Как красиво это звучит: «закрыл страницу его жизни». И никто никогда не узнал, куда исчез сын лорда Вернара, Эйдар.

Размышляя о своем, можно сказать великом, бохики дошел до комнаты Виолы. Чем-то порадует его малышка?

Взявшись за ручку двери, бохики вдруг остановился. Почему-то он все еще испытывал к этой девочке щемящее чувство нежности.

Не должно быть так, он занес кулак над дверью, но так и не опустил его. Мысленно возвращаясь в то время, когда девочка все еще занимала все его время, мысли, когда ему хотелось ее защитить, вернуть ее родителям. Но все это в прошлом, глубоко в прошлом. Пора бы забыть, но нет-нет, да и всплывают обрывки воспоминаний, не давая ему очерстветь. Хотя, он сам старательно выжигал это чувство нежности из своего сердца.

Выдохнув, бохики снова потянулся к ручке двери. И снова остановился, вспоминая последний день, проведенный с малышкой. Тогда впервые закралось подозрение, что его судьба сделала крутой вираж. Он чувствовал за нее ответственность, поэтому и наблюдал за ней, пока она росла. Если бы не его поспешность, он бы ее не потерял, напугав своим исследовательским напором. То, что Виола принадлежит к таинственной расе амореев, он уже догадался, остались сущие нюансы, понять каким образом ребенок затерянной во времени расы оказался в горах Пиерии. Кто все-таки эта малышка.

Хотя и на этот вопрос он однажды ответил, используя все ту же библиотеку главы клана, и то совершенно случайно. Сопоставляя все известные ему факты, он пришел к выводу, что малышка обладает способностью некроманта. Или одной из способностей.

Они сидели на берегу. Ему нравилось наблюдать за малышкой, ее играми, из них он пытался узнать о ней побольше. Он даже взялся обучать девочку некоторым наукам. Спроси его тогда кто-нибудь, зачем ему это, он и сам бы не ответил. Но ему это нравилось, да и девочка училась с удовольствием.

Наблюдая за ее играми, он вдруг что-то почувствовал. Оторвавшись от созерцания водной глади, бохики повернулся к девочке. Она смотрела на него своими чистыми васильковыми глазами.

— Хочешь что-то спросить?

Она отвернулась, закусив нижнюю губку, нахмурилась. Молчала малышка долго, словно решая, хочет ли вообще ворошить прошлое. Наконец она решилась, и все так же не глядя на него, спросила.

— Почему они от меня отказались? — не то, что ее это грызло, просто было интересно. И он это чувствовал.

— Родители? — Она кивнула. — Видишь ли, всему виной твой дар. Амореи не приемлют все то, что связано с некромантами. Соответственно, тебе было не место в их убежище.

— Все так просто? Не угодный дар и ребенок просто выкидывается из жизни семьи?

— Не знаю, малышка. Даже для меня это слишком сложно.

Девочка посмотрела на него, словно решая были ли с ней откровенными.

— Так я некромант? — снова чистый интерес.

— Я думаю, да….

Бохики усмехнулся, это сейчас он в этом уверен, а тогда только догадывался. Открыв дверь, бохики нашел взглядом запертую в этом помещении душу девушки. Как же все-таки долго он шел к своей цели, и сейчас был близок как никогда. Сейчас он все делает правильно, он в этом уверен.

Девушка сидела на постели, поджав под себя ноги. Затуманенный взгляд васильковых глаз, подсказал бохики о ее состоянии, он чувствовал ее воспоминания. Хотя это и совсем свежие воспоминания, но все равно бохики был доволен.

Все там же в горах Пиерии. Виола.

Я сидела на постели, когда нахлынули воспоминания. Самые ранние, которые отложились в памяти.

В моей жизни было много всего, в основном, запрещенного и именно для меня. Вспоминая свое детство, понимаю, что кроме Деймара и Илири, моей верной служанки, у меня и друзей-то не было. Хотя, чувствовала ли я себя обделенной? Определенно, нет. Я была самой старшей из сестер и братьев, и к тому моменту, как подросла, другой жизни уже не знала. В Иберии, единственном поселении нашей империи, царили эти порядки, и до поступления в академию, я считала такое отношение единственно верным.

Я довольно быстро привыкла к тому, что отец всегда и всюду брал меня с собой. Мне было года четыре, когда отец впервые вывел меня на прогулку по Иберии, перед этим строго настрого приказал не отпускать его руку. Помню, с каким важным видом я шла по улице, крепко держась за руку, а мой родитель рассказывал о своих планах, делился со мной, даже что-то спрашивал, внимательно выслушивая детский лепет. В общем, вел себя со мной как с взрослой леди. Я действительно гордилась этим.

Мы встречали односельчан, под строгим взором отца, я не решалась вложить, в протянутые для пожатия руки, свою маленькую и липкую от конфет ладошку.

Тогда мне казалось, что отец сердится именно от того, что мои ладошки были липкими и грязными от растаявших сладостей. И мне в знак приветствия приходилось делать свои первые довольно неуклюжие книксены. Зато я училась!

Мы гуляли каждый день. Я же была довольна и горда тем, что отец очень любит меня, даже не смотря на то, что у него родился сын, Деймар. Мама, сразу сказала, что наши прогулки не будут продолжаться долго, и как только Дейм немного подрастет, отец будет больше времени проводить именно с ним. Но пока я довольствовалась нашим ежедневным прогулочным ритуалом. После каждой прогулки, я бежала в комнату к брату и рассказывала ему, где мы были, и что делали. Мне казалось, что годовалый братик все понимает и тоже радуется вместе со мной.

Было ли мне обидно, что в скором времени меня забудут и променяют на брата? Я старалась об этом не думать, а мама, как могла, готовила меня к неизбежному.

Все было тихо и спокойно, даже можно сказать размеренно, в нашей семье. Частые посиделки односельчан в нашем доме уже практически не удивляли. Я начинала привыкать, что к отцу приходят за советом, прислушиваются к его мнению. Отца, в отличии от мамы, это радовало. Я же им очень гордилась. Только однажды, застала своих родителей о чем-то спорящих. Раньше я никогда не то чтобы не слышала, но даже никогда и не видела, чтобы мама могла себе позволить так ругаться с отцом. О чем был спор, я не знала, но мне казалось, что мама хотела заставить отца не брать меня с собой. Не знаю, чем мог бы закончиться тот спор, но стукнув ладонью по столу, и бросив на ходу: «одень ее получше», он вышел.

Мама почему-то плакала, когда наряжала меня в лучшее мое платье.

— Держи крепко папу за руку и не отпускай — напутствовала она, отправляя на прогулку, но конфет, как обычно, не дала, чем расстроила меня до слез.

Мы дошли до самого большого дома, во дворе уже стояли мужчины, некоторых из них я знала, и только один стоял отдельно. Неподалеку стояли женщина и двое маленьких детей. Отец подвел меня к одиноко стоящему мужчине и сам положил мою ладошку на его руку. Под моими пальцами отчетливо билась жизнь этого человека, увеличивая частоту ударов. Мужчина вдруг опустился на колени и стал заваливаться на спину. Я слышала, как закричала женщина, но продолжала держать за руку и смотреть на лежащего мужчину….

Очнулась я уже дома в своей постели. Тогда же в Иберии появился новый правитель — мой отец. И с тех же самых пор гуляла я только за высоким забором нашего дома….

То, что мой тюремщик появился в комнате, я почувствовала, только когда оборвались мои воспоминания. Это что, получается, я виновата в смерти человека?

— Не принимай все так близко к сердцу, Виола. Я потом тебе все объясню.

А у меня стали складываться отдельные фрагменты моего детства, странности, которые только сейчас стали странностями.

Я повернула голову, внимательно всматриваясь в мага.

— Он знал кто я?

— Кто? — спросил маг, но поймав мой внимательный взгляд — тот, кого ты считала своим отцом? — Я кивнула, — догадывался.

— Давно? — не знаю, почему мне это интересно, просто хочется знать. Маг не ответил — значит давно — сделала вывод я, и отвернулась.

Мне больше не интересно, что случилось с моими так называемыми родными, просто стало горько и противно, знать, что меня использовали в своих, корыстных целях, это, это… это противно.