– Урка, – вспомнил Черто́в. Накануне, после попытки взлома контейнера, он просматривал досье экипажа и наткнулся на одного типа. Был у того один пунктик…

– Урка, – повторил капитан, – брат у него сидел. Только это он и есть тот брат. Он по его документам прошёл.

Шпаковский отстранённо кивнул, словно это уже не имело значения:

– Знаешь, я же себя всё крутым мужиком считал. А чтоб вот так своими руками… ногами убить…

– Где он?

Помощник почти уронил руку, показывая вниз.

– В трюме?

Тот отрицательно покачал головой:

– На дне. У леера всё было. Там наледь… так и скользило, – скривился, как отпрянул. – Всё это… Надо бы пойти, посмотреть. Там кровь наверняка осталась. Хорошо хоть, что у нас всё покрашено цветом таким. Сразу и не заметишь. А там смоем и…

– Э-э-э, нет, брат. Завтра собирать экипаж, свободных от вахты. Надо народ вразумить и объяснить. Если у нас тут такие типажи попадаются… А ты давай спать. Чтоб завтра цепным псом выглядел. Чтоб прониклись, что будет с дураками и иудами.

Пресса. Наверное, больше всего бесновалась пресса. Потому что это было то, что выступало открыто и публично. Остальные – исподволь.

В арктической авантюре обвиняли Морской штаб, Морское министерство с высшими начальниками, обзывая адмиралов «самотопами» и как там ещё было можно не стесняясь. Однако, не тыкая пальцем конкретно в «царя-батюшку» (побаивались), но в контексте это угадывалось так явно, что, читая очередную статью-опус, император приходил в состояние глубокого и беспомощного расстройства.

– Даже зная, что наши якобы промахи всего лишь фальсификация, дабы запутать противника, – говорил он Ширинкину, – я не ожидал, что будет так неприятно выглядеть полным… извините, идиотом.

И уже раздражённо бросив пачку газет на столик, самодержец не сдержался:

– А некоторые из этих писак порой переходят все границы! Цитирую: «безволие, доверчивость, глупость…» – и это с явным намёком на мою персону!

– Этих мы взяли на заметку, – без тени угодливости заверил начальник безопасности.

– Я каждодневно чувствую глумливые взгляды и шепотки за спиной среди чиновников, военных и…

– Эти тоже на учёте…

– …и иностранных дипломатов.

– Этим сам бог велел над нами покуражиться. Единственное, что бы я вам сейчас посоветовал, проявить терпение и-и-и… не меняться.

– Что-о-о?!

– Постарайтесь соответствовать тому, что о вас написали эти газетные похабщики. Противник тоже должен видеть, что вы совершенно растеряны и не контролируете ситуацию. Зато… Зато когда Рожественский объявится в Тихом океане, представляете, какими жалкими дураками окажутся эти хитрые крысы-атташе и прочие злопыхатели! Ваш же авторитет, наоборот – поднимется. Сейчас о вас в народе анекдоты да частушки складывают…

– Расскажете?

– Чуть погодя, – замялся Ширинкин, понимая, что зря напомнил. И отведя взгляд, быстро соображал, как бы увильнуть от озвучивания непотребства про царя – того это только ещё больше расстроит: – Народ, он прямодушен и бесхитростен. Ныне хает, а едва узнает, как вы лихо всех объегорили, горы за вас свернут.

Немного успокоившись, Романов вернулся к морской теме:

– Только бы Зиновий Петрович там, на Тихом, не оплошал. Так или иначе, Небогатов докладывал, что через неделю, максимум две, готов выйти в море.

– Я не очень силён в делах флота, – чуть склонил голову Евгений Никифорович, – но решение не посылать в поход всякий тихоходный и устаревший балласт – верное.

Лучше несколько крепких бойцов, собранных в кулак, нежели разрозненная и неуправляемая толпа… инвалидов.

Государь закивал головой:

– Да, да. Будем надеяться на лучший исход. Но даже если Рожественскому и Витгефту (помоги ему Бог выстоять в Артуре и прорваться на соединение), – самодержец перекрестился, – удастся хорошенечко потрепать То́го, пусть и понеся некоторые потери, отряд Небогатова подоспеет свежей силой возмездия.

Ширинкин не стал комментировать, в такте и сдержанности понимая, что ход войны на Дальнем Востоке отражается на делах всей державы. Однако все эти генералы, заведшие кампанию в тупик, а тем более адмиралы с их истинно флотской кастовостью, у него ничего кроме неприятия и отторжения не вызывали.

Он не знал, благодаренье ли это Господне, что им на голову свалились (буквально) потомки, или кара очередная небесная (на данный момент с этими «арктическими играми» только подгоняющая события к революционному моменту), но…

«Но как удобно и удачно можно предвосхищать события, зная фамилии, методы и основные планы этих разрушителей империи. Хотя…» – Евгений Никифорович вспомнил, как, выложив перед шефом корпуса жандармов имеющиеся эксклюзивные факты, увидел, что не особо-то и удивил. Тот лишь всхрапнул, как конь, приняв всё к сведению. А попросту уверился в своих полномочиях, получив своеобразный карт-бланш действовать как ему вольно. В интересах государства и самодержавия, естественно.

Словно прочитав его мысли, царь неожиданно выстрелил наболевшим вопросом:

– Ваше мнение, почему потомки, по сути, покрывают многих революционных деятелей?

– За заслуги, как я понял. Они высыпали на нас ворох данных по откровенным негодяям, бездарностям и убийцам. Но тот же Джугашвили…

– Господи! Да что ж с этим грузином? Чего все так с ним носятся?

– На данном этапе, – Ширинкин подчеркнул: – Этапе! Этот ещё весьма молодой человек всего лишь бандит. Но в нём есть потенциал. И насколько я понял, имперский потенциал. При определённых задатках, стратегическом уме и скорости решений.

– Оставьте! – почти ревностно крикнул монарх и насупился.

«Как ребёнок, право, – мелькнуло в голове у Евгения Никифоровича, – его давит мысль, что какой-то выпускник семинарии может быть лучше… Эх, Николай Александрович».

Ширинкин, терзаясь сомнениями, загнал свои крамольные мысли как можно глубже. Впрочем, нынешний, прибывший с северо́в (тут к месту подвернулся оборот пришельцев) государь ему нравился больше, чем прежний.

– Хорошо, – чему-то для себя соглашаясь, нахмурился император, – а гости из будущего? Которые тут у нас в Петербурге. Как они себя ведут?

– Военный… он у нас и проходит под обозначением «морпех», целенаправленно и, кстати, успешно создаёт штурмовое подразделение. Такое впечатление, что ничто иное его и не интересует. Немного занимается экипировкой и вооружением. Встречался с неким Фёдоровым, который практикует с разработкой стрелкового оружия. Господин Гладков больше специализируется на заводах и лабораториях, внедряя новые технические изобретательства.

– Не замечены ли в каких-либо подрывных либо неподобающих разговорах, высказываниях?

– Нет. Но господин Гладков…

– Смелее.

– Посещая завод Лесснера…

– Немец, – скривился Николай, но вспомнил специфику завода. – Автомобили.

– …и в разговоре с этим самым Лесснером критически отзывался о нашей (российской) системе управления государством. Бюрократии чиновников…

– И что немец?

– Я передаю сказанное господином Гладковым с его слов.

– Вот как? Интересно. Странная логика у немца. Я так понимаю, Гладков пришёл к нему с перспективными прожектами…

– Тут я снова вторгаюсь в сферу, в коей не очень силён, но, по-моему, всё дело именно в этом – в каких-то технических проектах.

– Поясните.

– Насколько я знаю, сами потомки и господин Гладков говорили об осторожности с выкладыванием технических новинок на рынок. Объясняя это тем, что более развитые промышленности европейских стран быстро обойдут Россию с их внедрением. С Лесснером… у меня сложилось впечатление, что он что-то там узрел такое, что, почувствовав большие деньги… – Ширинкин устало потёр висок, – вероятно, решил вести свою кампанию.

Император с минуту сидел за столом, задумчиво играя зажигалкой – подарком из будущего.