— Заботится о тебе? Сомневаюсь. Я слышала историю ваших отношений… ну то есть их отсутствия. Он пытался отдать тебя другому агенту.

— Потому что был честен. Я заставила его остаться со мной.

— И ты заставила его соблазнить тебя?

Ее покрасневшие щеки ответили на этот вопрос.

— Боже мой! Non. Это было неприемлемо. Ты забудешь этого человека и вернешься домой. Твое место там.

— Вовсе нет. — Когда мать хотела заговорить снова, Рене подняла руку. — Нет. Ты должна меня выслушать. Хотя я и рада, что нашла тебя, и я всегда хотела иметь мать, я тебя не помню. Как и жизнь, которую мы вели до лаборатории. Я хочу узнать о семье, узнать тебя, но я не собираюсь отказываться от единственного человека, который делает мою жизнь по-настоящему счастливой. Я хочу узнать тебя и хочу поддерживать с тобой отношения, но ты должна понять, что он мне нужен. Я люблю его.

— Слишком поздно. Я уже все решила. Ты вернешься со мной домой, туда, где твое место. И забудешь этого крокодила. Все будет именно так. Разве ты не знаешь, что наш вид не может спариваться с их видом?

Рене сжала губы.

— Если ты надеялась на внуков, то тебе не повезло. Мне давали столько лекарств и столько раз забирали у меня яйцеклетки, что не осталось ни одной живой. Я не могу иметь детей. — Печальный факт, с которым ей пришлось смириться за долгие годы.

Вот только даже проведя столько времени в заключении, она хотела жить, любить, открывать мир. Она оставит детей тем, кто менее поврежден телом и духом. Она хотела приключений и своего крокодила.

Ее заявление заставило мать замолчать. Рене ждала, что она начнет возражать или плакать, но ее ждал сюрприз.

— Бедная моя bébé. У тебя была такая тяжелая жизнь.

— Да, и именно поэтому я полна решимости сохранить обретенное счастье. — И она будет держаться за него, как самая упрямая из лис.

— И ты думаешь, что эта ящерица — твое счастье?

Рене улыбнулась.

— Я знаю, ты думаешь, что он промыл мне мозги, и это забавно. Виктор поначалу так беспокоился за меня, боялся, что я посчитаю, что он мной воспользовался. Но вы оба должны понять, что я встречала много мужчин, пока была в заключении. Ученые даже сводили меня с другими заключенными, правда, отстали, когда стало ясно, что я бесплодна. Ни один из них никогда не действовал на меня так, как он. Я люблю его.

— Я не очень хорошо справляюсь с этим, не так ли?

Ее мать тяжело вздохнула. Она ехала сюда, чтобы вернуть ребенка, которого потеряла, а вместо него получила испуганную, искалеченную женщину, которая не знала, как справиться с ситуацией.

Рене пожала плечами.

— Я не знаю, правильно ли это. Но даже если я хочу остаться здесь с Виктором, я хочу узнать тебя. Я всегда думала о своей маме.

— Ну что же, если моя девочка так хочет…. Я думаю, если ты на самом деле любишь эту ящерицу, мне придется избавиться от кошельков из кожи аллигатора.

— Мама!

На лице матери появилась улыбка.

— А теперь я вижу в тебе твоего отца. Он бы так гордился тобой за то, что ты выжила и не позволила вдохновителю победить.

Рене почувствовала укол печали оттого, что никогда не знала человека, который умер через несколько лет после ее похищения. Одна из многих вещей, которые она узнала за этот день.

— Спасибо.

На этот раз, когда они обнялись, Рене не сбежала, и на какое-то мгновение даже вспомнила, каково это — снова быть маленькой девочкой, любимой матерью.

Глава 22

Спрятавшись возле отеля, где остановились Рене и ее мать, Виктор откинулся на сиденье. Он предпочел остаться вне поля зрения, заняв место в фургоне, припаркованном в переулке, вместо того, чтобы стоять возле комнаты мадам Ренард. Он не хотел, чтобы чувства Рене к нему помешали ее воссоединению с матерью. Но, черт возьми, он ненавидел это.

Он хотел дать ей плечо, на которое можно опереться, если дела пойдут плохо. Хотел взять ее за руку и дать ей уверенность, в которой она, вероятно, нуждалась.

Почему делать правильные вещи — так хреново?

Пассажирская дверь открылась, и он прицелился, даже не моргнув. И опустил пистолет, когда узнал Мейсона.

— Что, хандрим? — спросил медведь, забираясь внутрь и заставляя фургон покачнуться.

— Я не хандрю. Я прячусь.

Мейсон усмехнулся.

— Да, конечно. Это называется прятаться? Я и не знал, что у крокодилов желтое брюхо.

Виктор зарычал:

— Ты называешь меня трусом? Я никогда не отступаю.

— Кажется, теперь отступил.

Виктор ухватил Мейсона за горло, заставляя замолчать.

— Я не трус.

Мейсон булькнул, и Виктор ослабил давление.

— Смотри-ка, какой обидчивый. Но если серьезно, то почему, черт возьми, ты сидишь здесь, пока женщина, которую ты любишь, там наверху, собирает вещи, чтобы уехать?

— Так будет лучше для нее, — сказал Виктор, откидываясь на сиденье.

Мейсон фыркнул. И еще раз.

— Я не могу поверить своим ушам. То есть если она уедет домой с разбитым сердцем, будет лучше?

— Она принадлежит своей семье.

— Она принадлежит тебе. Или ты ослеп от старости и не видишь, что она влюблена в тебя по уши?

— Ты только что назвал другую причину. Она молода. Я уже нет. Она заслуживает шанс исследовать и увидеть мир. Встречаться с мужчинами. — Он прорычал последнее слово и едва удержался, чтобы не ударить кулаком по приборной панели.

— Твою мать, кажется, тебя все-таки серьезно ранили в голову. Настоящая травма. К чему эти оправдания? Они бессмысленны, и ты это знаешь. Она любит тебя, и ты любишь ее. И это пугает тебя до смерти.

— Нет, — проворчал Виктор.

— Да. Ты боишься любить ее, боишься, что не сделаешь ее счастливой, и она уйдет.

— Я не очень хороший человек.

— Для врагов. Но для друзей и семьи ты самый лучший крокодил в мире. Или зайцы часто называют крокодилов лучшими друзьями?

Виктор поморщился.

— Я знал, что должен был съесть ее, когда у меня был шанс.

— Да, ты должен был съесть ее и спасти нас всех.

— Ладно, я не ем своих друзей, и, возможно, наша разница в возрасте не так уж и велика. А как насчет того, что я не могу дать Рене детей?

Печальное выражение омрачило лицо Мейсона.

— Никто не может, приятель. Джесси расшифровала еще несколько жестких дисков из лаборатории. Рене, или мне следует называть ее Моник, стерильна. Ученые считают, что причина — в лекарствах. Независимо от причины, конечный результат один и тот же, и ты не можешь использовать его в качестве оправдания.

Виктору было больно сознавать, что у его золотоглазой лисички не будет собственных детей. Но в то же время это означало, что между ними стало на один барьер меньше.

— Так что же мне делать? Броситься туда и потребовать, чтобы она оставила свою мать и вернулась домой со мной?

Мейсон засмеялся.

— Может быть, тебе стоит проявить немного больше деликатности. Иди и скажи ей, что ты чувствуешь.

— Просто сказать?

— Нет. Ты прав. Не твой стиль. Ворвись, перекинь ее через плечо, отвези домой и покажи, почему она должна остаться.

Хм, это ему понравилось. Но на этот раз разговор был нужен больше, чем действие.

— Нет. Я не буду применять секс. Я поговорю с ней, но если она меня отвергнет, я надеру тебе зад.

А потом он спрячется в болоте, чтобы зализать свои раны в одиночестве.

***

Решив вернуть Виктора, Рене не могла ждать. Она должна найти его сейчас.

Она открыла дверь и увидела агентов, стоящих на пороге.

— А где другие?

— Ушли обедать, — ответил косоглазый скунс. — Что тебе нужно?

— Где Виктор?

— В аллее, караулит. Но нам приказано удержать тебя здесь.

— Жаль, потому что я выхожу на улицу.

— Боссу это не понравится, — сказал охранник с усталым лицом.

— Она переживет. Если вы так беспокоитесь о моей безопасности, тогда пойдемте со мной, потому что мне нужно поговорить. — И она скажет Виктору, что любит его, и что он не избавится от нее так легко.