Надо отдать должное, но эти этапы банкета уже не фиксировались фотографом для будущего музея Мировой Революции. Уже ближе к рассвету гости постепенно расползлись по гостевым домикам. Тех, кто не смог, уносила прислуга и телохранители. Женская «гвардия» под руководством той самой Марьяны была собрана вместе, посажена в автобус и вывезена с территории резиденции. За всё время банкета Матвей так и не пообщался ни с Устюговым, ни с Илларионовым.

***

В коммуну Матвей вернулся только в субботу. Всю пятницу он провёл в загородной резиденции. С Горовым уже не виделся, поговорил с Зириным, который приказал Синцову возвращаться в коммуну и продолжать выполнять командировочное задание, все дальнейшие инструкции он должен был получить позже.

Председатель коммуны вёл себя как ни в чём не бывало, ни жестом, ни словом не обмолвился о банкете. Отношение Илларионова к Матвею тоже никак не изменилось, как догадался Матвей, это была обычная практика конспирации. На рабочих местах все вели себя как истинные коммунисты, все силы отдающие приближению Мировой Революции. В резиденции Горового всё менялось, там местная элита сбрасывала свои маски и становилась тем, чем была всегда – махровой советской бюрократией.

Матвей старался понять, имеют ли эти новые советские бюрократы прямое отношение к заговору, которым руководит Горовой, но так и не пришёл к однозначному ответу. То, что зажравшиеся чиновники держатся за власть любой ценой, пускаясь во все тяжкие, было одно, и характеризовало их как перерожденцев. Но вот участвовали ли они в планировании убийств, как, например, тот же Горовой или Зирин, Матвей достоверно сказать не мог. Впрочем, перерождение уже считалось страшным предательством делу Мировой Революции и каралось самым жёстким способом, вплоть до высшей меры. Возможно, страх и ожидание этой неминуемой расплаты, заставляли местную элиту учинять такие вакханалии, чтобы хоть на время забыться в угаре опьянения и разврата.

В эту же субботу Матвей попытался объясниться с Устюговым. Но тот от разговора увильнул, сказав, что, мол, извини, так надо было, служба. И добавил, что такие разговоры у них вести не принято, а так как Матвей теперь один из них, то на него это правило распространяется в не меньшей степени.

В общем, с понедельника Синцов вновь приступил к своим занятиям с коммунарами, обучая этих чистых, не замаранных грязью перерождения и заговора парней и девушек тактике и стратегии, стрельбе и приёмам самбо.

***

Пролетела ещё одна неделя, и в субботу утром Матвея вызвал к себе в кабинет Устюгов. В кабинете особого отдела коммуны кроме хозяина находились уже знакомые ему гориллообразные чекисты и доктор Аркадий Фёдорович, который лечил Синцова после отравления. Чекисты сообщили, что Матвея вызывает к себе Зирин, но они подождут, так как его пришёл осмотреть доктор. Аркадий Фёдорович задал несколько вопросов о самочувствии Матвея, послушал, постучал молоточком, измерил давление.

– Ну, что ж, товарищ Синцов, процесс выздоровления налицо, через пару дней будете совершенно здоровы. Но я бы поставил Вам укольчик общеукрепляющий, так сказать, в завершении лечения. Закатайте рукав, – закончил говорить Аркадий Фёдорович и принялся готовить шприц.

– Да не надо, доктор, я чувствую себя хорошо, так что приберегите укол для другого, – ответил Матвей, чувствуя в воздухе повисшее напряжение.

– Нет-нет, и не вздумайте отказываться, я врач, я знаю что делаю! Немедленно закатайте рукав! – разозлился Аркадий Фёдорович.

– Да, отстаньте Вы от меня, не нужны мне никакие уколы, всё, доктор, мне пора, меня вон начальство ждёт, – запротестовал Матвей, ощущая приближение беды.

Встал из-за стола и уверенным шагом направился к дверям. Чекисты, до этого безучастно стоявшие у дверей, неожиданно пришли в действие и набросились на Синцова, заломив ему руки. Повалив на пол, они скрутили Матвея. Доктор с помощью Устюгова, закатал рукав и воткнул в вздувшуюся от напряжённой борьбы вену шприц. Препарат медленно вошёл в кровь Матвея, от чего перед глазами всё поплыло, и он провалился в чёрную пустоту…

Ночью Андрей опять побывал в своём детстве. Проснувшись, он пытался собрать воедино и то событие из прошлого, в котором он побывал, и то, к чему это было, пытаясь найти хоть какую-нибудь связь со своим пребыванием в новой реальности.

Приходилось ли Андрею убивать? Во сне он видел себя в детстве на берегу Ангары. Андрей часто любил спускаться к реке и любоваться ее спокойными величавыми водами. Ему десять лет. Вместе с ним его младший двоюродный брат Миша. Они пускают «блинчики» по воде, запуская плоские камешки, наблюдая сколько раз подпрыгнет камень, пока не утонет. У Миши получается сделать больше «блинчиков», чем у Андрея. Андрей злится, берет один камень, другой… дружеская посиделка превращается в соревнование. Теперь они уже не братья, а соперники. Андрей берёт увесистый плоский камень и собирается его запустить.

Странно… раньше он ни разу не задумывался, а почему взял такой большой камень? Он же далеко не улетел бы. Это и ежу понятно было. Миша тем временем был впереди Андрея на пару шагов и запускал очередной «блинчик». И вот Андрей берёт этот тяжелый камень, и… камень срывается и попадает прямиком в шею Мише. Раздается противный хруст, Мишка издаёт горлом булькающий звук и ничком падает на каменистый берег.

Ужас охватывает Андрея – он убил своего любимого родственника. Мало того, что за это придётся отвечать, так ещё и лучшего друга лишился. Андрей тогда уже знает, что такой удар по шее приводит к смерти, ломаются шейные позвонки и всё… капут. В лучшем случае парализация. Невозможно передать весь эмоциональный спектр, который пережил Андрей за короткое время, он что угодно готов был отдать, только чтобы его друг выжил, чтобы отменить это досадное недоразумение. И слёзы, и мольбы – всё тут было. А когда он обернулся, то вместо неподвижного тела, увидел, что Мишка сидит у камня как ни в чём ни бывало.

Уже потом Андрей по-всякому объяснял это событие. Мишка признавал, что камень ему больно сделал, а не разговаривал он долго, потому что злился на Андрея. Тем не менее, Андрей на короткое время стал убийцей, прочувствовал на себе это. Даже неважно, что он преувеличил ситуацию, для него Мишка был мёртв какое-то время , и с этим осознанием, с этим фактом ему пришлось иметь дело. Конечно, когда все разрешилось, пришло неописуемое облегчение. И всё равно, непонятно, зачем он взял такой большой камень. Может быть, он хотел на самом деле, подсознательно, убить человека?.. Какая сила овладела им тогда?

И к чему этот сон? Может ему придётся убивать? Ведь Синцов, в чьей личности он теперь пребывал, уже делал это…

***

Андрей лежал на кровати и думал. Но как назло, в этот раз мысль, вместо своего бурного развития, почему-то молчала и даже пряталась. Информация, обрушившаяся на него, накладывала определённые обязательства. Теперь он не просто Кузнецов Андрей, оказавшийся невесть в какой реальности, а ревизор КПК при ЦК ВКП(б). Всё усугублялось тем, что на него, как на товарища Синцова, совершено покушение, а его лечащий врач никто иной, как один из покушавшихся. Таким образом, если разобраться, то Андрей в шкуре Синцова находился сейчас в самом логове врагов, для которых он стал почему-то опасен, и что могут его враги предпринять в дальнейшем, он боялся даже представить.

Во всей этой патовой ситуации самым страшным было то, что Андрей не знал, что делать. Причём не просто не знал, а не знал абсолютно , и это абсолютно касалось не только общей стратегии, но и даже следующего шага. Наверное, рассуждал Андрей, этот Синцов что-нибудь бы мог решить, но как его спросить об этом было неизвестно. Единственное, что смог решить Андрей, складывалось из шагов, которые уж точно не следовало совершать.

Ни в коем случае нельзя дать понять врачам, а особенно этому душегубу Аркадию Фёдоровичу, что он, в их глазах Матвей Синцов, обрёл память. Почему-то все они были уверены, что товарищ инструктор из наркомата обороны потерял память и не помнит ничего из того, что произошло за последние дни. Это в свою очередь давало Андрею шанс, проскочить, если до конца притворяться ничего не помнящим. Повезло, что встреча с этим гадом Устюговым произошла ещё до того, как Синцов заявил о себе в сознании Андрея.