Ахим ушел спать, мучимый нехорошими предчувствиями. Вскочил, едва услышав будильник, в семь утра. Вышел с чашкой кофе на балкон, оглядывая окрестности. Августовское солнце пробивалось сквозь крону липы. Дерево росло стратегически удобно, прикрывая балкон от жадных спецназовских глаз. Глоток кофе взбодрил, Ахим окончательно проснулся, и понял, что альфы, толпящиеся возле пожарки и полиции, рассматривают его кафетерий. Братья-лисы и уборщик должны были подойти на работу к восьми утра. Торжественное открытие намечалось на полдень. Веранда, еще не украшенная воздушными шарами, по идее, не могла вызывать пристального внимания. Что заинтересовало служивых?

Допить кофе и спуститься вниз — минутное дело. Ахим вышел из ворот, миновал стену фасада и уткнулся носом в веранду. Кто-то предвосхитил его желание украсить заведение к празднику. Занавеси из искусственных лиан переплели ленты: алые поминальные и черные, расписанные почти забытой вязью. Метка Хлебодарного, проклинавшего дом, и объявлявшего хозяина демоном снопа.

Блюстители традиций не побрезговали современными технологиями: прибили ленты к искусственной зелени степлером, не позволяя сорвать метки без повреждений. Ахим выругался, сходил в дом, вооружился ножницами и кухонным ножом, и вернулся к веранде — под взглядами полиции и спасателей. Он резал ленты вместе с зеленью, бросал на асфальт, чтобы потом убрать в мешок, и не заметил, как к кафетерию подошли братья-лисы.

— Ох-ох, — застонал старший. — Грешно работу начинать без покаяния. Надо вызвать жреца, пусть обряд очищения проведет.

— Какой обряд? — взъярился Ахим. — Через четыре часа открытие! Отпирайте помещение, начинайте шинковать овощи, ставьте выпечку.

— Нельзя идти против воли Хлебодарного, — прошипел младший братец-пекарь. — И порог переступать нельзя, пока поминальные зерна не уберут.

Ахим взглянул на пол веранды, засыпанный крашеным пшеном и горохом, срезал очередную ленту и приказал:

— С черного хода иди, если тебе вера через мусор шагнуть не позволяет. И избавь меня от показного благочестия. Тот, кто это сделал, не чтит ни Камула, ни Хлебодарного, иначе бы не шутил с подобными вещами.

— Не тебе судить, — прищурился бурый. — Вы, висы, бродите меж двух алтарей, лавируете, не признавая ни одного, ни другого бога. Мы с братом не возьмем грех на душу. Мы уважаем волю Хлебодарного.

«Вот и вылезло… — подумал Ахим. — Чистая кровь, правильные боги, пониженная социальная ответственность… как некстати. Не судьба сегодня открыться».

— Увольняю обоих, — сообщил он, обрезая очередную ленту. — За документами зайдете завтра. На испытательном сроке я могу отказать вам от места без объяснения причин, чем и пользуюсь. До свидания!

— Добрый день!

Ахим вздрогнул. Волк Ёжи как будто вынырнул из-под земли — уличный шум скрадывал шаги, сбивал с толку.

— Позвольте, я помогу.

С ножом Ёжи обращался уверенно — рубил ленты быстро и аккуратно, рассчитывая силу удара.

— Есть перчатки и мусорные мешки?

Да что же это такое? Славек тоже подкрался незаметно, и, не испытывая никакого божественного трепета, топтался по крашеному пшену.

— В кафетерии, в подсобке, — Ахим отрезал последнюю ленту на правой половине веранды, неловко достал ключи из кармана. — Зеленая кнопка поднимает жалюзи. Замок простой.

К приходу уборщицы и декоратора, который должен был наполнить гелием воздушные шары, о проклятье и поминовении ничего не напоминало. Славек смел пшено и горох, Ёжи набил лентами два больших мешка и вынес их в мусорный бак. Вопрос: «Открываемся или откладываем на завтра?» так и не прозвучал. Ёжи и Славек отмылись, переоделись в форму, и, шурша прозрачными перчатками, принялись за дела: противни с пирогами и ватрушками отправились в печь, бодро застучала овощерезка, от гриля вкусно запахло курятиной. Ахим вспомнил, что не успел позавтракать — да он и переодеться из домашних штанов не успел — и поспешно сбежал в свою квартиру.

Он выпил йогурт, сгрыз несколько печений и начал одеваться, прислушиваясь к себе. Казалось бы — обошлось. Поблагодари Ёжи и Славека после рабочего дня, вознагради материально. Проследи за развешиванием воздушных шаров и принимай первых посетителей. Отчего на душе по-прежнему тревожно?

Ответ пришел незамедлительно. Мотоцикл взревел мотором, разогнался, пересекая перекресток. Водитель вильнул, притираясь к обочине. Седок размахнулся и швырнул на веранду какой-то предмет. Хлопнуло — под визг декоратора и треск лопающихся шаров. Зазвенело. Похоже, стекло осыпалось.

Ахим скатился по лестнице, едва не переломав ноги. Добежал к месту происшествия не первым — в рассеивающемся белом дыму, переворачивая стулья и обдирая уцелевшие искусственные цветы, уже бродили полицейские.

— Взрывпакет, — докладывал телефону рослый сержант-волк. — Пыж валяется, сейчас эксперт подойдет, посмотрит. Стекло разбилось от удара баллона с гелием, декоратор перевернул. Да, хозяин уже тут. Сейчас напишет заявление и даст показания дознавателю. Вы когда подойдете? Хорошо, сейчас закажу. Эй! Повар!

Невозмутимый Ёжи выглянул из-за стойки.

— Курица готовая есть?

— Через десять минут дожарится.

— Отложи, начальство обедать придет.

Ёжи кивнул, сделал пометку на листке бумаги. Славек нагрузил поднос стаканчиками и пирожками, крикнул:

— Четыре кофе, две слойки с мясом, две с сыром, две ватрушки и слойка с малиной. Забирайте. Готовьте мелочь под расчет или платите с карты. Размена нет.

Ахим хотел сказать, что размен есть, лежит в сейфе, но попал в лапы полицейскому-человеку, потребовавшему от него заявление о происшествии. Тут же явился эксперт, омега-лис, возжелавший отобедать блинами с печенкой. Он сфотографировал осколки, пыж с маркировкой, и наорал на двух волков-спецназовцев в полной экипировке, исподтишка лопавших привязанные к веранде шарики. Спецназовцы устыдились и втянулись в помещение — за кофе и пирожками.

Гвалт стоял неимоверный. Полицейские разговаривали по телефонам, прерывались, чтобы обсудить между собой взрыв, пыж и качество пирожков. Кто-то хвалил выпечку, кто-то хвалил Славека, кто-то жаловался, что тесто горькое и куски застревают в горле. Раскрасневшийся Славек в высоком поварском колпаке выслушивал заказы, предлагал пирожки с другой начинкой — «вишню ждать долго, попробуйте воздушный пирог с абрикосами» — шустро пробивал чеки, упаковывал пакеты «с собой». Ёжи, на вид все такой же мрачный и готовый укусить клиента, щеголял в белой косынке, завязанной на затылке, смешивал салаты в контейнерах, фасовал порции горячего: мясо, курица, грибы и овощи на гриле.

«А ведь мы открылись, — понял Ахим. — Открылись и работаем. Цель достигнута. Но методы оставляют желать лучшего».

Вырвавшись из лап дознавателя, он принес размен для Славека, показал Ёжи, где лежат термопакеты. Получил тычок в бок от сержанта, повернулся, услышав: «Командир!». Перекресток переходили трое: высокий седой оборотень-волк, матерый, окутанный аурой власти и опасности, и идущие рядом лис и человек — помоложе, в форме, с папками, внимательно выслушивающие указания.

Заместители бодро протопали в зал. Ахим отметил, что лис не альфа, а бета. Хоть какое-то разнообразие. Сержант отнес курицу и овощи на веранду, шепнул Ахиму: «Подойди».

Полицейский начальник ел курицу с видимым удовольствием. Бросил кость от ножки на пустую тарелку, спросил:

— Почему сразу нас не вызвал, заявление не написал?

— Когда — сразу?

— Когда ленты увидел. Зачем тянул? С шумом хотелось открыться?

— Кто бы у меня про эти ленты заявление принял? — удивился Ахим. — Ущерба никакого не было.

— Ущерба не было, — согласился волк, — а оскорбление чувств верующих случилось. Во всех трех зданиях.

— Про оскорбление чувств я как-то не подумал, — признался Ахим.

— Был бы оборотень — статья найдется. Ты уже догадался, от кого привет?

— Если честно — даже не подозреваю.