Но нужно думать о том, как побыстрее добраться до аэропорта. Пожалев, что не смогу дослушать песню, и тут же устыдившись этого, я побежала ещё быстрее. На улицах было пусто, город окутала тишина. Почти все были на фестивале. И только печальные одиночки сидели в своих полутёмных квартирах и смотрели на звёзды. Или спали. Эхом разносилась песня про печального человека.

Аэропорт был не так уж далеко. Но бежать пришлось прилично. На полпути меня догнала машина с родителями.

— И нафиг? — высунулась из окошка мать, — Могла бы к нам прибежать.

Я вздохнула. Машина остановилась, и я села на заднее сиденье. В колонках играл джаз. Мы гнали к аэропорту на приличной скорости.

Вот, она идёт, в платочке, тёмных очках и длинном бесформенном платье, её вещи тащит наш дядя, весь загорелый и увешенный сувенирами. Мы не выдерживаем и кидаемся обнимать Лили.

— Я же говорила, ты выкарабкаешься, — сказала я, — Видишь, как хорошо? Ты победила рак! Ты показала ему, кто тут главный!

— Но какой ценой? — сдавленным голосом спросила Лили и сняла очки.

Нарисованные брови. А вот отсутствующие ресницы ей скрыть не удалось.

— Отрастут, — беззаботно ответила мать, — А пока можешь носить очки.

— А я не хочу носить очки! — вдруг закричала Лили и бросила их на землю.

Я успела их поймать.

— Не срывайся на очках, они не виноваты, — миролюбиво сказала я, надевая их.

— Я тоже не виновата! — парировала Лили, — Какого чёрта я должна стыдится последствий болезни?! Нет, я не буду носить ни очков, ни платка, и брови рисовать тоже не буду! И шрамы я закрывать не буду! Это будет мой вызов миру!

Она сорвалась на плач. Я обняла её.

— Всё хорошо, Лили, — сказала я, — Никто не говорит, что ты должна стыдиться этого.

— Я имела ввиду, что лучше тебе пока скрывать всё это, чтобы избежать ненужных взглядов и вопросов, — мягко сказала мать, — Тебе же будет не комфортно от этого. Тебе даже от взглядов врачей было не комфортно.

— Пойдём, поедим, — сказала я, — Готова поспорить, ты давно нормально не ела.

— Мне придётся ещё долго соблюдать диету, — упавшим голосом сообщила Лили и протянула нам бумажку.

Мы принялись изучать её. Диета была действительно очень строгая.

— Ничего, у Клары примерно такая же, — сказала я.

Мы всей семьёй сели в машину и поехали обратно. И я была счастлива: наконец-то мы все в сборе. И Лили живая, а это самое главное.

Когда мы вернулись домой, Лили первым делом побежала в свою старую комнату. С тех пор, как она уехала, мы её не трогали. Оставили такой, какой есть, даже бардак не стали убирать.

— Как странно, — тихо сказала она, — Как будто время остановилось.

Она подошла к своей кровати и легла. Я легла рядом с ней.

— Помнишь, как я бегала к тебе ночью, когда мне снились кошмары? — спросила я.

— Это было странно, — невесело усмехнулась Лили, — Я же младше. Это я должна была к тебе бегать.

Я достала коробку с журналами из-под кровати.

— Помнишь свой тайник? — спросила я, доставая Playgirl, — Ты его так старательно прятала от родителей.

— Я его читала только из-за сплетен, — задумчиво сказала Лили, — А вот ты любила пугать меня полуобнаженными мужиками.

— Ты так смешно краснела, — хихикнула я, — А Рэя помнишь?

— О да. Мы вдвоём по нему сохли, — фыркнула Лили, — Как он сейчас?

— Сегодня был фестиваль, и он со своими «тюленями» на нём выступал, — охотно поделилась я, — и прямо посреди выступления сделал предложение Кейт.

— Кейт? — охренела Лили, — Да они же спорили столько, сколько я помню своё знакомство с ними.

— Ну вот, добранились до свадьбы.

— Ничего себе, сколько я пропустила, — поникла Лили, — На полтора года выпала из жизни. Даже больше. На два.

— Ничего. Вклинишься.

— Знаешь, в больнице был такой добрый персонал. И в санатории тоже. От этого я сильнее чувствовала своё одиночество.

— Да ладно тебе… У тебя есть мы.

— У меня даже друзей нет. Кому я такая нужна?

— Что ты такое говоришь? Не парься насчет волос, они отрастут.

— А шрамы?!

— Да пофиг тут всем на шрамы. На пляже и не такие тётки попадаются, и ничего.

— Я и раньше не блистала внешностью, а теперь совсем уродка.

— Не говори ерунды.

— Мне от родителей все недостатки достались. А вот достоинства нет.

— Бред.

— А теперь я лысая, тощая, со шрамами, почти инвалид, и к тому же нахожусь в зависимости от лекарств. Я даже такос поесть не могу!

— Клара тоже не может.

— Она есть никогда и не любила. А я вот люблю!

— Я могу тебе готовить суп с плавленным сыром. А ещё пюре.

— Я…

— Толченую картошечку со сметаной.

— Молодую картошечку в маслице, с зеленью.

— Нельзя.

— Окей. Морковку. Брокколи. Ты же это любишь? Салатик с огурцами и помидорами.

— Ладно.

— А вообще, давай прямо сейчас пойдём и купим тебе какой-нибудь крутой парик!

— А давай!

Мы с Лили мигом вскочили с кровати и вышли на улицу. Пока мы шли к магазину, сестра жадно ловила каждое впечатление, каждый звук и дуновение ветерка, каждое окно и покатую крышу. Издалека доносилась песня того же гитариста, который пел «печального человека», только теперь это была другая песня.

Никто не знает, какого это —

Быть плохим человеком,

Быть грустным человеком,

Пряча всё за голубыми глазами.

— Грэг? — хрипло спросила Лили, пятясь назад.

Теперь я поняла, отчего голос мне показался таким знакомым. Грэг дразнил её в средней школе. Да уж, наверное, эта песня очень ему подходила. Интересно, он поумнел с тех пор? Впрочем, это было неважно, потому что Лили его до сих пор боится. Укоряемая совестью, я слушала песню, завороженная. И невольно начала подпевать.

— Ты чего? — дёрнула меня за рукав Лили, — Он же козёл! Пойдём отсюда!

Я не отвечала. По щеке скатилась слеза, и я с удивлением её смахнула, стараясь действовать незаметно.

Закончив петь, Грэк спрыгнул с крыши.

— Хоть бы что-нибудь сломал, — процедила Лили.

— Спокойно, — сказала я.

Он подошел к нам, пряча гитару в чехол. Улыбнулся. Знакомая похабная ухмылка. Только эта была с ямочками.

— О, Лили? — он жадно на неё посмотрел, — Чего пропала надолго? Ага, понятно, ты ушла в буддисткий монастырь.

Я удержала Лили, чтобы она ему не врезала.

— У неё был рак, — холодно сказала я, — И она лечилась в Израиле.

Не дожидаясь его ответа, мы развернулись и ушли.

— Но мои мечты — они не пустота, — пропела я.

— Как, кажется, моя совесть, — подхватила Лили.

У меня были часы, наполненные лишь одиночеством.

Моя любовь — это месть,

Которая никогда не успокоится.

— Такую красивую песню испортил, — вздохнула Лили.

— Помнишь, как мы её пели? — спросила я, — Она была твоей любимой.

— Причем именно оригинал, — кивнула Лили, — Я даже пыталась сыграть её на гитаре.

И вот, мы увидели магазин с париками. Там были не только парики, но и одежда и аксессуары. Мы кинулись набирать всё, что попадётся под руку и примерять. Я недавно получила зарплату, так что гуляем!

В конце концов выбор Лили остановился на платье-халате и радужном афро-парике.

— Ты что, собираешься это носить? — ахнула я, тыкнув на парик.

— Раз уж всё равно буду привлекать внимание, — пожала плечами Лили.

А у меня была дилемма между платьем в горошек и кремовым платьем с плиссированной юбкой. В конце концов я выбрала второе. И ремешок к нему. Из магазина мы вышли довольные.

— А фестиваль всё ещё идет? — спросила Лили.

— Конечно, — удивилась я, — Он же до рассвета был всегда.

— Тогда гуляем! — воскликнула Лили.

— Вот, теперь я узнаю свою сестру! — вскричала я.

Мы засмеялись и побежали к пляжу. Её лицо озарилось светом, в глазах, кажущихся на осунувшемся лице огромными, отражались фонари. До нас доносилась очередная популярная песня, крики толпы и подначивания ведущего.