Надо отдать ему должное: Тамаз никогда не переигрывал. Оставаясь абсолютно естественным, он умело дёргал за ниточки их страстей и амбиций, очевидных и тайных пороков. Впрочем, что эта режиссура не имела ничего общего с холодным расчётом или бездушной манипуляцией – она была целиком интуитивна. «Тамаз, что ты вытворяешь?» – спросила Марго после первой, памятной, репетиции. «Всё нормально, – отмахнулся он. – Не дрейфь. Просто кое-кого пора поставить на место. Не знаю, как ты, а я не выношу паскудства». «И как ты собираешься это сделать?» – «Не я, а мы. На всякий случай запомни: ты – моя девушка!» – «Да?.. И что от меня требуется?» – «Ничего особенного. Просто доверься мне. – И, заметив, как она напряглась, добавил, широко улыбаясь: – Не бойся, насиловать тебя я не собираюсь!»

После каждой репетиции, ожидая Марго, он курил на улице с парнями. Пока они травили анекдоты, трепались о том – о сём, Слишком Молодой находился тут же, демонстративно поджидая свою новую подружку. Но с этой ролью, как и с танцем, пока справлялся плохо: его лицо, вместо нетерпения влюблённого, выражало оскорблённое самолюбие. К тому же, как только Марго показывалась в дверях, Тамаз торопливо прощался и, подхватив её под руку, уводил прочь, лишая его удовольствия продемонстрировать свою новую привязанность.

Однажды кто-то, не сдержав любопытства, бросил им вслед:

– Куда это вы каждый вечер сбегаете?

Он медленно обернулся и, выдержав короткую паузу, ответил с обезоруживающей улыбкой:

– Ко мне, конечно. Хотите с нами? У меня есть отличный кофе!

«Этого ещё не хватало!» – подумала Марго. Но она беспокоилась напрасно: предложение не вызвало ничего, кроме замешательства. Раздались сбивчивые оправдания, которые Тамаз пресёк в свойственной ему дружеской манере – поднял обе руки ладонями вперед, как бы останавливая поток извинений.

– Всё нормально! Значит, в другой раз…

– Паршивец, – прошипела Марго, когда они удалились на достаточное расстояние. Тамаз расхохотался (можно было только догадываться, как истолкуют этот хохот те, кто сейчас смотрит им вслед). Отсмеявшись, сказал:

– Тоже мне, интрига! Если они до сих пор считали, что я целомудренно провожаю тебя до подъезда, то они ещё глупее, чем кажутся.

– Но ведь это действительно так!

– Да, и это довольно печально… Но им об этом знать не обязательно! – Он помолчал и добавил. – Вообще-то тебе было бы полезно забросить чепец за мельницу…

– Перестань!..

…Когда переодевались перед следующей репетицией, Сомова спросила:

– Ну и как кофе?

В раздевалке повисла неловкая тишина. Марго не сразу поняла, в чём дело.

– Какой кофе?

Но, увидев эту сальную физиономию, предвкушающую её смущённые оправдания и то, как она будет впоследствии рассказывать об этом их общему другу – «Ты бы это видел! Она завертелась, как уж на сковородке!» – Марго вспомнила о приглашении Тамаза. Сомова подтвердила её догадку:

– Ну как же. Вы ведь позавчера отправились угощаться отличным кофе!

Сомова питалась чужими переживаниями, они были ей необходимы, как кровь вампиру. Были её хлебом и маслом. Глядя на неё, Марго думала о том, как, капля за каплей, она высосала душу из её любимого, превратив его в труса – в тряпичную куклу, которую потом с лёгкостью толкнула в объятия своей подруги.

И Марго вдруг испытала прилив шального вдохновения. Она мечтательно улыбнулась, выдержала паузу и томно вздохнула.

– А, да… Точно. Что ж, кофе был действительно великолепен!.. Там, кстати, много осталось, так что сегодня продолжим…

«Кошмар! Тамаз меня совсем испортил», – подумала она и, в восторге от бомбы, которой стала произнесённая ею двусмысленность, отправилась в зал.

……………………………

Лето в провинции – пора гастролей. Будучи своим в театральных кругах, Тамаз «вытаскивал» её на лучшие спектакли, которые они смотрели с самых лучших мест в зале. Именно тогда она сшила своё первое настоящее платье – за три дня! Из обычного ацетатного шёлка, но с необычным, тигровым рисунком. Конечно, при ближайшем рассмотрении в нём можно было заметить некоторые огрехи, но когда Марго выходила из такси перед высоким театральным крыльцом, Тамаз, подавая руку, окинул её взглядом и просиял: «Блеск!»

Он умел обставить своё появление, и когда они шли по ярко освещённому фойе, Марго чувствовала себя почти звездой под прицелом всех этих взглядов, в которых, подобно отражённому от них двоих свету, горели любопытство и зависть. Она потом смутно помнила спектакли и концерты, но послевкусие этого торжества помогло ей пережить ещё много горьких минут…

Когда не было спектаклей, они гуляли по набережной, и этот неистощимый балагур смешил её до колик своими выходками и байками, многие из которых, как она подозревала, он выдумывал на ходу.

Однажды в сумерках они остановились у водопада. В этом месте Терек низвергается с одной из искусственно сооружённых в его русле ступеней, образуя облако брызг, в котором приятно охладиться летом. Марго смотрела на отвесно падающую массу воды, Тамаз облокотился на парапет рядом – разговаривать здесь было невозможно из-за грохота реки. Зажглись фонари, он оглянулся и посмотрел вдоль набережной поверх её плеча на цепочку мигающих огней. И вдруг, притянув её к себе, сказал в самое ухо:

– Обними меня! Быстро!

– Зачем? – растерялась она и тоже попыталась оглянуться, чтобы понять причину этого неожиданного требования. Но он опередил её. Обхватив ладонью её затылок, склонился над её лицом и впился в её губы яростным и жадным поцелуем. Марго перестала чувствовать землю под ногами. Её изголодавшееся по ласке тело пронзило наслаждение столь острое, что она застонала. Но глупое сердце тут же застучало в ушах – это не он! не тот! не тот! Не тот… Она попыталась представить на месте Тамаза того, кого помнило её тело, по ком оно ныло – каждой своей клеточкой, каждым нервом, каждый прожитый миг – кого безвозвратно потеряла и всё ещё так отчаянно хотела…

И не смогла. Это был не мальчик, ошалевший от желания, нетерпеливый и неловкий, но опытный любовник, который умел ждать. И, дождавшись – медленно испить блаженство, не уронив ни капли…

Спустя несколько головокружительных мгновений он оторвался от её губ – но не ослабил объятий. Она жадно хватала ртом воздух.

– Ты меня задушишь, – проговорила, не слыша своего голоса.

– Да.

Она скорее почувствовала кожей, чем услышала его ответ. И тут – в свете ближайшего из фонарей увидела два удаляющихся силуэта, один из которых был ей так хорошо знаком. Это его она силилась вызвать из небытия минуту назад – как раз когда он проходил мимо со своей спутницей. В шаге от неё. Немыслимо далеко.

Марго закрыла глаза и опустила голову на плечо Тамаза.

Они стояли неподвижно в брызгах и грохоте падающей воды, не решаясь разорвать это объятие – каждый по своим причинам.

Марго боялась посмотреть Тамазу в глаза, понимая, как мало она способна отблагодарить его за столь щедрое (хотя, возможно, и не вполне бескорыстное) великодушие. Как бы там ни было, он не просто отвёл от неё удар, избавив от необходимости лицезреть торжество своей соперницы – он обратил её оружие против того, чьей благосклонности она наконец добилась. И это была во всех смыслах сладкая месть! Ведь главной причиной, толкнувшей Слишком Молодого на разрыв, было болезненное самолюбие подростка, которому внушили необходимость доказать, что он мужчина. Наказать дерзкую, которая посмела за его спиной делиться планами их будущей совместной жизни (Ничего похожего Марго не делала – все свои радужные надежды она робко лелеяла в душе, боясь вспугнуть своё счастье; но к тому моменту, когда ей представилась долгожданная возможность очиститься от наветов, правда его уже не интересовала). Сделав то, чего от него ждали, он, наверное, очень гордился собой. И вдруг увидеть, что жертва, так щедро преподнесённая идолу мужского тщеславия, обернулась удачей для другого, что его место рядом с ней так быстро оказалось занятым – это, должно быть, чувствительная пощёчина. Нет, не пощёчина даже – шлепок ниже спины глупому мальчишке, возомнившему себя героем-любовником.