Когда ученики покинули класс, я подтолкнула Даню к учительскому столу, за которым заполняла журнал Людмила Петровна. Даня сдвинул брови, насупился и стал прятаться за моей спиной, смешно бормоча, что ему неловко. Людмила Петровна подняла на нас вопросительный взгляд. Я с укором посмотрела на Даню и подошла к учительнице.

– Людмила Петровна, мы хотим вас пригласить на ужин в эти выходные, – сказала я уверенно.

– Кто это мы?

– Я с Даней и наши родители.

Людмила Петровна посмотрела за мою спину, где поддакивал пораженный разрядом стеснительности Даник. Мило улыбнувшись, спустя мгновение раздумий она произнесла:

– Хорошо, я приду.

Мы вышли на улицу. Я сияла от счастья, представляя, как у нашей учительницы все сложится с дядей Никитой и мы будем часто проводить вечера вместе. Даник же в противовес мне погрузился в какие-то мрачные мысли.

– Ты не рад? – спросила я, рассматривая хмурое лицо друга.

– Чему? – растерянно спросил он.

– Что наша Люда будет с твоим папой?

– Во-первых, они просто поужинают, – ответил Даник сердито.

– Ах, это неважно, – подхваченная светлыми фантазиями о будущем, сказала я.

– Во-вторых, сейчас есть дела посерьезнее, – он холодно посмотрел на меня.

– Какие?

– Юля, ты пойдешь на казнь?

Я вмиг потускнела. Почему-то до этого вопроса, до этого взгляда Даника я даже не рассматривала вариант с походом на площадь, уверенная, что для меня он будет иметь печальные последствия, как сказала Людмила Петровна.

– А ты пойдешь?

– Да, – без раздумий ответил Даник.

Тогда он выглядел так мужественно, так великолепно, что я сразу произнесла:

– Я с тобой.

– Ты уверена?

– Я с тобой, – повторила я.

Даник даже не думал меня отговаривать.

– Хорошо. На площадь не пойдем. Пойдем на чердак многоэтажки, что чуть в стороне. Там хорошо все видно, но жутких деталей мы не различим.

Несмотря на ясный день, город был пуст. Серые потрескавшиеся стены домов выстраивали пустые коридоры улиц. Мартовское солнце отчаянно пыталось покрыть благоухающим светом угрюмый полуразваленный город. Голые прутья деревьев выстраивали деревянные решетки на пути к голубому небу. Природа только набиралась сил для первого весеннего вдоха. Прохладный ветер напоминал о совсем недавно ушедшей зиме.

Мы разошлись с Даней по домам, договорившись встретиться за час до прилета самолета. Дома мама усадила на коленки Славика и читала ему сказку, а брат тыкал пальчиком в картинки, узнавая знакомых героев. Папа еще утром ушел на работу и должен был вернуться не раньше вечера. Всех военных, не занятых в боевых действиях и охране территорий, созывали на площадь на каждую казнь. Они выстраивались в шеренгу и, как только подлетал самолет, прикладывали ладонь к виску, отдавая честь героям, погибающим за Родину у всех на глазах.

Я пообедала, переоделась и села на диван рядом с мамой и Славиком. Тут меня осенило, что мой поход с Даней на чердак не согласован с родителями. А ведь они совершенно точно против.

– Мама.

Мамочка перестала читать и посмотрела на меня.

– Я сегодня иду на казнь.

– Кто тебе такое сказал? – ее мягкий и напевный голос, которым она читала книгу, приобрел металлический отзвук.

– Сама решила.

– Ты с ума сошла. Никто никуда не идет.

– Я хочу быть там. С Даником.

– Он тоже идет?

– Да.

– Его отец знает?

– Нет. Дядя Никита уже на площади, скорее всего.

– Значит, и тебе, и Даниле я запрещаю даже думать об этом.

Мама говорила размеренно и твердо. Славик напряженно поглядывал то на маму, то на меня. Мамочка убрала книгу в сторону, сняла с колен брата и, встав передо мной, произнесла:

– Ты – ребенок и не должна все это видеть.

– Но по закону, – встряла я.

– Мне плевать на закон! – закричала она. – Слово матери для тебя должно быть законом!

Я представила, как Даник один сидит на чердаке и рыдает после увиденного, как его некому пожалеть. Отчаянная злость подступила к горлу:

– Значит, мне плевать на законы матери! – закричала я в ответ и выбежала из зала в свою комнату.

Хлопнув со всей силы дверью своей комнаты, я, не задумываясь, защелкнула замок, достала из сумки спортивную обувь и выпрыгнула из окна во двор. Словно подчиняясь какому-то зову, я мчалась по улицам к назначенному дому. Растрепанные волосы падали на лицо, развязавшийся шнурок на левой ноге норовил попасть под правую. Не останавливаясь, я неслась к чердаку, где меня никто, кроме Дани, бы не нашел. Ветхая, местами залатанная многоэтажка с треугольной темно-зеленой крышей стояла совсем рядом с площадью. Многие квартиры в ней пустовали – жизнь в малом одноэтажном доме в случае бомбежки кажется безопасней. Почти все жители ее переселились отсюда еще в первый год войны. Я вбежала в самый первый подъезд. Перепрыгивая сразу по две ступеньки, молнией пронеслась по лестнице и стояла у трухлявой деревянной двери, ведущей на чердак. Дверь оказалась не заперта. Рядом лежал огромный выломанный ржавый замок. Засовы издали противный протяжный писк, и мне открылась стандартная картина подобных заброшенных помещений: пыль, размашистая паутина над головой, мусор в виде пустых пакетов и бутылок, в углу кто-то давно спрятал шифер и другие стройматериалы, покрывшиеся со временем черными пятнами. Прямоугольник света вдали был тем окном на площадь, про которое говорил Даник. Я сделала шаг внутрь, и в нос ударил омерзительный запах сырости и гнили. Я стала пробираться к окну, стараясь не ступить в грязь и не попасться в разбросанные кругом нити паутины. Скрип каждого шага заставлял душу замирать. Внезапно я услышала дыхание. Чужое тяжелое чахоточное дыхание. Полумрак старого чердака старательно скрывал некоторые свои углы. Страх с каждой секундой все сильнее сковывал меня.

– Не бойся, – раздался справа от меня глухой слабый голос.

Я взвизгнула и отшатнулась в сторону. В углу я заметила едва различимый силуэт человека.

– Кто вы? – спросила я дрожащим голосом.

– Антон, – с трудом выговорил незнакомец и зашелся ужасным кашлем.

Почему-то, когда мужчина назвал свое имя, страх тотчас отхлынул от сердца, и я сделала шаг навстречу, чтобы получше разглядеть его.

– Не бойся, – вновь вымолвил незнакомец.

Я подошла еще ближе. Мужчина сидел в углу, опершись на стену. Обмотанный по несколько раз в оборванное тряпье, измазанный в саже и земле, с закатанными кверху усталыми глазами, он представлял собой удручающее зрелище.

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

– Антон, – во второй раз повторил мужчина.

– Вам надо к врачу.

– Мне нельзя.

Я стала понимать, кого я встретила. Сбежавший два месяца назад пленник, солдат Державы. Тогда провели массовый досмотр вдоль и поперек всего города, но никого так и не отыскали. Солдат сильно исхудал за это время. Кожа на лице была туго натянута на череп, руки безжизненно свисали к полу, а тело билось от сильного жара. Я села на корточки напротив него.

– Я вас не выдам, – произнесла я.

– Спасибо, – он впервые посмотрел точно на меня.

– Как вы выжили здесь?

– Ко мне приходил человек из этого дома. Но его давно не было, – ответил солдат.

– Держите, – я протянула ему несколько оставшихся после обеда печений, что лежали в кармане кофты.

Тонкими пальцами он взял печенье и в знак благодарности улыбнулся. Солдат стал медленно поедать угощение. У него в животе сразу громко заурчало.

– Довольный, – сказал он, добавив: – Как тебя зовут?

– Юля, мне пятнадцать лет.

– Большая. Мне двадцать четыре.

Солдат съел все печенье, аккуратно вытер рукавом губы и, склонив голову на бок, стал засыпать.

– Теперь я буду к тебе приходить.

Он открыл глаза, но ничего не ответил. Его измученный взгляд сам сказал мне спасибо.

– Но тебе надо спрятаться на время, – выговорила я и только потом задумалась о сказанном.

Скоро здесь должен был появиться Даник. Я не хотела, чтобы он видел солдата Державы. Я не верила, что мой друг способен молчать. Скорее, он тут же побежит в полицию или сразу к папе. Мой искалеченный войной мозг даже допускал мысль, что он лично убьет Антона прямо здесь на чердаке. И будет гордиться, что уничтожил своего первого державного солдата.