Аки бледная молодая дворянка, у которой тятенька изъял все любовные романы и надежду на мезальянс, заявляет в отчаянном припадке, что сочла бы за счастье сменять свою трагическую судьбу на незатейливый и простой крестьянский быт, так и пораженный одноименным синдромом коренной петербуржец снисходительно завидует «понаехавшим» в их вынужденной активности. Ведь не им, а ему, петербуржцу, стоять плечом к плечу с Йозефом Кнехтом в борьбе с духовным упадком «фельетонистической эпохи». Ну а что: кому-то – бисер, а кому-то – свиньи. У отца под Смоленском. В долг. И залетевшая от женатого сестра-школьница, и брат-алкоголик – и все с протянутой в сторону Петербурга рукой, а у понаехавшего здесь ипотека, два кредита и жена – раз в полгода, после уколов – красавица. Беременная. Попробуй тут остаться без мотивации!

А ему, коренному-то, страдальцу, к чему стремиться, если, по несчастью, он студент одного из лучших ВУЗов страны, вместо романтики общежитий и студенческого пайка у него – своя комната и мамины борщи, в летние каникулы он не хлебнет колодезной водицы, не покатается на тракторе и не почистит навоз в коровьем стойле у бабки в деревне, а вынужден будет провожать закаты в Неву, пить на кухнях Шардоне с сексуально неудовлетворенными замужними женщинами, слагать рифмы про белые ночи, да считать «сосны на морском берегу» Финского залива. Как в таких нечеловеческих условиях можно чего-то в жизни добиться!? Семья? Ну что вы, право, сразу начинаете с «животной программы» … Негоже барину. Еще не все думы додуманы, слезы выплаканы, потолки прокурены… И писька в 29 уже не стоит. Без Джей Ло.

И поведёт тебя не в ресторан, где нормальная еда по меню, удобные кресла и лаунж, а в «культовое аутентичное место» обязательно в сыром подвале двора-колодца на Петроградке, где суррогатный дешевый алкоголь, жрать нечего, на облупившихся стенах висит психоделичная мазня, а на импровизированной сценке надрывается один из Современных Поэтов. «Очень, между прочим, популярный в известном кругу!», – сказал так, будто из этого круга только что в меня плюнул, а мне, заокружной, и утереться нельзя, коли я Имени этого подвального рифмоплёта не слыхивала.

Культовым Современным Поэтом на сей раз назвался астеничный мальчик андрогинного вида (или это девочка?), переигрывающий(ая) в декламации так, что хочется треснуть. Переигрывает он(а), а стыдно почему-то мне. И всё это под музыку тибетских чаш – благо, я работаю в одном кабинете с йогом, а иначе бы решила, что началось инопланетное вторжение. Поэтому только изредка через звуки интервенции тибетских чаш удавалось разобрать что-то вроде «…ж-ж-жимолостью по его ш-ш-шафрановой кож-ж-же с ж-ж-жалобными прож-ж-жилками…». Что, мать твою???

В завершение вечера, не предложив уплатить за мой травяной чай с чабрецом, мятой, чёртовой ж-ж-жимолостью и, наверное, слезой тибетского монаха – судя по цене, кавалер предложит прочесть что-нибудь «из недавнего». У меня. Ведь у него на стене – Джей Ло, а за стеной – мама… А недурен собой, чертяка, хотя «чтение недавнего» – тот еще предлог побывать у дамы – подмигнула я сама себе и вызвала такси…

Чтобы до 6 утра, пока не откроется метро, натурально слушать стихи его собственного сочинения, которые он не просто читает, а проживает, умирая и воскресая (особливо после красненького) с таким самолюбованием, что и Баскову слабо.

Эх, где же теперь моё начало двухтысячных, когда не ты, а тебя «поехали ко мне», и любые предлоги – от исполнения песен Петлюры на расстроенной гитаре до «у меня есть все части полицейской академии», и даже изучение коллекции календариков-переливашек, не говоря уже о незамысловатом чае и кофе, – были такими фальшивыми, такими нетонкими, такими однозначными, но такими дразняще-сексуальными…

Помню, как Оксауна рассказывала про одного кавалера – компьютерщика, которого безуспешно пыталась затащить в постель месяца полтора. Заполучив-таки долгожданное приглашение приехать к нему вечером Оксана, обгорев в солярии, облившись с ног до головы маслами с афродизиаками, в боевом раскрасе отправилась на праздник своего «пестика», не надев на радостях даже нижнего белья. Её женское счастье было так велико, что она решила одарить своего «тычинконосителя» гигантским набором Лего, который стоил пять лет назад больше половины моей нынешней зарплаты. Оксана распаковала подарок, плюхнулась в кресло и начала, хоть и неуклюже, но вполне узнаваемо, копировать Шарон Стоун в известной сцене из «Основного», сыпать жирные намеки и разогреваться шампанским, а Лего бой до пяти утра возводил свою Лего крепость, пока внутренняя Оксанина Шерон не выпила весь алкоголь в доме и не отрубилась на кухонном диване. Вот такие нынче героические любовники пошли!

И мне бы пойти, еще раз всё проверить: загранник со страховкой и билеты в правом кармашке, косметичка с аптечкой – в левом, книжка – где-то в недрах рюкзака, делит место с комплектом сменного белья и легкими кедами – да простит меня её автор, остальное шмотьё – в чемодане. Можно, пожалуй, вызывать такси.

Прямого перелёта в бюджетной категории не нашлось, поэтому между пересадкой в Москве и стыковочным рейсом из Таллина, я выбрала второе. Эстонский шенген, вроде как, не нужно «откатывать», но открыть визу все-таки лучше в Эстонии. Меня ждёт пятичасовая пересадка в Таллинском аэропорту, что я там ночью буду делать? Выбираться в город с моим паническим страхом опоздать – затея пустая, да и Таллин, на мой взгляд, «одноразовый» экскурсионный объест, мы с Анькой его в прошлом году за три дня весь облазили.

А вот и такси, ну-с, поехали!

Российский паспортный контроль заставляет почувствовать себя закоренелой преступницей – только здесь я сразу вспоминаю о двух неоплаченных штрафах за переход дороги в неположенном месте, об отсутствии местной регистрации, что на фотографии в загранпаспорте я как-то не очень на себя похожа, а еще в прошлом году солонку с перечницей из ресторана стащила – уж больно приглянулись, а в продаже таких не найти… И вот я уже следующая в очереди к окну № 7, стою перед ограничительной линией и мучительно перебираю в голове все свои гражданские проступки. Чувствую, как во рту всё пересохло, сердце бешено колотится в груди, а щеки заливает гипертоническим румянцем. И чем сильнее горит лицо, тем более закоренелой преступницей я себя ощущаю и, растерявшись окончательно, я никак не могу сообразить, хочет ли эта тётка в окне, чтобы я смотрела ей прямо в глаза или для неё социально-желаемым поведением с моей стороны будет отрешенный взгляд в сторону…?

– Полина Вячеславовна, в каком году Вы получили свой загранпаспорт? – Проскрежетала в микрофон суровая немолодая женщина в форме и уставилась на меня своими мышиными глазками.

Ну вот, началось, так я и знала… А всё эта чёртова фотография восьмилетней давности – дёрнул же меня чёрт выстричь тогда эту дебильную челку, провались она, вместе с пухлыми юношескими щеками. Сейчас меня повяжут, уведут на допрос, или – того хуже, устроят личный досмотр, представления о котором у меня сложились, видимо, благодаря какому-то садистскому порно-ролику…

– В две тысячи дес… вятом, в две тысячи девятом году, – проблеяла я, поразившись своей оговорке, ведь я помню наизусть все реквизиты всех своих паспортов!

Женщина в окне враждебно прищурилась, и от этого я очень сильно захотела в туалет по-маленькому…

– А в каком городе?

– В Нижневартовске, – на сей раз четко отрапортовалась я.

– Куда летите? – Максимально злобно проскрипела она.

– В Таллин, стыковочный рейс. Оттуда – в Рим, в отпуск, – взяла я себя, наконец, в руки и начала успокаиваться.

Тетка, наконец, сдалась, шлепнула мне печать и отдала паспорт, пожелав «хорошего пути», а я при этом даже вздрогнула, потому что таким голосом только на смерть проклинать. Но я тут же обо всём позабыла, счастливо уносясь в зону таможенного контроля, где, во всяком случае, мучительно смотреть в глаза или, наоборот, избегать взгляда и отвечать на личные вопросы уже не придется, а в моём багаже нет ничего подозрительнее электрического эпилятора.