…он думает о том, что нашел, и что лежит наверху, обернутое тканью, спрятанное под полом, там, где никто не знает, даже Сириус, пусть даже это его дом.

Ремус думает об этой вещи и все же после седьмого «Круцио», после седьмого вопля шагает к двери. Но тут раздается:

— Вон из моего дома.

Сириус вернулся. Он не кричит. Ремус едва разбирает его слова, но понимает: что-то происходит, потому что Беллатрикс в ответ вопит что-то о предателях крови и «Ты за это заплатишь!» Некоторое время повисает тишина, по крайней мере, воплей не слышно. Ремус прикладывает ухо к замочной скважине, ловя обрывки разговора — строгого, негромкого и тяжелого.

— Я видела! Видела тебя на похоронах!

— Он мой брат, и конечно, я был на похоронах. — Голос Сириуса становится ближе, словно тот спускается по ступенькам. Ремусу не хочется представлять эту сцену, но она представляется сама собой: Сириус с ледяным достоинством, Беллатрикс — взъерошенная, бешеная. — Я же говорил, что произойдет, если ты снова появишься здесь.

— Я видела, кто тут у тебя, — слышит Ремус, потом раздается новое «Круцио!», и кровь стынет в жилах, воздух застревает в горле: кричит снова Тибби. «Какой же я ужасный человек», — думает Ремус, потому что так сильно, так жалко благодарен за то, что это не Сириус.

— Я видела, кого ты прячешь, и он должен выйти немедленно!! — пронзительно верещит Беллатрикс.

Вспыхивает заклятье, и Ремус хватается за дверь: на этот раз визжит Беллатрикс, и он знает: снаружи летают заклинания, летают проклятья, снова и снова слышится вопль: «Предатель крови!»

В тот миг Сириус испускает вопль.

Ремус ни разу не слышал такого. Слышал, как Сириус кричал после смерти брата, после того, как испарилась частица его детства. Для того дня звук был обычен («Где же я это слышал?» — думал Ремус), и это пробирает до костей. Он распахивает дверь, подняв палочку, как раз в тот момент, когда к нему, задыхающаяся, вся в крови, оборачивается Беллатрикс. Секунда молчания, доля секунды, когда никто не знает, что делать. Но потом, с такой быстротой, что Ремус даже не уверен в увиденном, Сириус бросается перед ним, Беллатрикс кричит: «Авада кедавра!», а зеленая вспышка заклятья отражается от стен.

Она задыхается — цель явно не та. Но Беллатрикс плевать, потому что она снова машет палочкой. Но не успевает произнести ни слова, потому что отлетает прочь, а Ремус глядит на свою палочку, потому что не помнит, чтобы успел наложить заклятье.

— Как ты смеешь, — начинает Беллатрикс, но снова взмывает в воздух, врезаясь головой в потолок, и, упав, наконец замолкает.

Перед Ремусом стоит Тибби, прижав уши, как рассерженная кошка. И она выкрикивает:

— Не обижай его, ты его не обидишь, не сейчас, никогда в жизни!

Ремус глядит на нее, словно видит впервые, потом подбегает к Беллатрикс — на тренировках говорили, это первое, что нужно сделать. Она без сознания: грудь изранена и вся в крови, из раны на голове тоже идет кровь, но Беллатрикс все же дышит. Ремус, взмахнув палочкой, связывает ее до прибытия авроров, затем подходит к Сириусу.

Тот будто спит. Словно в любой момент может проснуться. Тибби берет его за руку и начинает рыдать. Она знает, в чем дело. Разумеется, знает.

><((((o>

В тяжелую минуту Ремус всегда уходит на Астрономическую башню. Он ненавидит луну, ненавидит и боится, и получает странное удовольствие, глядя, как она уменьшается и сходит на нет.

Он слышит шаги Сириуса и думает, что стоит сказать ему держаться подальше, но не в силах этого сделать, так ведь? Сириус идет, куда хочет, когда хочет, а Ремус бездумно, не в силах противиться, последует за ним. Таково положение дел.

— Знаешь, ведь это не твоя вина, — первое, что слетает с уст Сириуса. Конечно, ему все известно. Ремус поворачивается к нему. Сириус бы выяснил все, узнал бы. — И ее не нужно заглаживать.

Ремус пересекает комнату и обнимает Сириуса за талию, вдыхая его запах, странный запах травы и лаванды, такой цветочный, почти девчачий. Ремус не в силах сказать то, что хочет — что с этим нужно покончить, что он представляет угрозу, он опасен, и для Сириуса в том числе. Вместо этого он делает последний эгоистичный вдох.

— Отстань, Ремус, — говорит Сириус, но не отталкивает его. Слова опускаются на землю, но Ремус наконец отступает. — Все в порядке. Никто на тебя не злится.

Слова очень странные, чужеродные.

— Никто? Я зол на себя, разве ты не видишь? Я уби… — Он не может закончить фразу. В расстройстве запускает пальцы в волосы, несильно дергает. — Я с ума схожу. Зачем бы ему это делать? Зачем он это сделал? Все…

— Потому что был дураком, — небрежно перебивает Сириус. — Ни один здравомыслящий человек, услышав оборотня, не пошел бы к нему.

— Не говори дурно о…

— Он умер. А что он, по-твоему, собирался делать? Отпускать дурацкие шутки насчет наших поцелуев или насчет того, что я променял его на тебя?

— Сириус, мы уби… — начинает Ремус, но потом… Сириус стоит так прямо, словно башня начинает рушиться, так прячет пальцы в рукавах, так крепко сжимает губы. Все в этот миг ужасно, пугающе, потому что Ремус вдруг ясно понимает кое-что. — Сириус.

— Поосторожнее, — начинает тот, но Ремус не слышит слов из-за шума крови в ушах.

— Сириус, — медленно повторяет он, потому что, если заговорит быстрее, то запнется, а прояснить все жизненно важно. — Что ты наделал? Что ты сделал со мной?

Сириус не отвечает. Ремус еще ни разу не видел его таким, захваченным врасплох, он не пытается скрыть выражение лица, и на мгновение там проступает неуверенность.

— С тобой — ничего… — возражает он, но затем Ремус слышит крик, ужасающий вопль, охватывающий всю Астрономическую башню. Наверное, так кричат баньши, думает он, это рациональная мысль, и совсем не к месту — потому что крик продолжается, словно зов смерти. Потом Сириус прикрывает его рот ладонью, и Ремус понимает: кричал он сам.

— Я сделал это не с тобой, а с ним, и даже не хотел, не думал, что этому идиоту и правда хватит смелости залезть в ту яму, пока ты завывал там. Ремус, ты меня слушаешь? — Сириус держит его за плечи, но Ремус не может, не хочет, чтобы это случилось, вырывается и отступает в другой угол.

Он думал, что понимает боль. Боль была его старым другом, раз в месяц она становилась его верным спутником. Думал, худшее, что она могла бы причинить, уже пережито — сломанные кости, искромсанная кожа, гнущееся, выворачивающееся тело.

Но нет, Ремус ошибался: нож, который воткнул в его душу Сириус Блэк, причинил гораздо более сильную боль, чем смог бы волк. Ремус смотрит на человека, которого, как казалось, он смог бы полюбить, и который ответил бы взаимностью, пусть и вырос без малейшего намека на любовь, и не видит этого в лице Сириуса Блэка. Это была иллюзия, маска, которую сам Ремус надел на него в силу своей невинности, не замечая чудовища, которое скрывалось за ней.

— Не говори со мной, — бросает он, и Сириус готов его перебить, — ты… должен мне все, ясно тебе? У нас все могло выйти великолепно, в другой жизни, но ты сделал меня своим орудием, превратил в убийцу, и я требую расплаты, — безрассудно продолжает Ремус, словно эти слова могут как-то улучшить ситуацию, но желаемого ему все равно никто не сможет дать. — Я хочу от тебя… все.

— Он был…

— Не говори со мной! Только да или нет, а говорить «Нет» тебе не разрешается, слышишь меня? Ты расскажешь об этом Дамблдору, сам, и непременно, — говорит Ремус, зная, что Сириус этого не сделает, слишком эгоистичен, до невозможности, это вся его суть. — Ты должен мне все, — всхлипывает он и пятится к двери. Как он попал сюда? Как оказался здесь с этим человеком? Как добрался до дверей, хотя был уверен, что Сириус — Блэк! — стоит на пути?

— Ты расскажешь!

— Да, — говорит Сириус, и впервые в его голосе слышится отчаяние. — Прошу…

— И ты больше никогда не заговоришь со мной!

Ремус не слышит, чтобы Сириус назвал его имя, но позже не может сказать почему: то ли Блэк не удосужился это сделать, то ли ему самому было просто плевать.