впервые в жизни – будто у неё не хватало чего-то важного, важнее, чем руки или ноги, важнее

зрения или слуха, ей не хватало… той огромной части себя, которая, как затопленная

Атлантида, всплывала только тогда, когда Кира была рядом: «Как могло статься, что не

представляю себе без тебя жизни? Даже если я не вижу тебя, не слышу твой голос, всё равно ты

незримо со мной, и я не могу думать больше ни о ком, ты как будто разбудила меня, захватила

в плен и освободила, ты изменила полярность, порядок молекул, ты смешала все краски и

звуки и выплеснула всё это щедрым жестом, создав небывалую, невообразимую картину, которая становится видимой только тогда, когда ты рядом…».

***

Седьмого июля, ранним субботним утром, когда стало ясно, что можно просто сойти с ума, если немедленно не поехать, Шереметьева села за руль и рванула в Петербург. Она не знала, в

городе ли Кира, но знала одно – как только она доберётся, ей станет легче. Даже если придётся

постучать в дверь, и ей не откроют, так будет легче, и пусть рассыплется ненужный карточный

домик, в котором многие живут десятилетиями, ей нужен этот миг – миг воли, миг силы, миг

хмельного ливня, иначе – ни лебедем в небо, ни камнем – на дно…

Александра не помнила, как пролетела семьсот километров. Перед тем, как въехать в город, остановилась на обочине, достала трубку и, не думая, нажала на вызов. Кира ответила на

первом гудке, будто сидела и ждала звонка.

– Добрый вечер. – Александра услышала волнующую хрипотцу в дорогом голосе и с трудом

сделала вдох вдруг пересохшим горлом:

– Привет. – И тут Александра поняла, что услышала в этом голосе всё, что ей было нужно. И

сразу стало легче. – На набережной, напротив дома, через сорок минут. Да?

– Да.

Александра выключила телефон, бросила трубку на сиденье, дрожащими пальцами ткнула в

кнопки, наугад включая музыку, всё равно какую, попала на радиостанцию танго и, едва

сдерживаясь, аккуратно тронулась с места, и мокрый асфальт помчался вместе с ней, отбрасывая блики заходящего солнца, будто подмигивая и ободряя.

***

Александра не стала заезжать в родительский двор, а оставила машину на стоянке недалеко от

набережной и, стараясь выглядеть спокойной, направилась к неподвижной, тонкой фигуре, которую закат обливал золотом и делал совершенно неотличимой от античных скульптур.

Сердце брызнуло осколками, когда Шереметьева поняла, что её – ждут, и неожиданная робость

нарушить это трепетное ожидание охватила её. Александра подошла и, пристально и нежно

глядя в тёмно-синие грозовые глаза, тихо сказала:

– Привет.

Кира не двинулась с места, вбирая, впитывая тёмный силуэт, вдыхая острый и тонкий запах

духов, сводящий с ума, лишь так же тихо сказала:

– Привет.

Шереметьева подошла совсем близко и положила ладони на парапет, чувствуя плечом, бедром

исходящий от Киры обволакивающий жар, в который хотелось окунуться с головой. Кира

постояла немного, помолчала, потом тоже повернулась лицом к Неве. Было тихо, только

всплески воды от проходящих кораблей да далёкий смех от проходящей компании будоражили

сгустившуюся жаркую тишину.

Шереметьева растерялась. Она не знала, как начать разговор, и поэтому задала давно

занимающий её вопрос:

- Кира, я никак не могу понять… а как вы… - Александра запнулась, смутившись, но потом всё

же продолжила. – Как вы распознаёте друг друга среди других людей?

Кира усмехнулась:

- А никак. Я, например, не распознаю. Я иногда чувствую, что этот человек… Как бы это

объяснить… Он будто, к примеру, скрипка среди барабанов… Или запах горячей кедровой

смолы в березняке… Или как размашистый след масляной краски среди акварели… Я не могу

объяснить и никогда не знаю наверняка. Чтобы понимать, кто перед тобой, нужно, наверное, знать эту… субкультуру, если хотите. Я много читала и читаю до сих пор о том, как узнать в

толпе… «сестру». Писали о татуировке в виде лабриса, о длине указательных и безымянных

пальцев и ногтей, о косметике, об одежде, даже об алкогольных напитках вроде пива, виски, вина и прочего… Но это совсем не помогает. Нужно общаться с такими людьми, чтобы набрать

социальную практику, хотя бы типажи… а для этого нужно, ну, не знаю, ходить в клубы, тусить, переписываться в соцсетях, в конце концов… Я этого не делаю.

- Почему? – Александре очень хотелось знать что-то большее о покорившей её девушке, и

даже не что-то, а гораздо, гораздо больше, чем говорили сухие справки и что она сама успела

понять за эти короткие редкие встречи.

- Это смешно прозвучит, наверное, но я… я боюсь. – Это было сказано таким неуверенным

тоном, что Александре немедленно захотелось взять ладонь Киры, лежавшую на тёплом

парапете, в свои, чтобы утешить и подбодрить.

- Я помню, мы говорили о том, что это может неприемлемо для карьеры… Но можно же… быть

неузнанной в тех же сетях… И необязательно же в тех же клубах… ммм… сразу бросаться в

отношения… Вы боитесь… открытости? Или?..

Кира ощутимо напряглась: видимо, такие вопросы были для неё слишком чувствительны, а

Александра успела пожалеть, что задала их, но журналистка, тряхнув головой, ответила:

- О том, что я… ох… в общем, я всегда думала, что я – выродок, не достойный жить на этом

свете. – Александра прикусила губу, гася порыв заспорить и немедленно переубедить. – В

общем, о моём образе жизни… нет, не то… о моём выборе… опять не то, потому что я этого

точно не выбирала… Никто не знает. И да, я боюсь быть открытой, потому что ничего, кроме

презрения, боли, насмешек, издевательств это не принесёт. В принципе, с трудностями в жизни

я смирилась, и мне их удаётся преодолевать, более или менее, но с моей личной жизнью… мне

бы не хотелось стать предметом для досужих обсуждений в обществе, охочем до перчика, не

замечающем, что оно само, по большому счёту (по крайней мере, те, кому есть дело до того, кто

с кем встречается, живёт или спит), гнилое зловонное болото…

Александра выдохнула, только сейчас поняв, что всю эту длинную тираду задерживала

дыхание, чувствуя сострадание и нежность к гордой, стойкой девушке, обладающей не только

резкой, дикой, притягательной красотой, но и стальным душевным стержнем, безудержной

энергией, так спокойно отрицающей своё право на жизнь. И задала вопрос, который был для

неё очень важен:

- А как Вы тогда понимаете, что, к примеру… ммм… допустим… что Вами заинтересовался

кто-то? – Александра почувствовала, что в горле пересохло, но боялась сглотнуть, чтобы не

выдать своего волнения.

Кира опять усмехнулась, на этот раз презрительно и дерзко:

- А я и не пойму. И не спрашивайте, почему.

- Я всё-таки спрошу. Почему?

- А я не знаю, каково это, когда тобой интересуются всерьёз. Лёгкий флирт присутствует

всегда, у всех, и у мужчин с женщинами, и у женщин с женщинами, как бы это странно ни

звучало. Я не знаю, есть ли такое у мужчин друг с другом, но, наблюдая за отношениями

мужчин-друзей, думаю, это имеет место быть… Может, по-другому, но есть. Но флирт – это

просто… скажем так… человеческая природа, человеческий живой, неподдельный интерес к

другой личности, но – не более того. Кстати, всегда забавляло, почему есть выражение «лёгкий

флирт», но нет «тяжёлого»… Но это к делу не относится. Трудно, очень трудно распознать, кроется ли под интересом что-то большее, способное… Простите за пафос, но… В общем, способное заставить чувствовать жизнь, жить… Я это так называю… Это же не цвета угадывать

и не мелодию… Тут тоже, наверное, нужен талант… Или просто – откровенность. И поэтому до

тех пор, пока мне откровенно не сказали, я не пойму. И даже если пойму, то всегда буду давать

пути к отступлению тому, другому человеку, воспринимая (или делая вид) не всерьёз. До того, пока не скажут прямо, в лоб… – И еле слышно добавила. - А если даже мне покажется, я всё