Далее, нельзя совершать никаких активных действий, пока нет конкретного плана, нужно просто лежать, поддерживать легенду беспамятства и наблюдать, что будет дальше. Эта временная стратегия, по разумению Андрея, должна была сохранить ему жизнь, да и честно говоря, что-то сейчас предпринимать не было ни сил, ни желания, ни возможности. Ситуация казалась Андрею, действительно безвыходной, умирать было страшно, остро до боли хотелось жить, жить любой ценой. Но вот как жить, как выжить Андрей не представлял, а Синцов подло молчал.

Дни пролетали один за другим, Аркадий Фёдорович бывал у Андрея ежедневно, постоянно задавал вопросы и неотрывно смотрел в глаза. Иногда ему казалось, что этот чёртов доктор видит насквозь и не верит всем его ухищрениям, что ещё немного, и он будет разоблачён, и тогда всё, конец, в живых его тогда точно не оставят. Но страх смерти и желание жить, делали своё дело – Андрей оставался неразоблачённым.

***

Решение пришло неожиданно и просто. Произошло это 29 июня, спустя три недели после того, как он очнулся в больнице. Возможно, он просто устал от постоянно терзающих его мыслей, попыток найти решение тому, что делать дальше.

В тот день у него сам собой отключился внутренний диалог, и Андрей просто лежал, глядя в потолок, не обременяя себя даже мало-мальски ничтожной думкой. Через какое-то время, вернувшись в свою обычную ментальную реальность, он вдруг понял, что знает, как ему нужно поступать, чтобы не просто выжить, но и выполнить задание Партии, которое ему было доверено самим товарищем Троцким.

Получилось, что отключив свои мысли, он дал возможность протиснуться личности Матвея, которая и объяснила весь дальнейший план. Ему, Андрею, оставалось просто наблюдать, что решает и как поступает личность Синцова. Впоследствии это подключение «мозгов» Матвея стало настолько обычным явлением, что превратилось в обыкновенную привычку и проходило «на автомате».

Итак, время действовать пришло. Первое, что должен был сделать Андрей, это выписаться из больницы и выехать из города, что было самым простым делом. Как предполагал Матвей, что-то пошло не так, возможно где-то произошла утечка или прокололся он сам. В любом случае, тот злополучный укол говорил о двух неоспоримых фактах. Первое – в Синцове Горовой неожиданно увидел опасность. Второе – Горовой не знает, откуда исходит эта опасность, иначе Матвея уже не было бы в живых, подстроить несчастный случай для людей Зирина было несложным и привычным делом. Горовому важно узнать, кто стоит за Синцовым, до этого он вряд ли предпримет активные действия.

Из этих рассуждений вытекало, что скорейшая отправка Матвея в Москву была на руку не только Матвею, но и самому Горовому. Там, в Москве, Синцова возьмут под наблюдение его люди и выяснят, к кому Матвей их приведёт. Несомненно, в пути его тоже будут сопровождать, но вряд ли Горовой отправит для этого много людей. Скорее всего, один-два человека, ведь все уверены, что Синцов безобиден как ребёнок, потому как мало что помнит о своей жизни. Недаром же так старался этот душегуб Аркадий Фёдорович.

Задача заключалась в том, чтобы выявить и избавиться от сопровождения в пути, и, пока поезд прибудет в Москву, успеть вернуться и сделать максимум, пока заговорщики не замели все следы. Самым сложным здесь было сохранить своё инкогнито, и сделать, так, чтобы никто из людей Горового не понял, что его уже нет в поезде. Как это сделать Андрей-Матвей не знал, но предполагал, что там, в поезде что-нибудь придумает, исходя из, так сказать, местных условий.

И Андрей, точнее Матвей, начал действовать…

***

Первый этап плана был выполнен без сучка и задоринки. Стоило Матвею обратиться к Аркадию Фёдоровичу с просьбой выписать уже его из этой чёртовой больницы и отправить домой в Москву, тот противиться не стал, осмотрел в очередной раз, удовлетворённо крякнул и дал добро.

Инструктора наркомата обороны Матвея Синцова провожали в Москву с почётом. На вокзал прибыли председатель коммуны Илларионов, начальник особого отдела Устюгов, представитель крайкома ВКП(б) Мусихин. Матвею крепко жали руки, обнимали по-товарищески, наговорили напутствий и пожеланий скорейшего выздоровления. Естественно, сделали несколько памятных фотографий. Уже в вагоне выпили за победу Мировой Революции и товарища Троцкого, после чего провожающие ушли, оставив Матвея и сопровождающего его коммунара по имени Петро.

***

Поезд тронулся, и Матвей принялся за исполнение второго этапа плана. Буквально пары перекуров в тамбуре хватило для выявления второго сопровождающего, ехавшего в соседнем купе, с которым «незаметно» всякий раз перемигивался Петро. Сопровождающий Матвея «коммунар» оказался словоохотливым и компанейским парнем, вероятно, сотрудником УРБ. По крайней мере, к ВоенПроизКому имени тов. Преображенского он не имел никакого отношения. Установить это для Матвея не представило большого труда, задав пару безобидных с виду вопросов.

Вернувшись с очередного перекура в купе, которое, к слову сказать, было откуплено полностью и вмещало только Синцова и его спутника, словоохотливый Петро завязал очередной разговор.

– Вот ты мне всё же скажи, Матвей, что и вправду ничегошеньки не помнишь?

– Да, я же говорил уже, забыл, что ли Петро.

– Ну, вот меня-то, например, помнишь же.

– И тебя, и всех провожающих, и то, что в командировке здесь был, и что в больнице лежал, всё помню. А что вот до больницы было, не помню, знаю, что инструктор я, что в наркомате обороны работаю, а вот что да как, хоть убей, не помню.

– Что-то, брат, память у тебя какая-то избирательная получается, здесь помню, там не помню.

– Да, доктор-то мне то же самое говорил, что память у меня такая стала: в целом, всё помнит, а что касается отдельных людей и событий до травмы, всё это, как в трубу вылетело, пелена одна.

– Да-а-а, эх, не завидую я тебе.

– Да я и сам себе не завидую, сейчас в Москву приеду и опять, уколы, таблетки, процедуры разные. Ты, вот, Петро, скажи, разве это жизнь?

– Ну что ты, Матвей, конечно, всё это хреново, но крепись, может память-то и восстановится.

– Кабы так, я полжизни бы отдал, лишь бы память вернуть. А сейчас одна радость осталась – покурить да водочки с расстройства выпить. Может, выпьем по маленькой, а, Петро?

– Да где ж её взять-то эту водочку, она же только в вагоне-ресторане, а там цены, сам понимать должен.

– Ты, что, Петро, я же командировочный, неужто думаешь, что угостить тебя не смогу, за деньгой дело не станет, ты давай, сгоняй в ресторан, хоть посидим нормально, а то неделю в поезде трястись, скукота одна.

Андрей, слушая, сам себя, не уставал удивляться, как это у него так лихо получается добиваться цели. Хотя чего уж тут удивляться, Матвей своё дело знал и действовал на редкость эффективно…

В глазах Петра он увидел некую борьбу. Видимо желание выпить на халяву боролось с долгом. Конечно победила халява, и после недолгих душевных терзаний Петро, взяв деньги, умчался в вагон-ресторан.

Не теряя времени, Матвей осмотрел вещи своего попутчика, обнаружил в саквояже удостоверение помощника уполномоченного УРБ и револьвер и перепрятал их в свой чемодан.

Вернувшийся с тремя бутылками водки и минимумом закуски Петро несколько удивил Андрея, он и представить себе не мог, что можно столько выпить на двоих, да ещё фактически без нормальной закуси. Но, видимо, помощник уполномоченного был не дурак до этого дела и относился к застолью со всей серьёзностью.

Начав выпивать за Мировую Революцию и товарища Троцкого, продолжив за знакомство, здоровье и дружбу, новые закадычные друзья разошлись не на шутку, уговорив за полчаса две бутылки. Петро заметно окосел, чего нельзя было сказать про Матвея. Андрей же в очередной раз восхитился выносливостью своего нового тела. Синцов уверенно и методично шёл к своей цели.

Когда вторая бутылка опустела, Матвей обнял своего нового друга и заплетающимся языком спросил:

– Пе-етруха, бра-атан, а чё ты ме-еня с кореш-ш-шом своим не зна… не знакомишь?