— Куда ты? Не уходи.

— А толку с тобой лежать? Я просила меня поцеловать, а ты что? Носом трешься? Что со мной не так? — Господи, что я несу, почему мне так обидно? И голос дрожит, и хочется плакать.

Он забеспокоился: — Иди, я поцелую. Пожалуйста. Я просто не верю своим глазам — ты здесь. Вернись сюда, ну же…

— Извини — теперь я не готова.

— Виктория, не нужно. Ты что — обиделась? Я больше всего на свете хочу тебя поцеловать, я мечтаю об этом.

— Но не стал. И что так?

И я тихонько поднялась с пола, одергивая пижаму. Его взгляд быстро обежал мою фигуру. Выскочила, захлопнув дверь. Ноги еще дрожали от слабости.

За дверью никого не было. Длинный коридор уходил вдаль, плавно загибаясь вправо. А в стенах — двери, двери. Где мне кого искать? Бродить в пижаме? Хороша княжна. Я присела сбоку двери, обняв колени. Что я делаю? Боже-Боже. Я залезла в постель к мужику, причем сделала это в приказном порядке. Сама первая обслюнявила его. Заставляла целовать, тоже почти в приказном порядке. Упрекала тем, что он этого не сделал. Призналась в любви. Не говоря уже о том, что первая перешла на «ты». Как они вообще тут на это смотрят? Нечесаная, мерзко пропотевшая после судорог, с нечищеными зубами, хотя… на ночь я их чистила, и пить мне давали что-то сладкое и мятное. Дохнула в ладонь, понюхала — вроде нет, все нормально. Все равно… Нечесаная, пропотевшая после судорог, в мультяшной пижаме. Мрак!

Он в белом мундире передо мной на колене стоял. Так я и выглядела тогда так, что только на коленях. А сейчас? Носом терся. Он привык к роскошным жеманным женщинам, надушенным и разодетым. Или к проституткам, чего доброго. А я после всего… Пожалуй, учитывая мое сегодняшнее поведение — за нее и сойду здесь. Отсюда и отношение…Простите меня, предки…

Слез не было. Была усталость. Все болело. Хотелось в туалет. Из могилы я его вытянула. Если бы было возможно, я сейчас вернулась бы домой, не раздумывая. Нужно было зайти красиво одетой, дать ему себя увидеть, сказать, что жду его выздоровления — этого хватило бы. Он потом опять красиво ухаживал бы за мной, а я не выставила бы себя в его глазах развязной, навязчивой, лишенной скромности особой. Что я наделала? Мы даже не помолвлены. Я положила голову на колени и тупо и безнадежно затихла.

— Виктория, зачем же вы встали? Как вы себя чувствуете? Почему здесь? — Граф Грэгор приближался по коридору. За ним шли двое мужчин в белой одежде. Я выпрямила спину.

— Вы считаете, что это нормально — лежать в постели с мужчиной, не пребывая в законном браке? Пока существовала угроза его жизни, я сочла необходимым находиться рядом. Но сейчас опасность миновала, и я прошу уволить меня от этих двусмысленностей. И еще — я не ожидала, граф, что вы не озаботитесь моей одеждой. Мне некогда было привести себя в порядок. Вы могли бы догадаться. — Я обнимала себя руками. Эта трикотажная пижама не скрывала отсутствия нижнего белья.

— Прошу простить меня, княжна. Я допустил бестактность. Мне нет прощения. Я прошу вас пройти за нами в приготовленную для вас комнату. Идите за нами — мы не оглянемся.

Троица дружно повернулась кругом и двинулась обратно. Я — за ними. Моя комната находилась почти в конце коридора. Очень скромно. Судя по обстановке, здесь больница или монастырь. Судя по подобию сутаны — скорее монастырь. А я чуть ли не голышом.

Я сходила на горшок. Умылась и оделась в сорочку и подобие сарафана — длинный кусок серой ткани с дыркой для головы и завязками на боках. Как будто вернулась на три века назад. Села на кровать. Что дальше делать, я не знала. Буду ждать. Переплела косу, расчесав волосы руками. Ждала долго, вскоре мне это надоело и я уснула, прикорнув на узкой и жесткой кровати.

Разбудил меня стук в дверь. Я разрешила войти. Мужчина в белой одежде пригласил меня пройти к отцу настоятелю. Значит, все-таки монастырь.

В небольшой и скромной келье состоялся мой разговор с отцом настоятелем. Его интересовало все, что касалось перехода. Мои муки он видел, а вот все, что было до того, его интересовало чрезвычайно. Он расспрашивал меня о моем мире, о родственниках, о нашей религии. Я показала ему крестик на своей шее, он мне — свой. Я поискала иконы на стенах и не нашла. Что ж, возможно у них период иконоборчества или еще что — в истории религии я была не сильна… Я читала ему «Верую», «Отче наш», он мне — их молитвы. Очень познавательно, но утомительно. Мне предложили задавать вопросы в свою очередь, и я спросила — нет ли возможности вернуть меня домой, поскольку необходимость в моем присутствии отпала? У мужчины глаза полезли на лоб. Неужели я готова снова вынести такую страшную боль?

— Лучше вынести боль физическую, чем душевную, святой отец. Вы в курсе моих обстоятельств. Моя репутация безвозвратно утеряна. Мне уже дали понять это на королевском балу, высказав все буквально в глаза. Может быть, говорить больше и не станут, но считать меня падшей женщиной будут все. Я же, не имея средств к существованию, не смогу выстроить здесь свою жизнь именно из-за своей погубленной репутации. Если бы не это прискорбное обстоятельство, я могла бы преподавать вокал желающим обучаться пению, а так… К постригу в монастырь, если у вас существует женская обитель, я не готовилась. У меня нет будущего здесь и я готова уйти домой, если есть малейший шанс выжить.

— Но я знаю, что вам поступило предложение руки от графа Сизуанского Ромэра. Я думал, что это вопрос решенный.

— Вынужденный шаг со стороны графа. Попытка замять скандал на балу. Чувство вины за причастность к прискорбному случаю со мной. Пользоваться благородством графа я не желаю.

— Но я слышал, что граф питает к вам очень сильные чувства. Вы предназначены ему свыше. Вам следует задуматься об этом.

— Я задумалась, святой отец. И считаю что, сумев помочь вам в излечении графа, я выполнила свое предназначение. Более я не хотела бы связывать графа его чувством вины.

— Вы застали меня врасплох, княжна. Я не готов ответить вам, насколько реален ваш уход. Возможны сложности.

— Это почему же? Даже я знаю два таких случая — недавно вы отправили домой меня, а также гораздо ранее — мою прабабушку по матери — Ириаастру. Так в чем проблема?

У настоятеля, по-видимому, не осталось аргументов. Он молчал. Я попросила разрешения удалиться. Пусть думает. Он разрешил.

Меня вскоре покормили и я снова улеглась спать, поинтересовавшись перед этим здоровьем графа. Он уже садился и плотно поел. Я уснула, успокоенная. Ночь прошла без происшествий.

ГЛАВА 13

Назавтра мне нанес визит граф Грэгор. Очевидно, после разговора с настоятелем. Я привела ему те же резоны, что и первому.

— Виктория, но сын говорил, что вы ответили на его чувства.

Я покраснела — вот трепло. Мигом растрепал, даже не пришло в голову пожалеть мою стыдливость. А у меня тонкая душевная организация, блин. Покраснела еще больше — от злости.

— И что? Временное помешательство, по причине не поддающейся контролю жалости. Я вот и вас люблю. Как друга. Это не повод ловить меня на слове. Тяжелое эмоциональное потрясение после перехода, опять же. Я себя не контролировала. То есть… Не повод, в общем.

— Виктория, после вашего ухода тогда я поседел на глазах всего зала, видя, как мой сын уединяется с любимой женщиной и глядя на часы, отсчитывающие последнее секунды вашего пребывания в нашем мире. Пожалейте меня, как вашего друга. Я не переживу еще одной его попытки уйти из жизни. Я неверяще смотрела на него. Но не мог же Ромэр…

— Он что — сам себя? Самоубийство? Но это же страшный грех!

— Нет, что вы! Он вышел тогда с террасы, шатаясь и с безумным взглядом. Он до сих пор не знает, что я причастен к вашему уходу. Он отказался бы от меня еще там, во дворце. Я отвез его домой в состоянии полнейшей апатии. А когда вскоре начались военные действия на границе с соседями, он настоял на отправке в действующую армию с миссией переговорщика. Это почти смертники, Виктория. Там трудно выжить. Он и так долго протянул. А потом отказывался от лечения неестественным способом. Вы видели его. Вина за то, что с вами случилось, убивала его.