Просто смешно. «Какая же ты у меня ещё глупая, – вздохнул бы отец. – Вот жили когда-то среди майтэ те, кто называл себя скептиками. Они учили, что нужно подвергать всё сомнению и анализу, а не полагаться на слепую веру… Кем в их глазах ты будешь? Какой из тебя миротворец?»

«Но их магия забрала силу у Алмазных водопадов, отец! – воскликнула Тааль, мысленно отстаивая свою правоту. – Если их не остановить, мы не спасём маму…»

– А ещё меня ведут духи, и один из кентавров верит мне, – прибавила она вполголоса. – Как же безумно звучит…

– Что, сама с собой беседуешь? – ехидно донеслось сверху. – Новая стадия самосовершенствования, или как там учат на вашей Лестнице?

Тааль подняла голову. Расправившаяся с лягушкой Гаудрун разминалась, пролетая между ветвей. Заросли здесь были густые – намного гуще тех, к которым Тааль привыкла, – и попадание в просвет требовало нешуточной сноровки.

– Хотелось бы, – сказала она, следя за мелькающим то здесь, то там чёрным пятном. – Но не думаю… А где Турий?

– На той же поляне, наверное, – скривилась Гаудрун. – Оттуда, говорит, замечательно видны звёзды… Всю ночь там простоял, как истукан.

Значит, опять не спал… Тааль ощутила царапанье тревоги – и удивилась сама себе. С какой бы стати ей волноваться за кентавра?

Звёзды были страстью кентавров вообще и Турия в особенности. Как он объяснил Тааль, прозвище «Тунт» означает «знаток созвездий». Своё прозвище есть у каждого из кентавров – оно подчёркивает его склонности, таланты и место в садалаке. И даётся на какой-то сложной церемонии, где жеребёнок становится взрослым.

Интересно, похоже ли это на первый полёт у майтэ? Какие-нибудь скачки всей толпой. Гаудрун бы долго и презрительно хохотала.

– Я просто долго его не видела, – объяснила Тааль, стараясь, чтобы это не звучало как оправдание. – Боюсь, как бы мы не сбились с дороги…

– Перьями клянусь, мы уже с неё сбились, – фыркнула Гаудрун и легко опустилась рядом с Тааль. Её шевелюра растрепалась, а в зелёных глазах горели весёлые огоньки – впервые после разорённого гнездовья. Тааль возликовала, но не собиралась этого показывать: Гаудрун тогда разъярится сильнее обычного. – Хоть он и говорит, что лично бывал у тэверли… Я не очень-то этому верю. И не верю, что нас запросто пропустят на их территорию – из-за одних его копыт.

Тааль подумалось, что у Гаудрун нездоровая ненависть к копытам Турия. И снова благоразумно промолчала.

– Турий знает дорогу, – спокойно возразила она. – Ради нас он оставил своих друзей, так что я ему верю. А что до пропуска – у нас есть Эоле.

Впервые Тааль заметила, как текуче звучит это имя – текуче и естественно, будто движение воды в реке или крови в жилах. Может, у всех атури такие имена?

«Эоле», – почти беззвучно повторила влага во мху на дереве, и капли на листьях, и даже слюна толстого енота, что вгрызался в рыбью плоть где-то у ручья. Тааль вздрогнула.

– Что с тобой? – спросила Гаудрун, с подозрением прищурившись. – Ты… какая-то странная.

Тааль смутилась. Как такое можно объяснить?

– Ничего. Просто поняла, что помощь атури и вправду много значит. Больше, чем я думала раньше.

Гаудрун ещё с минуту смотрела на неё, склонив голову набок, а потом щёлкнула клювом, словно прогоняя наваждение.

– То есть вся болтовня коняги насчёт «Шийи» и пророческих снов – не от его больного воображения?

Это окончательно вогнало Тааль в краску – даже захотелось, как в детстве, спрятать голову под крыло.

– Я не…

Её прервал диковатый звук издалека – крик, чуть похожий на конское ржание. Особый сигнал, которым кентавры созывают садалак для обсуждения чего-то важного или совместной работы. От Турия она слышала его второй раз – и теперь он пришёлся очень кстати.

– Летим, – сказала Тааль, расправляя крылья. – Турий что-то нашёл.

– Надеюсь, не сроки следующего затмения, – проворчала Гаудрун.

***

Кентавр стоял уже не на поляне – небольшом голом островке посреди зарослей, – где они оставили его, а немного восточнее. Тааль в полёте разглядела его серую спину – точно пятно возле сплетения крупных корней, приподнявших изнутри землю.

– Доброго дня вам, Тааль-Шийи и Гаудрун-Олгли, – негромко сказал Турий, заметив их. – У меня добрые вести.

Тааль улыбнулась, привычно устраиваясь у кентавра на плече. Гаудрун закатила глаза:

– А ты по-прежнему говоришь древними фразами, хуже старой Куари… И какая ещё Олгли?

– «Воительница», – невозмутимо ответил Турий и красноречиво дотронулся до колчана за спиной. – Думаешь, я не вижу, как жадно ты поглядываешь на мои стрелы?

Гаудрун слегка покраснела и не ответила. Тааль посмотрела на Турия осуждающе: тэверли уже причинили Гаудрун столько зла, что не стоило упрекать её в этом. «Только бы руки вместо крыльев, руки как у коняг!» – бормотала она иногда во сне, а по утрам Тааль делала вид, что не слышит.

Но прозвище, надо признать, ей шло.

– Так какие же это вести? – поторопила Тааль. Ей не терпелось двигаться дальше.

Турий кивнул на землю.

– Видишь тропу? – тропинка у него под копытами была совершенно обычной – они встретили немало таких в этом лесу: протоптаны зверями и кентаврами, а может, ещё кем-нибудь, кто прячется от любопытных глаз. Узкая и извилистая, она терялась то во мху, то в траве и скоро пряталась в зарослях. – Вот дорога, которую я искал. Она начинается здесь.

– Дорога Драконов? – в один голос спросили Гаудрун и Тааль: первая – недоверчиво, вторая – восхищённо. О Дороге Драконов – легендарной, в незапамятные времена проложенной тэверли – Турий мог говорить не умолкая. Она соединяла север материка с югом и Пустыней Смерти. «И именно сейчас по ней, возможно, везут пленных майтэ», – грустно подумала Тааль, отодвигая другую мысль: по ней идут, наверное, и войска тех, кого тэверли завлекли себе в союзники. Идут, чтобы увидеть их триумф, когда Врата Хаоса раскроются.

И чего же они ждут, чтобы раскрыться?..

– Точно, – кентавр кивнул – явно польщённый тем, что его слушали. – По ней мы и шли в прошлый раз, когда услышали зов тауриллиан.

– Совсем не похоже, – сказала Гаудрун, сверля взглядом невзрачную тропку. – Ты расписывал её как что-то грандиозное…

– Так и будет, – кивнул Турий, – но южнее, когда лес закончится. Нам ещё долго идти.

– Кому идти, а кому лететь, – усмехнулась Гаудрун. Она считала, что Турий замедляет их, и не упускала случая ему об этом напомнить.

Кентавр с тоской в глазах склонил светловолосую голову.

– Без проводника мы давно сбились бы с пути или погибли, – твёрдо сказала Тааль. С рассеянной благодарностью Турий погладил ей перья.

– Ты права, Шийи. Придётся вам потерпеть бескрылого… А ещё вы бы не выжили без защиты – я ведь выбираю для вас безопасные места. В этих краях столько сторонников тауриллиан, что и представить трудно, – он указал на гладкие тёмные камушки, видневшиеся под папоротником у корней и, шагнув вперёд, брезгливо тронул копытом один из них. Дрогнув, камушек немедленно оброс членистыми лапками и выбросил жало. Тааль испуганно обхватила когтями плечо Турия, чтобы он скорее отошёл.

– Каменные скорпионы, – пробормотала она. – Так далеко в лесах… Совсем рядом с Великой Рекой.

– А южнее их ещё больше – целые колонии, – сказал Турий, покосившись на присмиревшую Гаудрун. – Это знак, что мы на верном пути.

«Хнакка», – вдруг явственно расслышала Тааль откуда-то снизу. Горячим шёпотом, полным злобы и раскалённого песка. «Хнакка, Хнакка, Хнакка».

Скорпион, клацнув жвалами, вновь съёжился и обратился в камень. Но Тааль успела понять, что слышала его голос – как бы нелепо это ни звучало. «Что же со мной происходит?..»

И что такое «Хнакка» – имя какого-нибудь пустынного атури? Ругательство на скорпионьем языке? У Тааль голова шла кругом.

Турий двинулся вперёд по обнаруженной тропе, а Гаудрун, бесшумно вспорхнув, полетела поодаль. Тааль всё сидела на плече у кентавра, размышляя. Лучше, конечно, поделиться с ним своими опасениями, но позже, не при Гаудрун. Та или испугается, или поднимет её на смех – а неизвестно, что из этого хуже.