— Придурки! — зарычала я. — Оба!

Покинув библиотеку, я едва осознавала, что произошло. Вознесение близилось к своему завершению, и сила становилась доступна мне в неограниченом количестве во всех моих формах. Я могла лишь гадать, сколько ещё у меня оставалось времени до полной магической трансформации, которую так ждал Витольд.

Как ушёл Костя и Марк я не слышала. Закрывшись в спальне, я вышла только когда антикварные часы на прикроватной тумбочке пробили полночь.

Где был Игорь, я понятия не имела. Может, всё ещё разбирал погром в библиотеке, а может, спал в одной из гостевых комнат. Мне было всё равно, я ещё слишком злилась и на него, и на Костю и вообще на всё и всех.

Закурив, я села на ступеньки дома. Лоза на беседке, посаженная близняшками, сильно разрослась. Не знаю, может, её следовало подрезать весной.

— Сердишься? — Игорь присел рядом, откатывая рукава рубашки. Всё-таки наводил порядок в своей библиотеке.

— А ты как думашь?

— Думаю, что мне следует как минимум неделю приносить тебе завтрак в постель, стирать и гладить твою одежду и заправлять твой мотоцикл, — пристыжено улыбаясь, ответил он.

— А разве ты и так этого не делаешь?! — фыркнула я.

— Извини меня, пожалуйста…

— Ты вообще поимаешь, что говорил обо мне, как о какой-нибудь вещи?! — перебила я. — Вы оба говорили! Это просто возмутительно!

— А то, что ты няньчишься с бывшим парнем не возмутительно? — предпринял он попытку переключить моё внимание на Костю.

— Ты тему не меняй! — отрезала я, и Игорь разочаровано засопел. — Тебе это не поможет!

— А что поможет? — начал поясничать он. Я встала и потушила остаток сигареты в пепельнице, стоявшей на перилах.

— Время, Игорь, — ответила я, глядя на него сверху. — Время, которое на исходе.

Глава 14. Время на исходе.

Звуки шагов тяжёлых сапог эхом отскакивали от стен зала. Роман шёл впереди меня. После всего того, через что мы прошли вместе с ним и его ребятами, он не стал ни завязывать мне глаза, ни связывать руки.

Чувства и доверие, зародившееся между нами, обнадёживало его и совершенно беспочвенно позволяло ему думать, что моя дальнейшая участь будет решена с учётом смягчающих обстоятельств, ведь я спасла ему и его друзьям жизнь.

Глупец! Моя участь была предрешена задолго до его прихода в монастырь. Я видела это по глазам того животного, к которому меня вели.

Человек, имя которого было Лев, с моложавым лицом и чёрными с проседью волосами был главным среди белолилейников. Именно по его приказу десятки детей остались бездомными сиротами лишь потому, что владели искусством магии. Именно его улыбающийся уста приказали сжечь мой дом дотла и убить моих родителей и младшего брата.

— Прекрасно! — восхитился он, обращаясь к Роману и его людям. — Ваша служба будет вознаграждена по достоинству!

— Что с ней будет, господин? — хрипло спросил он. Лев оценивающе посмотрел на него.

— Тебя это волнует? — с интересом спросил он.

— Она спасла нам жизнь!

— Полагаю, поэтому она не связана?

— Господин, она… Она другая! Не такая, как все! — уверенно и с надеждой заявил Роман. Лев перевёл холодный взгляд пустых серых глаз на меня и улыбнулся.

— Я знаю! — ответил он. Сложив руки за спину, он подошёл ко мне. — Я знаю, что она особенная!

Это был мой шанс! Всё, что я так долго в себе держала, хранила и наращивала, холила и лелеяла как раз для этого момента, закипело и забурлило во мне с невиданной, необузданной силой.

Время пришло, и зелёная вспышка света накрыла весь зал. С диким рёвом, отшвыривающим всех белолилейников прочь, я обратилась. Моё тело было больше и сильнее, чем ранее, и сила била через край.

Я бросилась на него, но ошейник, появившийся, словно из воздуха, щёлкнул у меня на шеи. Толстые цепи от него натянулись, и я взревела ещё сильнее. Высокий потолок задрожал вместе со стенами. Казалось, сооружение вот-вот посыпется. Но, чем сильнее я билась и рвалась, тем глубже врезались в шею тонкие, но смертельно острые лезвия, выходящие из ошейника.

Лев хохотал, как сумасшедший, наслаждаясь зрелищем. Потолок сыпался прямо на него, но ни один из огромных кусков не касался его, пролетая мимо, словно его защищал невидимый, но очень прочный щит.

Я металась из стороны в сторону, забрызгивая зал кровью, пока совсем не выбилась из сил. Последним, что я увидела, падая на пол, был испуганный взгляд тёплых карих глаз.

***

— Я так устала, Макс! — я сидела на земле, покручивая в руках крошечный игрушечный мотоцикл.

Конечно, это было глупо разговаривать с могилой, хранившей остатки смертного тела, в то время как душа человека была совсем в другом месте, но, как я слышала, люди так делали, когда скорбили.

— Устала скучать за тобой, — продолжала я, — жить с мыслью, что я могла спасти тебя. Устала сражаться, бояться, оглядываться через плечо, вспоминать… Знаю, если бы ты мог мне сейчас что-нибудь сказать, то сказал бы что-то вроде "Что нас не убило — ещё об этом пожалеет!". — Я улыбнулась. — Но это так сложно! Вообще всё сложно, Макс! — Я вытерла слёзы. — Мне так тебя не хватает!

Я опять глупо улыбнулась. Так много существовало разных слов, способных описать чувства и передать мысли, что я терялась в них, испытывая так много всего и сразу.

Время заканчивалось, рассыпалось, как песок сквозь пальцы. Его неумолимый бег было никак не остановить и даже не замедлить. Ирония была в том, что со дня похорон прошло почти десять месяцев, но мне казалось, что этого времени не было, и всё случилось только вчера.

С того рокового дня, повернувшего мою жизнь в другое русло, столько всего случилось, и каждое событие знаменовало ход. Будь то ход Витольда, или мой, но это было движение. И да, каждый раз, принимая то или иное решение, я сомневалась, боялась, или просто вела себя глупо или импульсивно. Однако теперешнее затишье выбивало меня из колеи, путало и утомляло не хуже, чем вознесение и возвращающиеся воспоминания.

— Но почему? Почему, Макс? Почему он молчит?

— Он тебе не ответит, — спокойно заметила белая скрюченая фигура, склонившись над памятником. Старая подруга снова пришла как нельзя вовремя.

— Я знаю, — тихо ответила я. — Знаю, что не ответит! Ему уже всё равно!

— Нет, — возразила она, — не всё равно. Он твой друг, ему не может быть всё равно. Просто это уже не в его власти. Его жизнь закончилась, а твоя продолжается.

— Да уж! Продолжается! — Я поставила игрушечный мотоцикл возле амфоры с искусственными цветами. — Висит в воздухе скорее!

— Это потому что ты ждёшь чего-то плохого вместо того, чтобы предпринять что-нибудь.

— Это ещё что значит? — устало спросила я. Вот опять она за старое взялась! Ну просто не могла нормально сказать то, что было у неё на уме!

— Только то, Нина, что сейчас твой ход, — ответила фигура, исчезая. — И он будет решающим.

Как бы мне не хотелось, чтобы её слова прошли мимо моих ушей, этого не произошло, и они надолго застряли в голове. Конечно, она была права. И если бы я меньше тратила времени на самокопание и прочий понос, которым я страдала в процессе разбирания никчемной себя на детали, то пришла бы к этому сама и намного раньше.

Но тогда на кладбище я не врала: я действительно устала. Однако причина моей усталости была во мне самой. По крайней мере, в большей степени. Я устала от самой себя, от своих противоречий и сомнений, от своего мнения о себе, вообще устала быть уставшей.

Оглядываясь назад, я, положа руку на сердце, могла смело утверждать, что все мои размышления о том, почему я то, почему я это не приносили абсолютно никакого результата, кроме того, что вводили меня в депрессивное уныние и понижали мою и без того низкую самооценку.

Смысла не было ни в чём, а если он и был, то кому какое до этого было дело? Все мы проживали свою жизнь, делаю то, что должны были делать, чтобы выживать. Так было проще хотя бы потому, что каждый подбирал для себя сам меру своих возможностей, исходя из своего образа жизни и того, что его окружало.