водой, свежестью и теплом. С нею этот восторг будет стократно усилен, если будет разделён…

Если… Вечное условие, избежать которого невозможно.

Кира взглянула на часы. 15.45. Ещё пятнадцать минут. Немыслимо просто стоять и ждать, и

слушать гулкое уханье крови в затылке. Наверное, стоит обернуться к спешащему городу, всмотреться в бегущее марево, но нет сил. Не зная, откуда, с какой стороны принесёт её

людская волна, не хочется вертеть головой, как галка на заборе. Кира продолжала смотреть на

острые блики, переливающиеся на Неве, когда к плечу прикоснулись длинные пальцы, а со

спины прозвучал низкий осенний голос:

- С праздником!

Девушка невольно вздрогнула, дыхание сбилось, паника голодной гадюкой бросилась, ужалила, отступила… Кира потёрла висок пальцами, затянутыми в перчатку, вдохнула и обернулась. И

не стало ни Невы, ни моря людей, ни дворцов, ни гранита. Золотая игла прошла сквозь сердце, выскользнула шёлковой нитью, и всё стало огромным и цветным, а глаза Александры –

океаном, в котором обратное течение смертельно опасно. И нельзя плыть прямо к берегу, можно только стараться попасть в боковое и надеяться, что океан смилостивится и отпустит, не заберёт туда, откуда нет возврата.

Александра смотрела в потемневшие штормовым морем, ставшие почти фиолетовыми глаза

Киры и молчала. Вдруг ей на мгновение показалось, что это лучшее произведение искусства, какое она видела за последние годы, и не хотелось ничего говорить, только смотреть и тонуть в

море глаз, таком глубоком, бушующем, таком… страстном… Стоп! Страсть? Александра

встряхнула головой, и этого мгновения Кире хватило, чтобы поднять паруса и избежать

катастрофы. Кира легко улыбнулась Александре:

– Спасибо! И Вас с праздником!

Внутри Александры вспыхивали и гасли искорки потрясения от того, что с ней только что

произошло: как будто в ровно горевший костёр сунули сухую берёзовую ветку и пошевелили

там, вызвав огненный сноп, взлетевший в полуночное небо. И от этих искр там, глубоко, что-то

загудело, как будто в сухостое занялся верховой пожар.

Кира улыбнулась:

– Я очень рада Вас видеть. Может, присядем?

Александра, ещё приходя в себя, покачала головой:

– Давайте немного постоим. Я так давно не стояла просто у набережной.

Кира кивнула и заставила себя повернуться лицом к Неве. Александра встала почти рядом, положила ладони на парапет, прикрыла глаза. Всё вокруг казалось удивительным, необычным, хотя и была она на Дворцовой тысячу раз. И эта полнота чувств, без сомнения, была связана

именно с Кирой.

Кира стояла, боком ощущая тепло Александры, молчала, вбирая его, стараясь запомнить, и всё

сильнее чувствуя желание подвинуться ближе, ещё ближе, покориться этому теплу, как струны

покоряются смычку…

Усилием воли заставив себя очнуться, Александра сказала:

– Это так странно, но я совершенно не знаю, о чём говорить. Может быть, Вы спросите меня?

Кира искоса посмотрела на Александру. Её щёки пылали, глаза блестели, и, казалось, с ней

происходит что-то необычное, не свойственное спокойным уверенным в себе людям. Кира не

хотела задумываться о причинах, поэтому тихо проговорила:

– Я очень ценю Вашу прямоту. Мне бы хотелось задать Вам несколько вопросов, которые

остались в стороне на нашей прошлой встрече. Это связано с работой. Я должна написать с

Вами интервью, чтобы оно легло в историю об этом новом законе. Вопросов не так уж много, потому что на часть Вы уже тогда ответили, но они всё равно есть. Но говорить об этом так, стоя на берегу, мне не кажется удобным. Может быть, мы всё-таки присядем?

Александра с сожалением поняла, что Кира права. Ей не хотелось разрушать тишину и

возвращаться к сложным вопросам, но ведь ради этого пришла, не так ли? Не ради этого

неожиданного счастья… Счастья? Александра вдруг отчётливо поняла – да, счастья, именно от

того, что она видит Киру, стоит с ней рядом, что ей так легко молчать и совершенно не хочется

никуда уходить. Александра отстранённо подумала: наверное, такие чувства должны меня

напугать, но мне совсем не хочется пугаться, напротив, присутствие Киры почему-то делает

всё, что вокруг, осмысленным и… каким-то настоящим, что ли…

Александра подняла взгляд на Киру, искренне любуясь глубиной и внимательностью её глаз.

– А действительно, пойдёмте, присядем.

Кира усмехнулась бесшабашности тона, которым согласие было высказано, и привычно согнула

руку в локте, приглашая Александру. Это движение было совершенно автоматическим, и Кира

была ошарашена тем, как просто и беспечно Александра приняла её приглашение. Тонкая рука, затянутая в перчатку, естественно уместилась в полукружии Кириной руки, и теперь уже Кира

совсем не хотела идти ни в какое кафе. И совершенно неожиданно для себя она, прикрыв

второй рукой руку Александры и сбоку глядя на точёный профиль, севшим от волны нежности

и восторга голосом выговорила:

– Может быть, мы всё-таки прогуляемся? А потом поговорим?

Александра уловила напряжение Кириной руки, дрожь, прокатившуюся по её телу, и почему-то

эта прорезавшаяся хрипотца всколыхнула едва утихнувший пожар. Александра только

кивнула, не в силах вымолвить ни слова, боясь, что её собственный голос точно так же сядет и

полыхавший внутри огонь станет очевидным. Александра сделала несколько шагов вместе с

Кирой, ощущая только тонкую свежесть её духов, накалённый жар под обшлагом пальто и

невозможное нежелание отойти хотя бы на полметра. Александра не стала анализировать, что

же с ней творится. В ней вдруг проснулась детская бесшабашность и какое-то отчаянное

хулиганство: ей казалось, что она летит по набережной, будто на ней сандалии-Крепиды, а всё, что горит внутри, – это всего лишь выпитое на приёме шампанское. Да, скорее всего, это

просто великолепное шампанское играет в ней, заставляя радоваться по-детски, ощущать резче, смотреть мягче и мечтать о невозможном…

Они шли не спеша, и через какое-то время Кира смогла уже спокойно и непринуждённо

спросить:

– Как прошли торжественные встречи?

Александра вынырнула из ощущения тревожного, пьянящего счастья и тоже легко рассказала о

том, как встречались, как шли, кто где выступил, что сказал – ни к чему не обязывающий

разговор, лёгкая беседа, но Кира не могла отпустить руки Александры. Чувствуя её на своём

предплечье, Кира будто попала в призрачное время аргентинского танго, пронизанное жаром, наполненное воинственной, яркой, напирающей силой. И так хотелось двигаться в ритме этого

танго – «выгнув спину, откинув ногу», притягивая к себе Александру, что большей частью

рассказ Александры пролетел мимо.

– Знаете, Кира… Я сегодня очень внимательно смотрела на пришедших под радужными

флагами.

Кира очнулась от своих ощущений и прислушалась к словам Александры, стараясь ничем не

выдать своего внезапного волнения.

– Эти люди ничем не отличаются от тех, кто рядом с нами. На них нет никаких… меток, что ли, которые позволяют понять, что перед тобой… такой человек… А недалеко от них кучковалась

– простите, но это моё ощущение – бешеная стая националистов. И вот это оказалось для меня

страшным. Эти люди показались мне очень опасными. И… я волновалась за Вас.

Голос Александры дрогнул. Она отвернулась, пытаясь скрыть пронзительную искренность

своих слов даже от самой себя. Она испытывала необъяснимую потребность быть честной с

Кирой, и от этой честности ей было и трудно, и легко, эта искренность была похожа на светлый, чистый дождь, такой нужный и такой невозможный в обычной жизни.

Кира вздохнула и очень остро ощутила, что время фантазии ушло, и реальный мир непрошенно

подарил печаль, напомнив о том, что все только что мерцавшие мечты невозможны.

– К сожалению, мне тоже страшно. Я прекрасно понимаю, что в нашем случае эти молодчики –