— Себя.

Секундная тишина. Сжавшиеся кулаки Малфоя. И слегка истерический смех Антонина.

— Шучу, Люц, выдохни. Нашей белокурой принцессе нужен только принц, — он взъерошил и без того взлохмаченные волосы и задумался. — Не знаю, может, какую-нибудь книгу по Рунам.

— И ты туда же, — выдохнула Джейн и рассмеялась. — Но это же так скучно…

— Но ей нравятся книги, — заявил Люц.

— Но ты же понимаешь, что…

Они ещё какое-то время спорили. А я просто сидела, обняв себя за плечи, и украдкой следила за Антонином.

Себя.

В волшебном мире такими словами не раскидывались. Подарить себя, это не просто отдать своё тело, это даже не продать душу. Это быть с человеком, принадлежать человеку всеми своими мыслями и помыслами, это стопроцентная преданность, это горе, боль и обида, всё на него, это даже не высшая степень преданности, это даже не клятва в верности, это нечто большее. И он это знал.

Подарить себя.

Это трудно. Любить, несмотря на погоду, на ответные взгляды, на симпатии, на боль, на взаимность, на предательства, несмотря ни на что. Это невыносимо трудно, тяжело и просто невыносимо. А любить безответно… мне ли не знать, какая это мука?

Но отдать свою душу, отдать свою преданность, отдать весь свой сакральный смысл бытия, это уже другое. Совершенно другое, абсолютно несравнимое. Такого никогда не делали.

Это ведь рабство в самом худшем его проявлении. Ради любимого человека ты можешь умереть, ты можешь умирать раз за разом, воскресая каждый раз, когда ему понадобится от тебя хотя бы взгляд, хотя бы вздох, хотя бы протянутая рука. Но любящий тебя никогда не толкнёт в пропасть, никогда не растопчет, никогда не обрежет твои крылья.

А нелюбящий может.

Он может ломать тебя, ломать раз за разом, несмотря на крики, хрипы и мольбы твоей души. Потому что не стоит тешить себя ложными надеждами, не стоит держать себя в иллюзиях, не стоит строить эфемерных замков. Потому что ему плевать, на самом-то деле.

И ты будешь дышать только тогда, когда он будет рядом. Ты станешь зависимой от его взглядов, дыхания, прикосновений. От лёгких поцелуев, от объятий, от тех самых бабочек в животе. От мурашек по коже.

Но он будет продолжать разрушать тебя. Ломать раз за разом только что сросшийся перелом. И если не наслаждаться самой твоей болью, не извлекать из неё больного удовольствия, то, почувствовав власть над тобой, над твоей душой, тебя никогда не отпустят. Потому что он будет получать некоторую степень удовлетворения, наблюдая за тем, как ты рушишь всё ради него. Только ради него.

И это ужасно.

Мы так часто умираем на глазах друг друга, так часто убиваем на глазах друг друга, что все уже давно свыклись с этим, ведь страдает не телесная оболочка, а обесцененная душа. Но мы забыли, что сгоревшую спичку уже не подожжёшь.

И сейчас, смотря в его глаза, зелёные, обрамлённые чёрными, пушистыми, такими по-девчачьи длинными ресницами, я понимала только одно.

Он уже горит.

А я тушу пожар керосином.

Хотелось истерически смеяться, хотелось плакать, хотелось умирать, раз за разом, пока не почувствую ту боль, что причиняю каждый день, каждый час, каждую чёртову минуту ему.

Но мои руки были просто связаны. Обещаниями, клятвами, чувствами. Но связаны.

Мальчик мой. Что же я наделала?..

Комментарий к Глава 18

Начали за здравие, кончили за упокойXD

========== Глава 19 ==========

Год подходил к концу.

Июнь уже вовсю радовал нас своим тёплым солнышком, хорошим настроением и первыми сочными плодами.

На это лето планы у меня были просто грандиозные. Дело в том, что Том пригласил меня в своё поместье.

В первые несколько часов после его приглашения, выраженного в письменной форме в одном из его посланий, написанных неизменно аккуратным убористым почерком на шероховатом пергаменте, я пребывала в прострации. Всё-таки к мужчине, всё-таки такая беззащитная я, всё-таки одна. А потом я осознала открывающиеся перспективы.

Во-первых, я буду проживать там на правах гостьи. То есть сделать ничего плохого мне априори не могут, иначе кое-кого (не будем показывать пальчиком) шибанёт нехилый такой магический откат. Во-вторых, библиотека Реддла была мне крайне интересна. Да и по боёвке он мог меня неплохо так натаскать. Да, сейчас мой уровень, как боевого мага, был выше среднего, но останавливаться на достигнутом было бы глупо. В-третьих, мне нужно работать. А лучше всего это делать в тишине, с человеком, ради которого ты это делаешь. Так что обломиться мне могло много, а риски были минимальные. И я согласилась.

Люциус известие принял спокойно. Мы с ним говорили, долго и упорно, после чего пришли к соглашению, что ограничивать свободу друг друга — в разумных пределах, конечно — не будем. Любовь любовью, а дела порой важнее. Мы уже были помолвлены, никуда друг от друга не делись бы, сбегать к тому же Антонину или Тому я не собиралась, так что парень вроде как успокоился. Как долго продержится это спокойствие, я не знала.

До того холодного и расчётливого мужчины, что был показан в каноне, в отношении меня ему было далеко. Что я имею в виду? Да всё просто. На людях он действительно слегка саркастичный и отчуждённый, с друзьями чуть более открытый. И только со мной он отпускал себя окончательно. Это было лестно и даже как-то приятно. Знаете, будто что-то тёплое топит тебя изнутри, заставляя глупо улыбаться.

Белла попросила дать ей сутки на размышления, после чего заявила, что опасности мне этот визит не несёт. И я успокоилась окончательно.

Экзамены были сданы на отлично, чемоданы уже упакованы, а настроение держалось на планке где-то между «хорошо» и «очень хорошо». Но, как известно, в каждой бочке мёда есть своя ложка дёгтя. В моём случае это был Антонин.

Он выловил меня после ужина и, в буквальном смысле этих слов, прижал к стене. На делано спокойную просьбу отпустить меня, он тихо вздохнул и разжал держащие меня пальцы.

— Почему? — глухо спросил он, поднимая на меня глаза.

— Почему что? — я облизала пересохшие губы и всмотрелась в такой знакомый ободок зелёной радужки. Знакомой и чужой. — Почему избегала тебя? Почему с Люциусом помолвку не рву? Почему вообще с ним, а не с тобой? А ты не задумывался, что жизнь вообще-то та ещё сука? Что никогда ничего не бывает просто так, никогда ничего не достаётся просто так. И я люблю его, Долохов. И своё счастье я не отпущу. Прости.

Парень какое-то время смотрел на меня. Казалось, он пытается прочитать что-то в глубине моих глаз. Я почувствовала на щеке горячую дорожку слезы. Краем сознания как-то несвоевременно подметила, что наконец могу рыдать без завываний и перекошенного лица.

— Скажи, что я тебе безразличен… и я отступлюсь. Клянусь богом, я отступлюсь, Нарцисса. Но я должен услышать это от тебя.

Я вздохнула, искусственно замедляя пульс, и снова посмотрела такому дорогому раньше человеку, разглядывая своё маленькое отражение в его зрачках. Понимая, что он ждёт ответа, я снова вздохнула.

— Ты мне безразличен.

Голос даже не дрогнул, ну надо же. Ничего, вот доберусь до спальни и можно начинать рефлексировать. И рыдать, и истерить, и бить стену руками, и кусать в бессилии подушку. Но это будет позже.

А сейчас я просто чувствую тёплые ладони на своих плечах.

Долохов какое-то время стоял, потерянно глядя на меня. Вдох. Он безвольно опускает руки. Выдох. Он отступает на шаг. Вдох. Улыбается, но как-то истерично. Выдох.

Нужно успокоиться.

— Спасибо. Извини меня. Клянусь, ты больше никогда не будешь плакать из-за меня. Прости, Нарси… встретимся за завтраком…

Я осторожно, кончиками пальцев, вытерла дорожки слёз и посмотрела на влагу, блестящую у меня на руках. Всё слишком сложно.

***

— Ты чего такая задумчивая?

Я оторвала взгляд от книжной страницы и улыбнулась. Люциус, сидящий рядом со мной, осторожно провёл пальцем по моей щеке, заставляя улыбаться шире.

— Да вот, прикидываю, чем летом заниматься буду.