Сегодня я рассказала ему о моей встрече со странным стариком у подъезда. Антон внимательно выслушал меня, а затем спросил:

– Борода такая седая длинная, в шинели.

– Ты его знаешь?

– Да. Это Андреич. Он ходил ко мне до тебя.

Меня передернуло от последней фразы. Мне захотелось даже обидеться и уйти. Пусть бы подумал над поведением.

– Как он? – спросил Антон удивительно спокойно.

– Вроде ничего. Он живет в этом доме.

– Ясно.

– Почему он перестал помогать тебе?

– Андреич узнал, кому помогает. Сначала он принял меня за беглого зэка. Это в целом недалеко от истины. Он сам имел по молодости проблемы с законом, поэтому помогал. Но новость о том, что я враг, его сильно расстроила.

– Но тебя он не выдал.

– Да.

– Почему?

– Потому что он ненавидит вашу власть.

– Как? У него Держава казнила кого-то из родственников? – мне в голову не приходило, что может быть другая причина.

– Нет. Он просто считает ваших правителей фальшивыми, необразованными и глупыми вояками, которые могут привести свой народ только к нищете и гибели.

– Этого не может быть! – вскрикнула я.

– Но самое ужасное, считал он, что люди будут гордиться собственной народностью и умирать от пули или голода с улыбкой на устах, потому что им прополоскали мозг выдуманной идеологией. Он считал, что граждане умирают уже к шестнадцати годам, когда их мозг превращается в примитивный пылесборник, в который государство запихивает все, что захочет.

– Это все неправда! А даже если так?! Что нам делать?! А как же полувековое угнетение Державой нашего народа? А эти казни?! Что на это он говорил?

Антон рассматривал мое обезумевшее лицо. Его рот растянулся в едва заметную улыбку. Я же вскочила с пола и носилась взад-вперед, не веря тому, что кто-то может такое подумать о наших руководителях, которые не видят собственные семьи ради благополучия страны. У меня внутри все кипело от возмущения, злобы и несправедливости. Мой папа пропадает на работе, чтобы кто-то его так ненавидел?

– Так что он на это говорил? – грозно повторила я.

– Я не знаю. Но он уверен, что еще ни у кого не выходило управлять народом, опираясь только на его чувство единения и братства.

– Хорошо! Если он так ненавидит Республику, чего же тогда не уедет в Державу? Путь ведь открыт!

– Державу он ненавидит еще больше.

– Ха! Как такое может быть? Либо одну страну надо любить, либо другую.

– В нашей стране тоже не все хорошо, – спокойно произнес Антон.

– Еще бы! Мне папа рассказывал, кто вы такие, – усмехнулась я.

– Уверен, что твой отец очень мудрый человек, раз так воспитал тебя, – Антон продолжал говорить мягко и рассудительно.

– Это сарказм?

– Моя страна доверху напичкана ложью, двуличностью и алчностью. Твой отец отчасти прав.

После этих слов я немного успокоилась, села рядом с Антоном, положила ему руку на плечо и спросила:

– И ты все равно туда хочешь?

– Да. Там стоит мой первый велосипед, ржавый, с двумя маленькими пластмассовыми колесами по бокам. У тебя есть такой? Наверное, таких уже не делают. Там над рекой растет огромная ива, – он руками изобразил все величие дерева, – к суку ивы привязана тарзанка. С нее я прыгал в воду. Еще там доживает свой век моя первая учительница, там хоронят моих сослуживцев. Там в старой «однушке» ждут меня мама и папа.

– Давай перевезем твоих родителей к нам. А ты пойдешь на фронт наемником. Там всех берут, не спрашивая, кто ты такой.

– Предлагаешь мне убивать своих собратьев?

– Моих же ты как-то убивал! – снова повысила голос я, но затем, смягчившись, добавила: – Останься здесь.

Я обхватила его руку и уткнулась головой в плечо. В горле першило от горечи того, что я знала, что он не останется. Я желала, чтобы он воссоединился со всем, что ему так дорого, но одновременно хотела всегда видеть его рядом.

– Возьми тогда меня с собой, – произнесла я, хотя сама не верила, что готова уехать.

– Нет, Юля. Ты должна оставаться здесь. В этих краях растет твоя ива над рекой.

Дальше мне трудно вспомнить последовательность того, что происходило. Я начала громко реветь, обвивая двумя руками Антона, после судорожно целовала его лицо, роняя свои слезы ему на щеки. Обессилев, вскоре я просто упала ему в ноги и беззвучно зарыдала, захлебываясь от обиды на судьбу.

Перед уходом, стоя в дверях с распухшими от слез глазами, я твердо произнесла:

– Начинай прощаться с чердаком. Завтра твой последний день здесь.

Мое желание придумать для Дани на день рождения самый чудесный и запоминающийся подарок куда-то исчезло, и я приняла предложение мамы подарить Данику торт, лично мной приготовленный. Это на самом деле драгоценный подарок. Просто, когда я готовлю, у меня выходит чуть вкуснее, чем слепленные Славиком куличи из грязи. Я не знаю, что это за проклятье, но дома мне официально запрещено подходить к плите. И вот целую неделю мы едим торты. Я приняла предложение мамы с таким расчетом, что она сама его приготовит. Но мама оказалась коварной женщиной. Первый торт мы готовили за неделю до назначенной даты. Точнее, мама выпекала, а я изучала кулинарные методики. Торт вышел божественный. Всей семьей мы его умололи за полтора дня. Следующий торт я испекла сама под чутким руководством и с точечными корректировками мамы. Он тоже получился неплох. Увесистый кусок я отнесла Антону. Он был в восторге. Хотя его мнение весьма субъективное, учитывая, что он у меня всегда голодный. Третий торт я приготовила полностью сама. Мама лишь молча наблюдала и помечала в блокноте ошибки. Это было фиаско. Деревянные коржи, залитые приторной клейкой жижей, выбросились в урну. После проведенной работы над ошибками последний четвертый торт готовился уже непосредственно к столу именинника. Я незаметно отломила краешек коржа, чтобы не быть причиной праздничного отравления, и попробовала. Вышло довольно сносно.

К празднику я подготовила самое красивое вечернее платье. Бирюзовое с черными широким поясом и черными камушками около шеи. Мне оно очень шло. Раз я считаюсь возлюбленной Даника, то на его празднике я должна выглядеть сногсшибательно.

Папочке в связи с тем, что на границе стало жарко, вырваться на ужин не получилось. В гости я пошла с мамой и Славиком. На вытянутых руках два квартала, что отделяли нас, охваченная гордостью за себя, я несла приготовленный мной торт. Вкусность мы накрыли прозрачной крышкой, так что все прохожие могли видеть мое произведение кулинарного искусства.

В дверях нас встретил нарядный Даник в классическом черном костюме, белой рубашке и бабочке. Увидев мое роскошное платье, он расправил плечи, а лицо его засияло. Мама с порога принялась обнимать именинника и одаривать комплиментами. Славик протянул ему свою самодельную открытку почему-то с изображениями танков и вертолетов.

В прихожую вбежала Людмила Петровна в заляпанном переднике. Волосы ее были небрежно убраны назад.

– Вы уже пришли. А я не успеваю. Ну, что ты стоишь, – обратилась она к Дане, – помоги Юленьке.

Я протянула ему поднос с тортом и произнесла какую-то поздравительную ерунду. От непонятно откуда возникшего волнения поздравительная речь вышла сбивчивой, скомканной, и вообще репетировала я совсем другие, куда более красивые слова. Даник любезно поблагодарил, подхватил торт и поцеловал меня в щеку. Это был первый наш публичный с Даней поцелуй. Пока я разувалась, Даня отнес торт на кухню и вернулся к нам. Мое испортившееся настроение из-за своего поздравления вмиг улучшилось, когда Даня, провожая меня в зал, чувственно шепнул:

– Очаровательно выглядишь.

Зал по углам был украшен воздушными шарами, с люстры свисали цветные ленточки и новогодняя мишура, на стене висел огромный плакат с надписью «С днем рождения!» и приклеенными к нему забавными детскими фотографиями. Стол в зале ломился от всевозможных блюд: филе рыбы в кляре, бараньи ребрышки, различные салаты и даже бутерброды с икрой. Первый семейный праздник дядя Никита и Людмила Петровна решили отметить с размахом. Скорее всего, продукты являлись конфискатом. Такие люди, как мой папа или дядя Никита, имели доступ к подобным товарам, и порой нас с Даней баловали редкими вкусностями.