Она давно уже сожалела о своих грубых словах, но поделать было нечего: несмотря на все попытки Джованны извиниться, Джустиниани по-прежнему не обращал на неё внимания, и, хоть Винченцо и отвечал на её вопросы, но было заметно, что он откровенно тяготится её обществом.

Масла в огонь постоянно подливали подруги. Обе они были в восторге от мессира Джустиниани. Катарина после танцев у герцогини сказала, что более изящного танцора она никогда не видела, а Елена уверяла, что мессир Винченцо — умнейший и благороднейший человек.

— Он судит обо всем столь разумно и взвешенно, так учтив, спокоен и красив! А как тонко и ловко он посмеялся над спиритами на их нелепом сеансе! — уверяла Елена.

— Удивительный красавец. Как Лойола, — вздохнула Катарина, и на лице её проступило мечтательное выражение.

— Он — красив? — Джованна вовсе не находила, что Винченцо Джустиниани хорош собой.

Елена окинула ее недоумевающим взглядом.

— У него удивительно красивое лицо, сочетание мягкого благородства и рыцарственного спокойствия, как можно не заметить этого?

Джованна ничего не ответила.

На балу у маркиза ди Чиньоло Винченцо Джустиниани оценил великолепие платьев Катерины и Елены. Не мог не оценить. Стройная белокурая Елена была, как царственной ризой, облачена в кринолин цвета звёздного неба, черноволосая Катерина предпочла белый цвет. Девицы не отходили от него, кокетничали и заигрывали, заставляя его улыбаться и беся хозяина дома, затеявшего этот вечер только с целью познакомить Джустиниани со своей дочерью.

Надо заметить, что платье Розамунды ди Чиньоло было просто роскошным, однако безупречная красота кружев, дороговизна ткани и идеальная точность пошива, увы, лишь оттеняли грубоватую шероховатость кожи и мелкие, лишённые выразительности черты девушки. У тому же девица болтала без умолку всякий вздор и после пяти минут общения с синьориной Винченцо сделал ей витиеватый комплимент и поторопился ретироваться.

Не стал он задерживаться и у окна, где его поймал Энрико Бьянко и познакомил со своей сестрой Джулианой. Как бы ни хороша была девица — родства с Бьянко Джустиниани не хотел, он сказал несколько вежливых слов — и тоже быстро удалился.

Залы наполнялись гостями, начались танцы. Девицы соревновались в красоте с Ариаднами, Галатеями и Дианами на фресках, кружившиеся пары дышали духами, полуоткрытые уста сверкали пурпуром, обнажённые плечи блестели. Винченцо подошёл к Елене, приглашая её. Во время танца увидел у входа Глорию Монтекорато, но тут же и забыл о ней. Он танцевал то с Катариной, то с Еленой. Катарина Одескальки напропалую кокетничала с ним, Елена ничуть ей не уступала, была весела и игрива.

Неожиданно Джустиниани заметил Марию Убальдини, приславшую ему любовное письмо, — видимо, по приказу брата. Он по-прежнему выглядела болезненной. Ранение брата, возможно, усугубило её печаль, при этом Джустиниани удивился, что она пришла на вечер, а не была с Умберто. Да и полно, она ли написала ему?

Убальдини сам мог подделать почерк сестры, и, наверное, она даже не знает о письме. Джустиниани подошёл ближе как раз в тот момент, когда к Марии подбежала молодая блондинка со множеством локонов на лбу, вертлявая, как обезьянка, и сказала звонким голосом:

— Ну, сколько можно так сидеть, Мария, пойдём танцевать.

Синьорина Убальдини покачала головой.

— Я не хочу, — голос девицы был вялым и сонным.

— Ты была у доктора? Что он сказал? Ты же сохнешь на глазах.

— Ничего не сказал, он не может ничего понять, а я похудела на пять фунтов. Дома так плохо, Симона, страшно. Одной страшно, а с другими тяжело. Даже собака, моя Турана, убежала куда-то. Всё валится из рук. — Девушка словно спала на ходу, говорила, почти не шевеля бледными, бескровными губами. — Оставь меня, я посижу тут…

Неизвестная Джустиниани Симона с жалостью посмотрела на подругу, вздохнула и ушла к танцующим. Джустиниани же вдруг показалось, что он замёрз, в кончиках пальцев ощущалось покалывание, в глазах померк свет. Винченцо пошатнулся, но поспешно схватился за спинку стула и устоял. Потом тело обдало жаром, на висках выступил пот. Но тут же всё и прошло.

Он вздохнул полной грудью, отвернулся от девицы и вдруг увидел в висящем напротив зеркале отражение Марии Убальдини. Девицу окружал ореол вокруг головы, похожий на сыр, изъеденный чёрной плесенью. Джустиниани оторвал глаза от зеркала и повернулся к девушке. Теперь не видел ничего. Но в зеркале изображение снова проступило.

Джустиниани отошёл к креслу, присел, опустив глаза в пол. Что опять за фантомы?

Тут к Марии подошла герцогиня Поланти.

— Моя девочка, вам всё ещё недужится? — голос Гизеллы звучал заботливо и нежно, но Джустиниани померещилась в нем излишняя приторность. Он поднялся, снова подошёл к зеркалу и ахнул. В зеркальной амальгаме отражалось невероятное: из глаз герцогини исходил мутный свет, окутывавший Марию Убальдини, и тёмный ореол вокруг головы девушки трескался и распадался. Физиономия же старухи лучилась довольством.

«Она мастерица порчи…», вспомнил Джустиниани слова Чиньоло. Как она это делает? Зачем? Но тут же и усмехнулся. Понимание проступило мгновенно. Мария была молода и красива, а это в глазах старой ведьмы, утратившей красоту, было преступлением. Однако не этим ли чёртовым штукам научил герцогиню Гвидо? Джустиниани подсознательно, безотчётно понял, что Марию Гизелла Поланти не помилует, пока не уничтожит.

Девицу было жаль, Джустиниани не знал, как отвадить старую ведьму от её добычи, но вспомнил, что нечто подобное читал в книге, найденной в сундуке Гвидо. Рассуждение о порче попадалось ему и в одной из книг его библиотеки. Надо бы почитать, подумал он. Тем временем Гизелла Поланти с улыбкой отошла от Марии Убальдини и спросила у него, сядет ли он после ужина за покер?

— Или вам и в покере мерещатся бесы, Джустиниани? — сыронизировала она, намекая на свой спиритический сеанс.

Винченцо ответил, что играть будет — ему не терпелось отвязаться от противной и назойливой старухи. Вот мерзавка…

В группе молодых людей, стоявших у одной из дверей, он заметил Оттавиано Берризи и Энрико Бьянко, герцога Людовико ди Баффи и графа Филиппо Боминако. Они следили за танцующими парами и грубовато язвили. Бьянко рассказывал, что во время вальса видел грудь графини Лукки. Боминако спросил:

— Как же это?

— Стоит только опустить глаза в корсаж. Уверяю тебя, не раскаешься, вид прекрасный.

Тут к ним подошёл Рафаэлло Рокальмуто, и Джустиниани видел, как тот о чем-то рассказывает им, слегка вытаращивая глаза и нервно жестикулируя. Винченцо понял, что речь шла о дуэли. Молодые люди, тихо переговариваясь, временами исподлобья бросали взгляды на него, Винченцо. Джустиниани это раздражало.

— Молодая Бруни теряет сегодня голову из-за вас, Винченцо, глаз с вас не сводит — сказала ему полушёпотом Гизелла Поланти, снова проходя мимо, — да и Катарина Одескальки, как я погляжу, от вас без ума. Колдуете, что ли, Джустиниани?

Винченцо ничего не ответил, сделав вид, что не услышал старую ведьму. Но он неизменно замечал взгляды женщин и девиц, коими они провожали Елену и Катарину. Им завидовали. На него же бросали взоры страстные и красноречивые, исполненные скрытого смысла. Женщины ещё никогда так откровенно на него не смотрели. Восемьсот тысяч? Но богатых мужчин в обществе было немало.

— Мессир… — Джустиниани обернулся, с удивлением увидев за спиной Элизео ди Чиньоло. Тот был бледен, но на скулах его алели пятна румянца, на взгляд Джустиниани, нездорового. Винченцо вспомнил, что ему как-то в доме у Поланти показалось, что юноше нравится племянница графа Массерано, и тогда слова герцогини, сказанные сегодня довольно громко, не могли не задеть Элизео.

Но тот неожиданно спросил, глядя на Джустиниани со странным вызовом:

— Ваш покойный дядя часто повторял одну фразу. «Vota diis exaudita malignis». О чём это он говорил?

Джустиниани видел, что юноша буквально пожирает его глазами, а, вдумавшись в сказанное, удивился ещё больше.