Полиция произвела опрос свидетелей – сначала родственников Бельтюковых, а затем и обслуги.

Из служащих никто, кроме горничной Клары, не поднимался наверх и не видел задушенной дочери хозяина.

Посторонних при обыске сада обнаружено не было. Ворота были закрыты.

В дом, по утверждению всех в нем находившихся, чужой незаметно войти не мог.

Однако под окном спальни Евгении были обнаружены на клумбе свежие следы.

Полиция выяснила, что они 44‐го размера. Никто из живущих в доме мужчин обувь такого размера не носил.

Мирон привлек внимание полиции к тому, что одно из окон спальни погибшей было приоткрыто.

Плети обвивающего дом плюща были повреждены в некоторых местах. Создавалось впечатление, что кто-то поднимался по плющу в комнату жертвы.

На крыше была закреплена веревочная лестница, с которой эксперт смог тщательно исследовать плющ. Ему удалось обнаружить несколько волокон, предположительно с одежды человека, использовавшего плети плюща для подъема наверх, и пару светлых волосков.

Все это было отправлено затем в лабораторию.

Племянник Бельтюкова нехотя сообщил, что у его сестры был роман с Адамом Верещаком, артистом цирка. Но дядя величал Адама не иначе как прощелыгой и охотником за наследством. В доме Адаму было появляться запрещено, но какое-то время влюбленные встречались тайно.

Потом некто неизвестный донес Бельтюкову, что его дочь проводит с циркачом ночи в отелях. Валентин Гаврилович был вне себя от гнева.

Отец имел с дочерью крупный разговор за закрытыми дверьми. Никто не знал, о чем они говорили, но Евгения рассталась с Адамом. Последний же пришел в бешенство и обещал отомстить. А у Евгении вскоре состоялась помолвка с Репьевым Марком Анатольевичем.

Остальные родственники, повздыхав, подтвердили сказанное Порошенковым.

На вопрос следователя, когда планировали сыграть свадьбу, Мирон замялся и растерянно заморгал.

Вклинилась Вера Артамонова и пояснила, что помолвка была расторгнута.

Кем именно, когда и по каким причинам, никто из присутствующих не знал или не пожелал посвящать следствие в дела, по их мнению, сугубо семейные.

Адреса несостоявшегося жениха следователю также не назвали, зато сказали, что Марк – сын Анатолия Константиновича Репьева, владельца банка «Гера» и сети обувных магазинов «Стойкий башмачок».

На этом опрос свидетелей был завершен, и стражи порядка покинули дом, оставив родню миллиардера и обслугу в полном смятении.

Дело об убийстве дочери миллиардера было передано следователю по особо важным делам Александру Романовичу Наполеонову.

Непосредственный начальник Наполеонова отзывался о нем словами народной пословицы: «Мал золотник, да дорог».

Похвастаться ростом Александр Романович и впрямь не мог.

А что касается всего остального, то, как говорится, начальству виднее…

Наполеонов очень любил фильмы гениального советского режиссера Эльдара Рязанова и искренне уважал его за талант и жизненную стойкость, но он ни за что на свете не согласился бы, что у природы нет плохой погоды.

Есть! Иногда не просто плохая, а даже отвратительная! Вот, например, сегодня. За окном с ночи, не переставая, хлестал ледяной дождь.

В углу кабинета сушился зонт следователя. Всего-то и надо было пробежать несколько шагов от автомобиля до крыльца здания, а зонт залило водой так, словно Наполеонов гулял под тропическим ливнем.

И, судя по всему, дождь намерен был омрачать настроение Наполеонова еще долго…

Вздохнув, следователь отвернулся от окна и углубился в материалы дела.

В гостиной дома частного детектива Мирославы Волгиной горел камин. Тихо потрескивали дрова, танцевало свой вечный танец оранжевое пламя…

В доме не было холодно, камин разожгли для уюта и хорошего настроения.

В гостиной сидели трое – сама Мирослава Волгина, ее секретарь и с недавнего времени незаменимый помощник Морис Миндаугас и его кошачье величество пушистый черный кот Дон.

Кот дремал, время от времени приоткрывая то один, то другой янтарный глаз.

Мирослава листала сборник стихов своей тетки Виктории Волгиной «Осенние этюды».

Вообще-то Виктория была прозаиком, но иногда писала стихи, и издатели сами предложили ей выпустить небольшой сборник осенних стихов.

Книжка была прекрасно иллюстрирована местной художницей Лидией Заречной, с которой Мирослава и Морис познакомились, расследуя одно из дел. Хотя могли бы познакомиться и раньше – Заречная работала с Викторией не один год, просто с ее племянницей до этого не пересекалась.

Морис же был просто погружен в свои мысли.

Он ничего не имел против дождя…

Ему нравилось сидеть в гостиной в компании хозяйки дома и ее кота…

Под рукой Мирославы прошелестела страница, и Миндаугас вздохнул. С Мирославой ему было и хорошо, и сложно одновременно.

Он часто вспоминал, как решил поехать в Россию к другу.

Многие друзья и знакомые не понимали его. Зачем литовцу ехать в Россию?! Тем более после распада Союза?

Он должен быть сумасшедшим!

…Или романтиком…

Для себя Морис выбирал второе.

Миндаугас нежно погладил густую шелковистую шерсть кота.

Мурлыканье Дона по громкости и интенсивности напоминало воркованье голубя.

Кот щурил свои яркие янтарные глаза и терся пушистой щекой о плечо Мориса.

Под холодной внешностью Миндаугаса скрывалась пылкая душа.

Но вряд ли кто-нибудь, кроме Дона, догадывался об этом.

Может быть, Мирослава? Но она не раз подчеркивала, что ценит в нем проницательный ум и… хладнокровие…

Из раздумий его вывел телефонный звонок.

Он снял трубку:

– Детективное агентство «Мирослава» слушает.

Послушав собеседника с минуту, он передал трубку Мирославе:

– Ваша тетя…

Мирослава взяла трубку:

– Да, привет, тетя!

Пауза. Потом Мирослава переспросила:

– В воскресенье? Хорошо. Да, постараюсь привезти обоих. – Мирослава с улыбкой покосилась на Мориса.

Еще после нескольких «да», «хорошо», «угу» она попрощалась с теткой и положила трубку:

– Тетя приглашает нас в воскресенье на Синичник.

– Синичник? – удивился Морис.

– Да, 12 ноября отмечается.

– Но в воскресенье не 12‐е, – рассеянно проговорил он.

– Ну и что, – пожала плечами Мирослава.

Миндаугас не стал спорить, потому что понимал, что это бесполезно. На всякий случай он решил выяснить, что это за праздник такой – Синичник, и попросил Волгину объяснить ему.

– Синичник – это Синичкин день.

– Птицы?

– Ну, да. Считается, что в этот день птицы, которые остаются зимовать в наших краях, перебираются поближе к людям. В старину даже верили, что в этот день синицы собираются стаями и весело щебечут, отмечая свой праздник. На Руси издавна существует традиция развешивать кормушки для синиц и других птичек.

– Не только на Руси, – заметил Морис.

– Ну, да, – согласилась Мирослава.

Она помолчала, а потом добавила:

– Еще в этот день отмечают день Зиновия Синичкина, был такой епископ-чудотворец, жил, кажется, в III веке нашей эры.

– Понятно, – сказал Морис.

– Так ты не против того, чтобы пойти к тете Вике в гости?

– Почему я должен быть против? – повел плечами Миндаугас.

На самом деле он симпатизировал Виктории Волгиной. С его точки зрения, она была весьма своеобразным и интересным человеком. Нравился ему и молодой муж Виктории Игорь. Он был на 16 лет моложе супруги, жену свою обожал и буквально сдувал с нее пылинки.

Разница же в возрасте с Мирославой и Морисом у него была всего три года.

При этом Мирослава умудрялась величать мужа тетки дядюшкой…

Морис, естественно, называл его по имени.

– Хочешь, я прочитаю тебе одно тетино стихотворение, как раз к сегодняшней погоде?

– Хочу.

– Тогда слушай: