— Опять не прячешься от дождя, — сказал он.

— Это было случайность, — повторила я, — Ты не видел машины.

— Но я был рад, когда она тебя сбила.

— Нет, не был. Ты любил меня. И сейчас любишь. Просто боишься, что предам.

— Догадливая сучка.

— Ты говоришь мне все эти жестокие слова, но на самом деле злишься на себя. Ты кактус, и если ты кого-то обнимаешь, то непременно колешь. Потому что по-другому не можешь. Не научили.

— Жаль, что ты поняла это только сейчас.

— Я больше не та Доротея, которую ты знал. Даже если ты и приложил руку к тому, чтобы я попала в больницу, то мне нет причин на тебя злиться. Я не та Доротея, да и не хочу ею быть.

— Значит, передо мной сидит совершенно другая девушка. Тогда нам стоит познакомиться заново.

— Да. Только давай на этот раз без колких слов. Будем говорить о своих чувствах без обвинений. Учиться правильно любить.

— Ага. Я постараюсь не бить тебя и не оскорблять, а ты постараешься принять мои болячки и не называть психом и Синей Бородой.

— Замётано!

— Итак, я Эдвард.

— Доротея!

====== Мёртвая любовь ======

Мы познакомились с ним не так давно. Это было в конце учебного года, во время экзаменов, выпускных и церемоний выдачи аттестатов. Город буйно цвел, в классе мы слышали шум прибоя и крики, ловили залетающий пух и лепестки, и отчаянно мечтали вырваться из этих стен. У всех были мечты романтичней некуда: серфинг, дайвинг, корабли, садоводство, заповедники. И я не оставала. Хотела лечить зверюшек. Я с детства с ними лажу. Буйные ли, замкнутые, все они идут ко мне ластиться. Чувствуют, по-видимому, что люблю их.

Одно дело — хотеть. Желания не всегда совпадают с возможностями. Вот у меня не было способностей к химии. И денег на репетитора тоже. Поэтому я целый день корпела за учебниками, завистливо глядя в окно. Совсем забросила свою компанию.

Мой дом распологался в длинном и очень узком переулке. Окна находились очень близко друг к другу. Можно было свеситься и достать до соседнего подоконника, если ты достаточно высок. Я вот была высокой.

Готовясь к экзаменам, я всё время отвлекалась и невольно глядела окно. Желтовато-коричневая стена, с узорами с виде цветов, с плоской крышей, окнами, занавешенными шторами, с бельем на веревках, плющом, свисающим с балкона и кусочком ясного неба.

Я начала клевать носом, глаза слипались, всё плыло. И тут я услышала игру на испанской гитаре. Я встрепенулась и принялась вертеть в головой в поисках источника звука. И тут вижу одинокую фигуру сквозь белые шторы, колыхаемые ветром сквозь открытую форточку. Он играет и поёт что-то на испанском. Кажется, пел тенором. И весьма долго. Закончив, он отодвинул шторы и открыл окно. Веснушчатые щеки, закрытые глаза, лицо, подставленное порывам ветра, вьющиеся черные волосы и легкая улыбка, тронувшая по-детски припухлые губы. Потом он скрылся в квартире и вернулся с миской копченой рыбы. И тут же на его зов прибежали кошки. Он принялся их кормить, по-прежнему мечтательно улыбаясь.

Вот так и состоялось наше знакомство. Правда, он об этом не знал.

А потом я стала каждый день смотреть на него. Утром и вечером он поливал цветы из маленькой леечки, и белые рукава оттеняли его легкий загар. После обеда он играл на гитаре, пел, а потом неизменно кормил кошек. А потом пропадал. А перед обедом я часто видела его голову, склонившуюся над письменным столом. Иногда поздно вечером он сидел, оперевшись о подоконник, открыв окно, и о чём-то думал., а иногда курил, и я чувствовала этот терпкий запах ментоловых сигарет.

Я всегда смотрела на него сквозь закрытые шторы, не решаясь заговорить, хотя бы поздороваться. Он скрасил мои скучные, одинокие майские дни. Когда он играл на гитаре, я плакала, сама не зная от чего, и в то же время от всего. А потом мне становилось легче. Морской бриз, тёплый южный ветер уносил все мои печали.

Неизвестно, сколько бы ещё так продолжалось. Может, целое лето. Может, всю жизнь. Но однажды мы познакомились. Это случилось июньским днём, когда я решила сходить развеяться на пляж.

Я была из тех, с кого в первые дни лета сползала кожа, поэтому я ходила в свитере, который сама связала. Сидела на пляже под зонтом до пяти часов, рисуя китайские иероглифы. Мне нравится китайская каллиграфия. У меня всегда хорошо получается воспроизводить самые сложные иероглифы. Это снимает напряжение и служит средством от скуки.

А потом солнце стало слабее. Волны отчаянно шумели, разбиваясь о скалы, птицы кричали на скалах, на порту маячил корабль на привязи. Он был словно сторожевой пёс. Мне казалось, что он зовет на помощь, просит кого-нибудь разрубить целью.

А потом я встала, потянулась, решила искупаться. Ступни касались раскалённой гальки. Я подошла к воде и погрузила в неё ноги. Прохладная и приятная. Как давно я не купалась?

По колено, по пояс, по плечи. И вот, я с головой окунаюсь в свободное царство солёной воды, ступни щекочат водоросли. Я танцую в воде, то и дело всплывая, чтобы глотнуть кислороду. Плыву кролем, чувствуя себя наконец вырвавшимся на свободу ветром. А потом погружаюсь, вода предает меня и заполняет мои легкие. Я иду ко дну…

— Помогите! — кричу, и тяну руки к небу.

Всплываю и снова тону. И так несколько раз. Не успеваю глотнуть свежего воздуха. Легкие разрывает. Меня уносит всё дальше и дальше, волны с головой накрывают меня. Где же вы, спасатели?

Кто-то подплывает ко мне, хватает и вытаскивает на берег. Склоняется надо мной, по-видимому, собирается делать искусственное дыхание. Я открываю глаза, откашливаюсь и отплевываюсь. И едва не падаю в обморок, узнавая в лице спасителя того самого соседа, за которым я наблюдала. Мокрые черные кудри, загоревшая кожа, лоснящаяся на солнце, и черные глаза, внимательно и слегка грустно глядящие на меня. И эта легкая примесь сигарет.

— Ты чего, вообще без тормозов, да? — хмуро спросил он, — Сегодня же волны большие. Могло бы унести в открытое море.

— Там же буйки…

— Ну и что? Был уже такой случай.

— Я… Я не подумала. Мне казалось, я хорошо плаваю.

— Меньше думать надо.

На нём была желтая форма спасателя. К нам подбежала девушка в купальнике, тоже загорелая, со множеством косичек и итальянским акцентом.

— Фабрицио, ты чего там копаешься? О, с тобой всё в порядке?

Я дрожала всем телом. Ногти посинели. Чувствовала слабость по всему телу. Я только что чуть не умерла.

— Ей нехорошо, — сказал Фабрицио, — Моника, давай я отведу её к нам., а ты подменишь меня, ладно?

— Замётано, бро, — легко согласилась Моника.

Фабрицио помог мне подняться. Потом за руку отвел на спасательнуцю вышку, посадил в кресло, укрыл пледом и принес какао.

— Испугалась, да? — уже мягче спросил он, — Шторм появился так внезапно. Я ведь объявлял в громкоговоритель, чем вы слушаете?

— Я не слышала, — честно сказала я.

Вспоминая свой поход к берегу, я нахожу то состояние похожим на транс. Телефон завибрировал. Я вижу сообщение от Доротеи:

Хеееей, я видела тебя в компании красавчика-спасателя. Че, парней цепляем,

да? Растет девочка. (смахивает материнскую слезы гордости.)

Я закатываю глаза.

Мне было нехорошо, и он отвел меня к себе на вышку. Я чуть не утонула, вообще-то.

Охохо, да ты у нас постигаешь науку пикапа, да? Вот хитрюшка моя! Чмоки-чмоки!

А потом мне написал Барри, наш общий с Дори друг:

Блин, извини, что мы не подошли к тебе. Просто я был со Сью… Двойное свидание, понимаешь?

— И че, это оправдание бросить тонущую подругу? — вслух спросила я.

— А? — мгновенно откликнулся Фабрицио.

— Ничего, — процедила я, — Кажется, я лишаюсь друзей.

— Почему ты так решила?

— Мы стали меньше общаться. Ну, типа из-за экзаменов и прочего. Но на самом деле компания распадается. Я это чувствую. После выпуска нас больше ничего связывать не будет?

— А так очень часто случается со школьными друзьями. Просто прими это и двигайся дальше. Школа — это не последняя жизненная инстанция. У тебя появятся и в институте своя компания, и на работе. Ты много с кем познакомишься, но немногие останутся с тобой на всю жизнь.