— Мой дядя говорил такое?

— Да, и очень часто.

Джустиниани опустился на диван и предложил Элизео присесть рядом.

— Если я правильно понимаю, это игра слов на варварской латыни. Vota diis exaudita malignis… Votum — это и жертвоприношение, и обет, и молитва, и желание, и воля, и даже брачный союз. Exaudita — всего-навсего pluralia tantum, множественное число от глагола exaudire, «внимать, слышать, понять». Форма diis — аблатив множественного числа от deus, боги, malignis — гибельные, враждебные, злые, недоброжелательные. Перевод прост: желания услышаны враждебными нам богами. Но неужели мой дядя это цитировал?

Лицо юноши было напряжённым.

— Он переводил иначе. «Желания боги услышали гибельные…»

— Лукаво и не очень грамотно, но остроумно. Тут трудно понять — кто же несёт погибель — боги или желания.

— Он говорил о желаниях.

— А я — о богах. Но, хоть грамматически я более точен, дядюшка вообще-то тоже прав. Едва ли бесы способны погубить нас без наших гибельных желаний. К тому же «гибельные» — это эпитет неодушевлённых предметов, бесы же, увы, одушевлены.

— Бесы?

— Бесы, — уверенно кивнул головой Джустиниани, — боги, несущие гибель. Древние тоже говорили, что когда боги хотят нас наказать, они слышат наши молитвы, и тогда наши глупые желания жестоко наказываются… их исполнением. Хорошо иметь то, чего мы желаем, но лучше не желать ничего, кроме того, что имеем. В хаосе желаний трудно понять, зачем живёшь.

Джустиниани был сосредоточен на разговоре с Элизео и не заметил, как их обступили гости Чиньоло. Здесь были сам маркиз Чиньоло, Вирджилио Массерано, герцогиня Поланти и Андреа Пинелло-Лючиани.

В разговор вмешалась герцогиня.

— Что за нелепость вы говорите, Джустиниани? Воздерживаться от желаемого есть глупость. Кто не хочет, когда он может, тот уже не сможет, когда захочет. Не следует избегать искушений: со временем они сами начнут, поверьте, избегать вас.

— Сила желания соразмерна богатству воображения, — высокомерно заметил Пинелло-Лючиани, — если человеку ничего не надо, значит, у него чего-то не хватает… в голове.

— Я, пожалуй, понимаю вас, — тихо обронил Массерано Винченцо, — всякое новое желание есть зачаток новой скорби. Не исполнившиеся надежды оставляют грусть, исполнившиеся — досаду. А неразумные желания и вовсе губительны, да.

— Да, люди часто перестают желать того, о чём хорошо подумают, — ответил Джустиниани, обращаясь к Массерано, игнорируя Пинелло-Лючиани и герцогиню, но последняя тут же со смехом снова вмешалась в разговор.

— Если и есть безрассудные желания, о которых я сожалела бы, — это те, которые я не совершила, когда представлялся случай. Глупо противостоять искушению, оно может не повториться. Всякое подавленное желание отравляет человека, согрешив же, избавляешься от влечения к греху, остаётся лишь воспоминание о наслаждении или сладость раскаяния.

— Грех — смола, поддавшись ему, и влипнешь, и перемажешься, — заметил Джустиниани.

— Лучше перемазаться, но узнать жизнь в полноте, — снова усмехнулся Пинелло-Лючиани, отвернувшись от собеседников и оглядывая зал, — я, борясь с искушением, никогда не терял надежды, что искушение окажется сильнее.

— «Не ходи вслед похотей твоих и воздерживайся от пожеланий твоих. Если будешь доставлять душе твоей приятное для вожделений, то она сделает тебя потехою для врагов твоих…»- тихо процитировал Элизео ди Чиньоло Писание, и Джустиниани любезно улыбнулся ему.

— Да, хочешь погубить человека, — дай ему всё, что он пожелает. Впрочем… есть способ желать и всегда получать желаемое, никогда не раскаиваясь в желаниях. — Джустиниани заметил, что все повернулись к нему.

— Неужели? — брови Гизеллы Поланти взлетели вверх. — И в чём же этот способ, откройте секрет. Какие-то особые заговоры?

— Возжелайте того, чего хочет Господь, и ваша воля всегда будет исполнена, — улыбнулся Джустиниани.

Герцогиня рассмеялась.

— Мне кажется, в таких делах следует обращаться к дьяволу, он расторопней.

— Дьявол никогда не исполняет желаний, — покачал головой Джустиниани, — кроме тех, суетных, что сам же и навязывает. Он — человеконенавистник. Кто же станет исполнять желания ненавидимых?

— Вы сказали — «суетных»? — удивился маркиз ди Чиньоло, который до того очень внимательно слушал Джустиниани. — А как ваше сиятельство отличит суетное желание от несуетного?

Джустиниани пожал плечами.

— Суетное желание — желание не того, чего хочешь сам, а того, что каждый вроде бы должен хотеть. Я сталкиваюсь с этим довольно часто: мне навязывают желания, заставляя хотеть того, чего мне вовсе не хочется. Я хочу уединения и тишины, глубоких книг и постижения Господа. Мне же навязывают блудные связи и любовь к игре, горделивое самоутверждение и сребролюбие, суетное тщеславие и пустую болтовню. Но это вовсе не мои желания.

Элизео, слушавший Джустиниани опустив голову, неожиданно всколыхнулся.

— А вы желали убить мессира Убальдини?

Переход в разговоре был странен. Странным было и выражение лица молодого Чиньоло.

— Нет, — покачал головой Джустиниани, — имело место желание мессира Убальдини убить меня, но его желание не властно надо мной. Я божественно свободен… — Тут к нему подлетела Катарина Одескальки и потянула его вниз по лестнице в танцевальную залу, положив конец беседе, и Джустиниани дал себя увлечь, ибо божественная свобода его деяний тут почему-то действовала в странной синергии с желанием синьорины танцевать с ним.

Джустиниани исчез и потому не слышал продолжения диалога.

— Он нормален? — в голосе Пинелло-Лючиани проскользнула издёвка, — и это, по-вашему, наследник?

— Странен, конечно, но ведь молод, — герцогиня пожала плечами.

— Я тоже не пойму, что у него в голове, — пробормотал маркиз ди Чиньоло, напряжённо морща лоб.

— Да нет, он разумен и искренен, но немного не от мира сего, — мрачно бросил Массерано.

— Я и говорю, — Пинелло-Лючиани покрутил пальцем у виска, — совсем не от мира.

Элизео ди Чиньоло молчал, не пытаясь вмешаться в разговор. Он закусил губу и смотрел в пол, думая, казалось, о чем-то своём.

— Он сказал как-то, что человек бессмертен, и смерть — всего лишь роды в бессмертие. «Из утробы — в мир, из мира — в вечность», — задумчиво пробормотал Массерано, — да, странный человек.

— Говорил же я вам, что он идиот, — со странным удовлетворением пробормотал Пинелло-Лючиани, — уж смерть-то — единственное, что гарантировано нам в жизни. Как ни пытайтесь жить вечно, ничего не выйдет, и кто верит в бессмертие, тоже смертен. Всё вышло из ничего, и должно в него вернуться. — Он победно взглянул на герцогиню, — он просто глупец.

— А я полагаю, — философски заметил маркиз ди Чиньоло, — если бы смерти не стало, жизнь лишилась бы всякой поэзии. Но люди, как я заметил, вовсе не хотят жить вечно, они просто не хотят умирать.

— К тому же, — насмешливо подхватил Пинелло-Лючиани, — бессмертие, скажем прямо, слишком грандиозное понятие, чтобы связывать с ним судьбу ничтожных смертных. Большинству людей нечем заполнить даже вечер, что им делать с вечностью? Бессмертие — жалкая мечта ничтожеств, Вирджилио. Умные люди понимают и принимают смерть. Им хватает на это и ума и силы духа.

Гизелла Поланти была мрачна, но вяло ответила Пинелло-Лючиани.

— Что нам до его мыслей? Он неуязвим и удачлив, стало быть…

— Что «стало быть»? — зло прошипел Пинелло-Лючиани, лицо его пошло розовыми пятнами, — случайность. Он глупец.

— Ну, что вы, — поморщился Массерано, — я не стал бы, Андреа, обвинять Джустиниани в глупости.

— Сегодня всё прояснится, Андреа, — заметила герцогиня примирительно. — Он согласился играть.

Тут все умолкли, заметив, что Джустиниани и Катарина Одескальки поднялись в гостиную. С ними была и Елена Бруни, девицы весело смеялись чему-то, рассказанному Винченцо.

Сам Джустиниани, поднимаясь по ступеням лестницы, что вела в гостиную маркиза, заметил силуэт Гизеллы Поланти и ещё один, заставивший его вздрогнуть. Винченцо узнал его — этот человек мелькнул в окне дома на виа делла Кроче. Джустиниани приблизился и понял, что видел там Андреа Пинелло-Лючиани: это были те же немного оттопыренные сверху уши, та же форма головы и острые прямые плечи. Это понимание мало что изменило, хоть и заставило Винченцо вглядеться в этого человека с удвоенным вниманием.