— Да уж, поболтать ты любишь, — усмехнулась я, — В жизни ты точно не пропадёшь. А куда ты намылилась-то?  Сейчас середина ночи.

— В Клетку!

— Опа! Правила нарушаем? Какая ты безответственная, безалаберная… Мне нравится! Я с тобой!

Она хихикнула.

— Не боишься?

— Ты это спрашиваешь у той, которая режет и прижигает кожу, видит каждую ночь мертвого друга и слышит его голос днём?

В общем, мы пробрались на задний двор. С каждым шагом Элли преображалась, становилась другой. Здесь она была в своей стихии. Королева коридоров, эхо больницы, старожил. Ночные соцветия отражались в её изумрудных глазах. Вечно юная весна. Идеально вписывалась в картину полузаброшенного сада. А я совсем чужая. И лишняя. Мы подошли к окну с решеткой. Я попыталась заглянуть внутрь наблюдательной палаты. Белые стены, белые потолки. Затхлый запах. Угнетающая теснота. И кусочек неба в решетку.

— А врачи? — шепнула я.

— Белка наблюдает сквозь пальцы, — так же шепотом ответила она мне, — Вполне вероятно, что она сейчас дрыхнет.

— И я слышу её храп, — вмешался ещё один тихий, почти угасающий голос.

— Ты кто? — выпалила я.

«Нашла, что спрашивать!»

— Не знаю. Может, меня и нет вовсе. Я исчез. Но когда? Или это люди все исчезли? Или весь мир исчез, осталась лишь эта белая комната и лоскут неба?

— Можешь успокоиться, мир на месте. И ты тоже на месте.

— А ты не врёшь? — с надеждой в голосе спросил подошедший к окну изможденный парень с синячищами под глазами и потрескавшимися губами.

— Не вру, — бодро сказала я.

— Они не должны тебя держать здесь, — Элли прижалась лбом к холодным черным прутьям, — Это бесчеловечно. Разве они видят, что убивают тебя?

— Ты думаешь, их это волнует? Для них я и не человек вовсе. Так, кукла. Кусок мяса. Не жилец давно. Им всё равно, что будет со мной.

— Я вытащу тебя отсюда! — с жаром сказала Элли.

— Обещаешь? — оживился было парень, но тут же сник.

— Обещаю, — нежно сказала Элли.

Она встала на цыпочки, приблизив лицо к окну. Они смотрели друг на друга. Влюбленные, которые были не в состоянии позволить себе большее. Душераздирающе и в то же время невероятно трогательно. И весь мир не нужен. Только окно, заросший сад, ночные птицы и фиолетовые цветы, в последний раз цветущие прощальной красотой.

— Эй, — сказал он, повернувшись ко мне, — Насчет этого человека за твоей спиной. Кто-то из вас нарушил обещание. Это обещание — ключ к освобождению.

— А что за обещание?

— Этого сказать не могу. Ищи сама.

— А как тебя зовут?

— Ворон.

— А я Кошка.

— Ты знала Крысолова и Маму?

— Крысолов помогал мне. А Мама дала мне имя.

— Здорово… Как бы мне хотелось вновь там очутиться. Наверное, когда я стану Тенью, я смогу вырваться. Теням закон не писан.

— А если я не смогу за тобой пойти? — с ужасом в голосе спросила Элли.

— Сможешь, — заверил её Ворон, — Не бойся, ты сильнее, чем думаешь.

Элли рассмеялась. По её щекам стекали слёзы, одна за другой. Она плакала и смеялась, смеялась и плакала, а Ворон лишь молча наблюдал.

— Поступь… — сказал он, когда та отсмеялась и наревелась, — Поступь, послушай меня.

Она роняла на траву последние слезы, как звёзды.

— Пойдёшь со мной?

Он протянул дрожащую, худую руку сквозь прутья решетки. Вены испещрили бледную до голубизны кожу. Элли внимательно посмотрела на него, будто старалась запомнить каждую его черту. Будто видела его в последний раз. Оба они знали, что скоро исчезнут. Навсегда.

— Пойду.

Она протянула свою руку, толстую, изрисованную, исцарапанную. Прикосновение кончиков пальцев. Для них словно вспышка, а для меня всего лишь миг. О, она ни секунды не сомневалась. Она бы пошла за ним даже в центр Преисподни.

Я развернулась и ушла. Дорогу обратно найти мне не составило труда. Я залезла в окно, спрыгнула, легла в постель. Проснулась Элис.

— Ты чего? — сонным голосом спросила она.

— В сортир ходила.

Она пожала плечами и повернулась на другой бок. Через минуту она уже вновь храпела. А на изголовье соседней пустой кровати вновь покоилась высохшая ветка.

====== О письмах, цветах и одиночестве ======

Останься, побудь со мной. Давай снова, как раньше — облупившаяся штукатурка, мокрые сумерки за окном и свет луны, запутавшийся в белой сетке штор. Как раньше — песни про дождь и море, и двое на кровати, лицом друг к другу. Как раньше — смешавшиеся волосы, кофе и ваниль, забытая дымящаяся кружка рядом. Я скучаю по тебе. И я вижу тебя каждую ночь, в каждом сне. и не могу подобрать слов, чтобы описать, как больно. И каждый раз ты уходишь, падаешь вниз. Почему? Зачем

Ты приходишь и приносишь с собой осень. А уносишь всё тепло. Я вампир, мне ненавистны солнца лучи и неведомы чувства. Я вампир, но ты ломаешь меня. Незримой тенью следуешь за мной, нога в ногу. Глядишь на меня с разбитых зеркал и мутных луж, шепчешь холодным осенним ветром, завывающим в трубах.

Ты был первым, кто ворвался в мою жизнь, сметая всё на своём пути. Ты был первым, кто шутя дарил мне миры. И ты был первым, кто разбил моё сердце. Я скучаю, Марк. Мне одиноко и тоскливо. Ты ушёл, не помахав рукой. Ты ушел тихой поступью, тропами, которые я никогда не найду.

Говорят, это место построено на костях. Говорят, тут незримые и неощутимые ходят среди живых, а ночью их можно увидеть, если особые отношения с Гранью. Кто-то уже пересек её, но оттуда он уже не вернется. А я медленно приближаюсь к тонкой черте, отделяющей Их от Нас. Хотя, Элли говорит, что я уже одна из них, иначе бы меня не поместили сюда.

Осень тут проходит тоскливо и уныло. Ночами в полых стенах слышно шуршание и скрябание. Сыростью наполнены палаты. На стенах ободраны обои, рассвет пробивается сквозь желтые шторы, а о стекло бьётся мошкара. И сад такой же: темно-зеленые заросли с блеклыми цветами, виляющие тропинки, вымощенные серым камнем, окурки, спрятанные среди кустов и скомканные записки, содержание которых разобрать невозможно. Иногда я заглядывала в окно наблюдательной палате и видела одно и то же: чистые белые стены, пол, потолок и постель, и Ворон, неподвижно лежащий сверху, скрестив руки на груди, с остекленевшим взглядом, устремленным к потолку.

 Если снаружи толпа — пестрый многоликий и многоглазый зверь, то тут у всех одинаковая одежда и одинаковые потерянные выражения лиц. Единый организм, один разум на всех. Стая, не принимающая меня в свои обьятия. Так я и скиталась, ненужная, не являющаяся частью чего-то целого. Одинокая Кошка, гуляющая сама по себе. Днём всё тело медленно, размеренно, по расписанию: подъем, процедуры, завтрак, обед, полдник, ужин, отбой и снова, по второму кругу. А ночью всё оживало, все куда-то уходили, тени плясали на стенах и пустые коридоры наполнялись новыми звуками, шорохами, смешками, шепотками. И всё это проходило меня. Я была словно в коконе. Я медленно сходила с ума в одиночку, никем не замечаемая.

Я актриса, лицедейка. Одинокая черная кошка, гуляющая по трубам и заброшенным крышам. Единственный, кто сорвал мою маску, был единственный, кто не оставил после себя ничего, кроме пустоты.

В одну ночь я металась в бреду, каждый тик часов рвал меня на части. И тогда я услышала голос у изголовья кровати:

— Напиши письмо и положи его под старым дубом, растущим возле Клетки. И тогда оно дойдёт до адресата, даже если вас разделяют тысячелетия и миры.

В комнате никого не было. Лишь запахло весной и лавандой. Я не знала, женщина говорит или мужчина, взрослый или ребенок. Обладатель был слишком далеко. Там, докуда я не смогу добраться. Там, откуда нет возврата. За Гранью.

Сад дышал свежестью. Эхо сказок и историй о населенных мирах пронизывало воздух, голосов было так много, что я не могла услышать их. У окна, ведущего в Клетку, стояла Поступь, снова и снова улыбающаяся своему Ворону. Однажды они станут свободными. И тогда я проснусь и обнаружу пустую кровать рядом со мной. Быть может, ни я, ни врачи ни вспомнят её имени. Она уйдет, забрав с собой всё, даже саму вероятность её существования.