Они и правда возвращали планету далеков. Таких, как Гаутама. Им помогал таймлорд — не Мастер, не Доктор. Третий — Мортон-Мортимус. И еще кто-то четвертый. Не спасал планету, просто — был. Таймлорды вымерли, ага. Совсем как далеки. Им нельзя верить. Ни тем, ни другим.

Как замечательно, что возвращенная память такая свежая. Сколько всего сразу прояснилось.

«Питает к Доктору непонятную привязанность», «Гаутама его фанат». Слова Мортона, которым верить было нельзя, но принимать сказанное во внимание стоило. Сейчас этот фанат глядел на Джека сверху вниз, бешено дергая щупальцами. «Бездонные глубины эмоций», ох, да. Зачем он вернул Джеку память?

— Перемирие? — Джек сплюнул кровавую слюну и лучезарно улыбнулся.

Гаутама окинул его суровым, непроницаемым взглядом: прямо полицейский, задерживающий малолетнего хулигана. Правда, с разбитой губой и разорванной рубашкой эффект от этого взгляда сходил на нет. Наверное, Гаутама и сам это понял.

— Хорошо, — ответил он неразборчиво, отнял руку от губ, разглядывая перепачканные кровью пальцы, потом осторожно оперся о консоль и сел рядом.

— И куда мы сейчас летим? Вернее, когда? — Джек оперся затылком о край консоли и покосился на Гаутаму. Пиджак без пуговиц, вспухшая губа, довольно помятое лицо. Мелочи. Джек все равно бил не всерьез. В целом инопланетянин выглядел неплохо, лучше, чем в их первую встречу. И, кажется, почти улыбался.

— Никуда. Мы во временной воронке. Дрейфуем, — пробормотал Гаутама. Неловкость и чувство вины, мелькавшие на его лице в самом начале, давно испарились. В этом и прелесть хорошей потасовки. Джек усмехнулся, поднялся на ноги и, не спрашивая разрешения, направился к двери — не к выходу из ТАРДИС, входу в основную часть корабля, толкнул ее, не особенно надеясь на успех. Но дверь открылась. Пустой, уходящий вдаль коридор. Знакомая картина, и совсем не похоже на корабль Мортона. Джек хотел сделать шаг вперед, но его окатило холодком — волной легкой неприязни. Да, теперь можно не сомневаться — действительно ТАРДИС, с ее отвращением к тому, чем Джек являлся. Фиксированной точкой во времени и пространстве, нарушающей спокойствие корабля.

Как будто он сам это выбрал, можно подумать.

— Это ТАРДИС, да? — Он обернулся к Гаутаме и неопределенно повел в воздухе ладонью, обводя пространство. Тот уже поднялся на ноги и, судя по всему, был готов отреагировать на любое непредвиденное действие. — Внутри больше, чем снаружи. И гораздо чище, чем раньше. Тогда где твой партнер? Ты его все-таки бросил?

Гаутама дернул щупальцами. Недовольство. Эмоция, как у многих гуманоидов с дополнительными конечностями.

— Это моя ТАРДИС, — ответил он, сделав упор на слове «моя». — Партнер… у него свои дела. Я в них не участвую.

— Это плохо или хорошо? — спросил Джек. Он присел на край консоли, разглядывая Гаутаму. Совершенно не изменился. Наверняка и под одеждой тоже. Конечно, Гаутама его совершенно не боялся и не стеснялся. Все же они оба стали другими.

— Это естественно.

— Вообще-то я надеялся, что это будет Доктор. Тот, кто меня подберет. — Джек достал из внутреннего кармана шинели фляжку с бренди и протянул Гаутаме. Секу. Все-таки это его настоящее имя.

— Что это? — спросил тот. — Спиртное?

— Спрашиваешь. Бренди. Бери!

— Я не употребляю алкоголь, — сухо ответил Гаутама. Точь в точь представитель религиозной секты, которых в тот временной промежуток было на Земле полным-полно. Даже костюм такой же черный. Джек усмехнулся.

— Ханжа, — сказал он с удовольствием. — Консерватор.

Последнее, кажется, всерьез зацепило Гаутаму, потому что он резко дернул щупальцами и проговорил сквозь зубы:

— Я не консерватор!

Стоило это запомнить, чтобы поддевать его время от времени. Джек вдруг с ужасом и облегчением понял: недавнее прошлое скрылось под завалами восстановленной памяти. Боль… оставалась, но как будто прошло несколько лет.

И все равно не стоило бередить эту глубокую, незаживающую рану. Костюм? Показная сдержанность? Отказ осознавать собственную сексуальность — до определенного момента? Он что, пытается… найти замену?

Не стоит об этом думать. Это всего лишь развлечение, не больше. Для них обоих.

— Ну-ну, — отозвался Джек. — Так вы тогда поссорились из-за выпивки? С Мортоном. Третий таймлорд. Доктор бы узнал меня. А пытала тебя не Мастер, кто-то четвертый. — На самом деле Джек точно знал, что не Мастер — тот пытает по-другому. Гаутама вряд ли бы это пережил, тем более настолько благополучно. Еще одна часть мозаики совершенно неожиданно встала на место. — Да вы же с ним не любовники, а действительно… просто партнеры!

В этот момент даже Доктор вряд ли бы узнал в Гаутаме далека, потому что он искренне и весело расхохотался, запрокинув голову. Совершенно человеческая реакция. Джек и сам улыбнулся. Ну да, ошибся. Это же было логично. Гаутама хохотал, жмуря глаз, и выглядел совсем как человек.

Очень симпатичный человек, надо сказать.

— Вы отлично смотрелись вместе. — Джек пожал плечами и тоже рассмеялся. — И ни ты, ни Мортон этого не отрицали. Итак, какие у тебя планы? Высадишь меня в ближайшем удобном месте?

Гаутама перевел дух, мотнул головой, отгоняя назойливый смех, но продолжал широко и заразительно улыбаться.

— Нет. Не знаю. Это машина времени, — ответил он. — Если попросишь, я могу отвезти тебя куда и когда захочешь.

— А если не попрошу? — спросил Джек.

Гаутама окинул его быстрым взглядом.

— Можешь остаться здесь, если тебе так нравится.

Одолжение. Пусть. Они оба — Мортимус и Сек — Джеку задолжали, почему бы и не расплатиться хотя бы так? Ведь корабль чула был обречен, они это знали — оба знали, и только подтолкнули все случиться, стерев Джеку память.

— Ты нарочно стер так много? — спросил он.

Гаутама покачал головой.

— Ты не поверишь, но это случайность. Я планировал два месяца. Сбилась настройка.

Оправдания, оправдания. Но Джек больше не сердился на него, даже когда захотел рассердиться: получилось что-то третье. Не злость, не обида. Умиление. Веселье. Гаутама так искренне раскаивался… а извиниться и не подумал.

— Так что, разделим кров и хлеб? — спросил Джек. Гаутама машинально потер лицо, убирая засохшую кровь. Губа у него уже зажила. Тонкие губы, тонкая, чувствительная кожа, чуть влажные щупальца. Никаких волос на теле. Сверхбыстрое восстановление, видимо, генетически модифицированное. Тонкие губы… и очень уверенные. Джек улыбнулся и добавил: — А постель?

Гаутама ощутимо вздрогнул. Теперь придется выдавать это за шутку. Черт. Ну, все приходит со временем. Джек собирался сказать что-то неважное, сменить тему, но Гаутама вдруг очень коротко, едва заметно кивнул.

Джек улыбнулся.

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя… не впервые, а сейчас, здесь, и до того, как ты вернул мне память, я уже планировал познакомиться с тобой… с теми же целями. — Получилось сбивчиво, но так даже лучше.

— Ты не нравишься ТАРДИС, — ответил Гаутама. — Она отчетливо об этом сигнализирует. Но я догадывался, что так будет.

— Ревнует? — не удержался от колкости Джек.

Гаутама поморщился.

— Нет. Твоя сущность…

Известное дело, что тут скажешь. ТАРДИС Доктора была достаточно терпимой, чтобы не демонстрировать неприязни, наоборот, она старалась быть доброжелательной, но Джек не сомневался, что причиняет ей дискомфорт. Это чувствовалось в мелочах. В облегчении, которое ТАРДИС проявляла, когда он собирался уходить. Этот же корабль плевать хотел на его чувства. Так даже веселее.

— Да, понимаю, — сказал Джек.

Повисла пауза. Джек даже сказал бы, что неловкая, и в белой стерильности консольной это особенно сильно чувствовалось.

— Пойдем, я покажу тебе корабль. И твою комнату, — прервал молчание Гаутама.

Длинный и совершенно пустой, без украшений или картин, коридор мягко поворачивал, изгибался, разветвлялся и снова сливался с другими. Гаутама молча шел рядом, открывая рот только чтобы сказать: «Это кухня» или «Это бассейн». Наверное, Джек не смог бы теперь относиться к нему, как к далеку, если бы захотел, потому что… он вел себя совершенно как человек. Может, это было нарочно — неважно. Это его выбор, по которому можно судить о многом. Сек хотел быть человеком, он так решил. Тогда, во время битвы при Кэнери Уорф, Джек даже, наверное, видел его — их, Сека, Каана и других. Конечно, в броне. В прежнем теле. Что же настолько повлияло на него, чтобы полностью все изменить, рискнуть настолько многим, всем смыслом своей жизни? Не что, а кто.