Мы.

Боже, какое это всё-таки ребячество, но от того, насколько это мило и очаровательно смотрелось, у неё сводит челюсти. Она хочет обнять эти слова, прижать к груди и запихнуть в пустующие дыры в душе. Но они выжжены у неё на сердце, и от этого становится ещё теплее и приятнее.

Ханыль не знает, за что она могла заслужить это счастье, которое испытывает сейчас. Она задаёт вопросы, но не получает на них ответов.

Близится Рождество, и Им только сейчас замечает в окне соседские дома. Семейная пара украшает дом и двор, а дети резво играются и бегают вокруг, даже не думая помогать. В другом доме свет не горит — может, хозяев пока нет дома. Ханыль чувствует себя моментом, словно она всего лишь секунда или обрывок воспоминаний, но потом вновь тянет руки вперёд и оставляет отпечаток ладони на запотевшем окне.

Всё красиво. Всё правильно. Всё это очень нравится Ханыль.

Она слышит, как Даниэль заходит в комнату и шепчет ей: «Проснулась, наконец». Он подходит к ней со спины и обнимает, сцепляя руки на её талии. Кан уткнулся подбородком ей в плечо и прикрыл веки, потому что ему это всё тоже до безумия нравится.

Нравится до помутнения в глазах быть рядом с Ханыль, потому что она кажется ему идеальной. И Даниэль, пожалуй, тоже задаётся вопросом, как ему могла достаться такая девушка, как Им.

— Я люблю тебя, — шепчет Ханыль и поворачивает голову к парню. Коснувшись губами его щеки, она чувствует, как слёзы подбираются к глазам.

— Пошли вниз, я приготовил поесть. Ты наконец попробуешь моё фирменное блюдо. И где-то через двадцать минут будут готовы кексы, так что давай не будем медлить. Я, если честно, так проголодался! — Кан улыбается Ханыль и надувает губы, чтобы она поцеловала его, и Им выполняет его просьбу.

Поцелуй выходит смазанным, но пропитанным необъятной нежностью, из-за чего у Ханыль дрожат руки.

— Уже не терпится попробовать! — Им будто по волшебству слышит чудный аромат сладкого десерта, и у неё тут же заурчал живот. Они оба усмехнулись, и Ханыль стало даже немного неловко.

Даниэль счастливо подпрыгивает и убегает вниз, что-то крича ей, но она не разбирает слов. Ханыль в последний раз оглядывается назад и выглядывает в окно, переводя взгляд со своего отражения вглубь леса.

Благодарность — вот, что сейчас у неё на уме.

В сердце поселилась любовь, и Им не может сдержать искренней улыбки. Может, вот они — ответы на вопросы о её будущем. Может, все тяжёлые трудности позади; и самое главное, что Ханыль хотелось бы выбросить из своей головы раз и навсегда — ощущение одиночества.

Теперь она не одна, ей будет с кем разделять горькую боль. Это несметно радует. Впереди у неё — у них — вся жизнь, и никто не знает, что будет дальше, но теперь Ханыль не боится, а с нетерпением ждёт и наслаждается каждым моментом. Наверное, так и должно быть.

Наверное, это правильно — ценить жизнь, не бояться завтрашнего дня и быть счастливой. Наверное, это и имели ввиду Джинён, Минхён и все остальные.

— Всё хорошо. Даже намного лучше — прекрасно. Спасибо.

========== 15 ==========

Три года спустя.

— Твоя мать была жалкой, и никогда не любила вас, потому что изначально не хотела никаких детей. Ради вас она убила все свои мечты!

Чанёль сильнее сжимает руль в руках и жмурится от света фонарных столбов. Парень думал, что больше чувствовать не умеет, а его сердце застыло в давно забытых муках. Но сейчас оно бьётся так часто и громко, словно сумасшедшее, что Пак хочет вырвать его. Ему нравилось ничего не ощущать. Нравилась эта пустота в грудной клетке, когда он вспоминал о матери.

Он отцу не верит. Только не ему и только не в эти слова. Его мать не могла им врать. Она не могла не любить Чанёля.

Пак ведь стёр её из своей жизни с тем фактом, что она умерла и так тосковала по старшему сыну. А сейчас это всё рассыпалось на его глазах.

Чанёль оправдывает слова отца только из горя — Пак старший словно постарел на десять лет, когда узнал о заключение в тюрьме младшего сына. Правда парень не знает: это было больше из страха за их семью, или из-за настоящего родительского инстинкта.

Пак, только увидев своего первого сына, не знал, куда себя деть. Он начал плакать то ли от счастья, то ли от незнания, что делать дальше. А вдруг он не сможет стать ему достойным отцом? А вдруг Джемин вырастет посреди ненависти и холодной атмосферой между родителями? Что делать ему тогда?

Парень держал маленький хрупкий комочек в своих больших руках и дивился тому, как его жизнь менялась у него на глазах. Она становилось такой дивной и чудесной, когда Джемин доверчиво тянул к нему руки и касался мягких ладоней носа. Мысли о детях были последними в голове Чанёля, когда другая машина решила проскочить на красный свет светофора.

Удар. Рваный вдох. Темнота, которая принимает Чанёля в свои руки, словно родного сына.

Очнувшись, Чанёль мог разглядеть только размытые тусклые силуэты. Но то, что полностью привело его в чувства и дало ощутить внутри себя вернувшуюся жизнь — тихий детский плач и заглушающая его фраза дрожащим голосом: «Папа, ты жив». Пак может полностью открыть глаза и проснуться только спустя два дня, когда жизненные показатели приходят в норму.

Мужчине помогают принять сидячее положение на кровати, переключив режим кровати, и подкладывают аккуратно подушки за его спину. Пак озадачивается намного больше, когда хочет пошевелить ногой, но ничего не чувствует, а под одеялом всё остаётся неподвижным.

Ещё через неделю его навещает Джинхо одна, оставляя детей по рекомендации врача дома у Соын, договорившись с ней утром. Чанёль встречает жену недоуменным взглядом, но она не особо удивлена тем, что услышала от мужа минутами позже. Вместо лишних слов она садится рядом с ним и обнимает, аккуратно гладя Пака по голове.

Жизнь Чанёля переворачивается в одно мгновение, и единственный человек, который разделял с ним это несчастье — Джинхо, успокаивая плачущего мужа в своих объятиях. Пак не знал, что ответить. Он очень сомневался в том, что теперь его жене хватит простого «спасибо» на всё, что она для него делает сейчас.

Но, несмотря на полное отсутствие какого-либо проявления благодарности со стороны парня, Джинхо оставалась на его стороне, созванивалась с детьми по видео-чату и показывала Чанёлю.

Забрать их и увести к подруге была идея психолога Чжан. Он сказал, что пока Чанёль будет привыкать к своему новому стилю жизни и, так скажем, новому телу, понадобится много времени и ещё больше усилий. Поэтому ввязывать детей хотя бы в первую неделю похода парня по всевозможным врачам будет не очень хорошим делом для определения их индивидуальностей и становления, как личностей.

Оставлять наедине с няней тоже плохо скажется — дети будут чувствовать себя брошенными и ненужными, ощущать ущемление от отсутствия родительской любви и внимания. Поэтому Исин — так он просил его называть, чтобы создать между ними приятную и дружескую атмосферу для успешной дальнейшей работы — порекомендовал передать временную опеку над детьми на людей, которым можно доверять. И которых они сами знают: голос, жесты, смогут распознать их запах — дети к этому очень восприимчивы.

Пока Джинхо была занята уходом за Чанёлем и походами вместе с ним к психологу и остальным врачам, Ким полностью взяла на себя ответственность за её детей на несколько дней. Джемин — их старший сын, чаще всего в обед сидел вместе с младшей сестрой, и они вместе смотрели мультфильмы, пока дочь Соын мирно спала в их спальне рядом с Чонином.

Девушка даже не понимала, как ей удавалось успевать следить за тремя маленькими будучи на седьмом месяце беременности.

— Слушай, Сехун, Ханыль приглашает всех, так что ты не можешь это пропустить! Ты ведь говорил, что у тебя будут выходные на следующей неделе!

О на другом конце трубки устало закатывает глаза и откладывает от себя документы. О и вправду не планировал задерживаться в Китае ещё на одну неделю, но пришлось отсрочить свой заслуженный отпуск в родном Сеуле.