Блейн молча подхватил её на руки и побежал вниз. На лестничном проёме мы столкнулись с санитарами. Те молча потащили Нелли в инфекционную палату. Врач в очках остановила Блейна и Клариссу и осмотрела их горло, измерила им температуру и отправила их вслед за Нелли. Мы с Ромео испуганно переглянулись.

— Что теперь будет? — едва шевелящимися губами спросила я.

— Не знаю, — прошептал Ромео. — Но кто-то из них уже не вернётся.

Я почувствовала клокочущую ярость.

— Это всё Кларисса виновата, — процедила я. — Халаты тоже хороши. Как они могли впустить больную сюда?!

— Может, проглядели, — рассеянно отозвался Ромео. — Ласка вообще очень лояльная. Нас до сих пор с побегами не поймали частично благодаря ней. Ладно, не кисни. Пошли в палату.

— Как я могу вернуться в палату?! — вспылила я. — Она же умрёт! Как я могу это допустить?!

— Это её выбор, — сказал Ромео. — Я уважаю чужой выбор. Потому я сейчас вернусь в свою палату и буду ждать начала ужина. И тебе предлагаю сделать то же самое.

Я решила подсмотреть. Окна палат инфекционного отделения выходят на внутренний дворик. Дождавшись, когда Ромео отвлечётся на разговор с девочками, я улизнула в сад.

Снег медленно падал крупными хлопьями, грозя заполнить собой всё. Я задрала голову. Потемневшее пустое небо, тянущиеся к нему стены, чёрные ветки деревьев, одетые в снег, словно в фольгу. И чёрные провалы окон. В одном из них показался Вечность. Он смотрел на меня, прислонив ладонь к стеклу. Расстояние между нами было достаточно большим, но я видела отчаяние в его глазах. То был первый и последний раз, когда я видела его таким.

— Говорят, что между людьми, встретившими первый снег, останется связь на всю жизнь.

Я попыталась оглянуться, но тот же голос меня остановил:

— Не оглядывайся. Я исчезну.

— Получается, у меня связь как минимум с сотней людей?

— С тобой так сложно…

Я поёжилась от холода. Голые плечи целовали снежинки.

— Скажи ещё что-нибудь… тёплое. Я так хочу весну.

— Попадёшь на восьмую — станешь королевой.

— Тогда мне придётся поседеть и пожертвовать родителями. Алисе и не снилось.

— О, Алисе очень даже снилось!

— Мы говорим о разных Алисах…

Незнакомец рассмеялся.

— Не кисни, Буревестник. Всё наладится, и весна придет. Но вот близко к воде не летай. Перья намокнут. Икару и не снилось!

====== Зелёная песня ======

— Здравствуйте, дети. Как многие из вас знают, меня зовут Ян Силарио. Помимо психотерапии я занимаюсь искусством.

Брайан зевает. Ромео внимательно смотрит, грозя прожечь в бедняге дыру. Девушка с разноцветными глазами, которую звали Мелисса, жевала с полусонным видом. Девочка рядом со мной пыталась съесть свои волосы. Мальчик за мной отбивал ритм пальцами.

— Искусство обладает целительной силой. Оно заставляет обнажить твою душу, исследует её до самых тёмных уголков, придаёт сил жить дальше. В своё время я спасался в своих картинах.

Девочка передо мной спит, положив голову на парту. У неё почти серые волосы со множеством заколок. Она громко храпит, и это здорово мешает.

— Также искусство может служить средством самовыражения. Вы слышали о таком явлении, как арт-терапия?

Те, кто слушают, дружно мотают головами.

— Выплесните свои эмоции на кусок бумаги. Слепите своё внутреннее я из пластилина. Сшейте его, сделайте. Вы можете задействовать любые материалы. Вы абсолютно свободны.

Мы приступили к работе.

— Всегда ненавидел уроки искусства, — шепнул мне Ромео. — Не умею я работать руками.

— А у меня проблемы с визуализацией. — Я внутренне напряглась. — Всё расплывается. И в голове, и когда я рисую или пишу.

— Дисграфия, что ли? — приподнял бровь Ромео.

— Не знаю. Мне трудно сосредоточиться. Даже в средней школе я никак не могла научиться нормально писать и читать. Иногда буквы забывала. Поэтому я так ужасно учусь.

— А у тебя это с рождения?

— Не знаю. Мне говорили, что в начальной школе я была драчливая и несколько раз попадала в больницу. Но я мало что помню оттуда.

Ромео открыл рот, чтобы ответить мне, но вдруг послышался дикий визг:

— ЭТО ЧТО ТАКОЕ?!

Это была та самая спящая девочка. Она показывала руками в рисунок Брайана. Мы с Ромео бросились к ним.

— Что случилось? — спросила я у своего друга. — Чего она испугалась?

— Я просто рисовал свои сны, — буркнул Брайан.

Я посмотрела на листок. На нём был изображён тёмный тоннель, грязная вода с бурым оттенком и какие-то уродливые твари, выползающие из щелей. Они смотрели своими пустыми, ничего не выражающими глазами, виляли своими голыми хвостами, а их кожа была сморщенной, белой и наполовину гнилой. Они скалились и грозились выбраться из рисунка. И на секунду мне показалось, что одна из них прыгнула на меня.

— Что это такое вы нарисовали, мистер…

Над рисунком склонился психотерапевт, с интересом его изучая.

— Просто Брайан. Это мои сны.

— И где происходит действие?

— В канализационном тоннеле.

— А ужасные монстры тогда кто? Работники?

— Не знаю.

— Это связано с каким-нибудь событием? Когда они вообще начали вам сниться?

— Сколько себя помню.

Психотерапевт озадаченно на него посмотрел.

— Может, предпосылкой к ним послужило какое-нибудь трагическое проишествие? Может, вы заблудились там?

— Возможно.

— Посмотрите на мою скульптуру, мистер Силарио, — вмешалась Мелисса. — Это танцующий дельфин!

— Очень красиво, мисс. Он что-нибудь значит?

— Да! Когда я была маленькой, я ездила в дельфинарий в соседнем городе! И мне очень понравилось! Это моё самое счастливое воспоминание. Дельфины такие милые! Я хотела быть дельфином.

— Это очень хорошее воспоминание. Подольше сохраните его в себе, оно согреет вас в холодные дни.

— Ах, какие прекрасные слова, мистер Силарио!

Ромео скептически фыркнул:

— Я поражаюсь просто. Говорит очевидные вещи с таким умным видом, будто открыл непостижимую тайну. А главное, на это ведутся!

— Ревнушь? — усмехнулась я.

— Вот ещё, — со злостью сказал Ромео. — Просто мне совершенно не хочется заниматься этими порисульками. Зачем это вообще надо?

— Может помочь, — сказала я.

Ромео вздохнул и принялся шить. Все вокруг чем-то занимались, мастерили, рисовали, бросались друг в друга пластилином, смеялись, показывали друг другу свои творения, и я почувствовала уже с детства знакомую обиду. И одиночество. Как будто я законсервировалась в возрасте одиннадцатилетней девочки.

— Апчхи! Как же сопли достали. И горло болит, как будто в нём мои соседи ремонт затеяли! — Девочка с короткими кудрявыми волосами и торчащими ресницами села рядом со мной.

— Элиза? — удивилась я. — Ты опять здесь? А как же санаторий?

— Накрылся санаторий! Дорого, блин. Чё грустишь?

Она взяла кисточку и принялась что-то рисовать.

— Ой, из меня энергия так и прёт! Конечно, из меня всегда она прёт, но на этот раз особенно прёт! Прямо прёт!

— Рада.

— Чё не рисуешь? Это легко. Давай!

Она вложила кисточку мне в ладонь и принялась водить моей рукой.

— Давай, чё ты хочешь нарисовать?

— Не знаю… Может, чайку?

— Ой! Это так скучно. Давай лучше осьминога нарисуем.

Она принялась мазюкать. Через минуту листок украшал розовый осьминог в тёмных очках в виде звездочек, который играл на барабанах.

— Класс, да? — улыбнулась она. — Ну, скажи класс!

— Я тут подумала… Интересно, если бы тут был Блейн, то какое лицо было бы у художника, увидь он его «шедевры»?

— Блейн — это тот смешной мальчик, рисующий промежности? Ой, он такой милый, он и меня нарисовал и бегал потом за мной. Такой милашечка! Цветы ещё дарил, которые с куста сорвал, а заливал, типа он их контрабандой достал!

Мне сделалось грустно. Интересно, как там Блейн?

Элиза продолжала болтать, потом достала пакетик с картошкой фри и соусом, принялась жевать и параллельно объяснять психотерапевту глубинный смысл этого рисунка. Я встала, оперевшись о стол, и продефилировала к выходу. Поймала на себе взгляд Ромео. Покачала головой.