Перед ним не было нужды притворяться, потому что он знал её лучше, чем она сама. Она просто опускала голову на его плечо, и их мысли и чувства смешивались, перетекали друг в друга, становились друг другом, становились одним. И тогда мир приходил в равновесие, в состояние гармонии – это был Божий мир, который она уже видела новыми глазами, словно кто-то помыл окна в доме. Он играл теперь свежими красками, и вдруг находились простые решения для неразрешимых проблем. Или появлялись силы ждать, если повлиять на ситуацию было не в её воле. Марго просто шла дальше, зная, что она не одна: Котик всегда стоит за её плечом, готовый рассмешить её ровно в ту минуту, когда она вот-вот расплачется от отчаяния. А знакомые и коллеги говорили: «Эта женщина вообще не знает проблем! Вот у кого всё хорошо! Посмотрите: улыбка не сходит с её лица!» – «Да она просто легкомысленная дура»…

Слепцы, они постоянно путают причину со следствием: Марго не оттого улыбается, что у неё всё хорошо; наоборот, у неё всё хорошо, потому что она улыбается.

Пожалуй, Котик бы расхохотался, если бы кто-то назвал его ангелом, – тот ещё ангел! И правда, с ортодоксальной точки зрения это определение было применимо к нему разве что в качестве ироничного антифразиса1. Ну, не было в нём ничего сусального, постного, благочинно-ладанного – зато, напротив, он с избытком был наделён жизнелюбием в самом прямом смысле этого слова: пристрастием ко всем тем мирским удовольствиям, за которые принято каяться во время причастия. Два курчавых результата этих земных радостей частенько и подолгу гостили в доме его родителей, пока их мать делала карьеру в столицах. Марго знала от Лильки все детали этой истории, которая, если пересказать её в нескольких словах, выглядела следующим образом: курсант военно-медицинской академии встречает в Эрмитаже симпатичную девушку, которая в качестве гида-переводчика сопровождает группу иностранных туристов. Он следует за экскурсией по залам музея на некотором расстоянии и, пустив в ход всё своё обаяние, добивается свидания. Подробности мы опустим, перейдём сразу к итогам. Возможно, Лилька, боготворившая старшего брата, была недалека от реальности, и девушка влюбилась в этого горячего кавказского парня, который так красиво ухаживал и был, к тому же, эрудитом и интеллектуалом. А может быть, как подозревала Марго, она оказалась достаточно искушённой и прагматичной. Или и то и другое вместе. Как бы там ни было, спустя какое-то время Рита сообщила ему о своей беременности, и Котик – который был, конечно, гусаром, но всё же честным человеком – сделал ей предложение.

Да-да, Рита! То есть их обеих звали одинаково – Маргаритами. Марго это бесило, а Котик со смехом называл её своей работой над ошибками. Именно тогда она и взяла себе это имя – Марго, другое производное от Маргариты. Впрочем, это была Лилькина идея: Лилька крепко недолюбливала золовку и с самого начала их студенческой дружбы величала подругу не иначе как Марго, игнорируя все её протесты. «Ну, что это за имя – Рита? – ёрничала она. – Это же собачья кличка: Ритка, Ритка, Ритка! Ритка, лежать! Ритка, фас!..»

Сердце у Лильки было предоброе, но язычок довольно ядовитый, а характер вредненький. Когда кто-нибудь в её присутствии произносил имя Рита, она делала дурашливое непонимающее лицо, упирала руку в бок и говорила с апломбом: «Какая ещё Рита?! Кто здесь Рита?! Я не знаю, кто это!» Девчонки сначала хихикали, но так как она всякий раз настойчиво поправляла их – Марго! – то со временем все на курсе постепенно переключились на Марго, потому что Лилька была тот самый случай, когда легче сказать да, чем объяснить, почему нет. Самой Марго оставалось только смириться: её новое имя ещё долго казалось ей слишком претенциозным и каким-то театральным. Но когда ей стала известна истинная подоплёка Лилькиной нелюбви к Рите, она и сама, внутри своего сознания, отмежевалась от прежнего короткого имени.

Это было странно и абсолютно иррационально. Ведь, как ей казалось, не любя Котика – ну, во всяком случае, не любя той любовью, которую Лилька ждала от неё для брата – Марго страшно ревновала его к бывшей жене. Может быть, повстречайся они в другое время, всё было бы иначе. Но судьба, коварная интриганка, столкнула их в наименее подходящий для этого момент: Марго как раз переживала последствия личной катастрофы.

…………………………………

Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Боль от этого падения была пропорциональна восторгам и блаженству предыдущих восьми незабываемых месяцев. То есть, она была непереносима. К тому же виновник этих столь противоречивых переживаний принял своё эпохальное решение расстаться с Марго ровно за месяц до защиты её диплома.

Нельзя сказать, что это решение грянуло громом с ясного неба. Что-то такое она подозревала уже в начале весны, но так как любая мысль о разрыве была для неё несовместима с жизнью, Марго всячески гнала её прочь, задвигала в тёмные углы сознания, изобретательно находя удобные объяснения его раздражительности и всё более редким свиданиям. Но облачко над горизонтом, выглядевшее поначалу довольно невинным, выросло в чёрную тучу, которая заволокла всё небо без остатка, и гром таки грянул.

Грянул он аккурат в конце апреля, когда следовало сдать научному руководителю черновой текст дипломной работы. Надо ли говорить, что этого текста не было и в помине? Если не считать неполных трёх страничек введения, которые Марго торопливо накропала ещё в марте, до всего этого кошмара. После чего все её умственные усилия без остатка уходили на изобретение правдоподобных объяснений начавшемуся охлаждению Того Единственного.

И вот – извольте получить: «Я ещё слишком молод, чтобы жениться, и вообще…», а на носу защита диплома, на котором ещё и конь не валялся!

Марго в своём горе была не оригинальна. Как и любая девушка в подобной ситуации, она последовательно прошла все полагающиеся стадии: несколько дней безудержных рыданий; попытку бегства куда глаза глядят; упаковку реланиума под подушкой, которую следовало выпить всю сразу (тоже вариант бегства, только более радикальный) и далее по списку.

Но в этой схватке между чувством и долгом победил долг, и финал трагедии так и не был сыгран. Чувство ответственности, это проклятье старшего ребёнка в семье, оказалось сильнее желания умереть, которое постепенно ослабло до нежелания жить. Марго обложилась книгами и старыми записями и, периодически размазывая по лицу слёзы, которые мешали видеть текст, за неделю написала положенные пятьдесят страниц. Это отняло последние остатки сил, и вечер перед защитой она провела у подруги, методично заливая своё горе домашним грузинским вином, которое они разливали по стаканам прямо из двухлитровой банки.

Анестезия сделала своё дело, и Марго, впервые за несколько недель, заснула мёртвым сном. Но наутро обнаружился побочный эффект – головокружение такой силы, что первые несколько минут после пробуждения она судорожно цеплялась за края своего дивана, чтобы не упасть. В другое время это было бы даже забавно, ведь, объективно, комната со всем её содержимым стояла на месте, а вращалось и раскачивалось что-то в голове. Но надо было как-то добраться до универа, не говоря уже о прочих обстоятельствах, и Марго было не до смеха. Несколько чашек крепкого кофе и душ немного снизили амплитуду качки. Она взглянула на себя в зеркало – краше в гроб кладут! – и достала единственную приемлемую блузку.

Девчонки, конечно, придут в лучших платьях, специально купленных ради этого дня. У Марго ничего такого не было. Не то чтобы она была равнодушна к тому, как выглядит – напротив, всегда была эстеткой. Но все силы её существа в течение последнего года были посвящены, целиком и полностью, другому существу. Для которого их оказалось слишком много. И теперь она обнаружила себя бедною старухой, сидящей у разбитого корыта. У самого синего моря собственных выплаканных слёз. Слишком многого просила у Золотой Рыбки! Лучше бы, вместо великой любви, остановилась на какой-нибудь приличной одёжке.