери сказал: «Оставьте меня в покое».

– А она?

– Что она, повздыхала да ушла, мне вот потом пожалилась, сказала, что вроде слышала глухие рыдания, видать, плакал он. Погоревали мы с ней вместе, да и разошлись каждый к себе.

Про себя Морис подумал, что племянник от смерти двоюродной сестры выигрывает материально. Если он самый близкий родственник миллиардера, то теперь все перейдет к нему. Интересно, конечно, взглянуть на завещание Бельтюкова, много ли он оставил другим своим родственникам, тому же брату и…

– А мужчина и симпатичная женщина, что жалась к нему, – тоже близкие родственники Валентина Гавриловича?

– Не сказать, чтобы близкие, – Осип почесал подбородок, – Василий Афанасьевич – отчим Мирона, а Вера Максимовна его вторая жена.

– Странно, что Бельтюков приютил их в своем доме.

– Мне ничего про это неведомо, – пожал плечами Осип, – и мое дело – маленькое, занимайся оранжереей и помалкивай.

– Конечно, конечно, – согласился с ним Морис, – но теперь, после гибели Евгении, полиции приходится совать нос повсюду, иначе убийца может остаться безнаказанным.

– Вот гад! – вырвалось у Осипа.

– Кто?

– Да тот, кто убил девку! Она, конечно, взбалмошная была, но ведь молодая совсем. И как рука только поднялась?

– А вы никого не подозреваете?

– Да кого же я могу подозревать? – удивился старик.

– И все же.

– Я думаю, что это кто-то пришлый. Забрался в поместье, увидел открытое окно и полез!

Морис вспомнил, как Наполеонов сказал Мирославе, что след от обуви, оставленный на клумбе под окнами, не подходит никому из проживающих в доме мужчин. И в то же время полиция сомневалась, что кто-то посторонний мог незаметно проникнуть на территорию поместья, тем более среди белого дня.

Хотя ночью, когда включают сигнализацию и выпускают целую стаю свирепых собак, сделать это злоумышленнику еще тяжелее.

Наполеонов тем временем беседовал с родственниками жертвы, выбрав для этой цели малую гостиную, хотя Филипп Яковлевич предложил им поначалу расположиться в большой гостиной.

Но следователь посчитал, что большие помещения расхолаживают свидетелей, а обилие вещей отвлекает их внимание от главного, то есть от его вопросов.

Мирослава сидела поодаль и наблюдала за входившими по одному в гостиную родственниками.

Она почти не вмешивалась в беседу.

Первым на правах старшего в доме был приглашен Филипп Яковлевич Бельтюков.

Высокий, статный, седой, со спокойным и несколько печальным взглядом светло-голубых глаз, он вызывал невольную симпатию.

Мирославе Волгиной этот человек понравился с первого взгляда.

Она редко ошибалась в людях. И в этот раз, надеясь на честность и объективность дяди погибшей, старалась не пропустить ни одного слова из сказанного им.

Филипп Яковлевич подробно изложил события рокового дня, начиная с самого утра, и теперь смотрел на следователя, ожидая его вопросов.

– Вы не припомните, ничего странного, настораживающего не произошло в тот день?

– Нет, – покачал головой Бельтюков.

– И вы утверждаете, что все родственники были после обеда у вас перед глазами?

– Да, мы все оставались сидеть в гостиной. Только Мирон вышел прогуляться, но его было видно из окна. Там же прогуливалась Инна, дочь Серафимы Оскаровны.

Наполеонов кивнул.

– Правда, потом Инна пошла дальше по дорожке и скрылась из виду.

– Она могла незаметно войти в дом, пробраться на второй этаж…

– Нет, не могла, – перебил его Филипп Яковлевич, – да и зачем ей убивать Евгению?

– Мало ли… – неопределенно отозвался следователь.

– Потом, она девушка, – сказал Бельтюков, – и навряд ли обладает силой, которая помогла бы ей справиться с другой девушкой.

Наполеонов мог бы поспорить на тему физической силы девушек, но делать этого не стал.

– Вы утверждаете, что Мирон вошел в дом и сразу присоединился к остальным?

– Да, утверждаю, – кивнул седой породистой головой Филипп Яковлевич.

– Я понимаю, что мой вопрос может показаться вам некорректным, – задумчиво проговорил следователь, – но все-таки ради установления истины постарайтесь ответить на него честно.

– Задавайте свой вопрос, – грустно улыбнулся Бельтюков.

– Были ли какие-либо ссоры, конфликты, столкновения интересов в вашем семействе?

– Ничего такого я не припомню, – помедлив несколько секунд, проговорил Филипп Яковлевич.

– Что, все всегда были довольны друг другом? – не поверил следователь.

– Нам просто нечего было делить, – пожал плечами мужчина, – к тому же Валя не потерпел бы в своем доме никаких свар, косых взглядов и особенно скандалов.

– То есть члены семейства могли иметь претензии друг к другу, но сказать об этом вслух или даже предъявить претензии просто не решились бы, опасаясь гнева хозяина?

– Ничего подобного! – искренне возмутился Бельтюков. – Я же говорю вам, у нас не было причин для недовольства друг другом.

– Так не бывает, – заметил следователь, – порой даже пустяки могут раздражать, и время от времени ссорятся даже очень близкие люди.

Филипп Яковлевич вместо ответа пожал плечами.

– Вы знали о том, что Валентин Гаврилович составил завещание?

– Да, мне это известно.

– От кого?

– Валя сам мне сказал.

– А само завещание вы видели?

– Нет, конечно.

– Значит, вы знаете о нем только со слов брата? – уточнил следователь.

Филипп Яковлевич согласно кивнул.

– Брат не рассказывал вам, кому он завещал основную часть своего капитала?

– Это и так понятно – Евгении.

– А вам он что-то завещал?

– Да, на усмотрение Евгении: право жить в этом доме до конца моих дней либо сумму на покупку хорошего жилья.

– Сумма оговорена?

– Да.

– Насколько она велика?

– Не пытайте меня, – скривил губы Бельтюков, – Валя жив, и я не собираюсь информировать вас о его завещании без его согласия.

– Скажите хотя бы, сумма достаточна для того, чтобы купить приличное жилье?

– Скажу больше – она так велика, что племяннице было бы выгоднее разрешить мне до конца моих дней проживать в этом доме.

– Понятно. – Наполеонов постучал обратной стороной ручки по листку бумаги, лежавшему перед ним, и спросил: – Надеюсь, племянника он тоже не обидел?

– Не обидел, – подтвердил его предположение Бельтюков. – Мирон после смерти дяди не только будет обеспечен хорошим жильем, но и станет получать ежемесячную выплату в течение пятнадцати лет.

– Почему пятнадцати? – спросил следователь.

– По разумению Вали, за это время Мирон уже должен сколотить свой собственный капитал.

– А если не сколотит?

– У него остается еще неплохое наследство после матери.

– А велика ли ежемесячная выплата, которую он будет получать в течение пятнадцати лет?

– На безбедное существование всей семьи вполне хватит.

– Какой семьи? – удивился Наполеонов.

– Ну, Мирон же не будет один всю жизнь куковать. Скоро он женится. А там и дети появятся.

– Что, и невеста уже имеется? – поинтересовался следователь.

– Имеется, – невольно улыбнулся Бельтюков.

– И кто она, если не секрет?

– Какой же тут может быть секрет, тем более от правоохранительных органов?