Сейчас нужно было скорее взять Сану в свою семью, чтобы никто больше не мог заявить свои права на нее. А для этого закрыть все другие вопросы — помочь Лане и… перед глазами стояла картинка, как леший обнимает Сану, защищая ее от него. Не в этом ли причина его отказа лешинке? Ревность плохое чувство, но оно грызло его, заставляя убедиться, что он ошибается. Нужно устранить соперника, даже если он выдуман им самим.

Этот вечер точно был красивым — ясным, теплым, тихим. Очень подходящим для соблазнения. Роман и Сардилана шли по широкой лесной тропинке к дому лешего. Причина визита была уважительной — плечи Романа оттягивал тяжелый рюкзак с продуктами, а руки — пакеты с пирогами, жареной рыбой, сметаной, творогом. Сардилана тревожилась, как он там — без нормальной еды? И заставила переживать об этом деревенских женщин. Вот и собрали для лешего «вкусненького».

У девушки в рюкзачке спрятался небольшой плейер. Она очень постаралась выглядеть сегодня красивой, просто очень красивой. Но Роман заставил ее умыться, смыть все это безобразие, что она нарисовала себе. Ей не нужно было украшать себя, просто не было необходимости. Он оценил ее наряд — белую прямую рубашку с широкими длинными рукавами, расшитую по краю цветными геометрическими узорами и опять с бахромой понизу. Но отмел кучу бус и золотых монет, еще царских, скрепленных в ожерелье. Сказал убрать все, кроме пары широких браслетов, подчеркивающих нежность ее тонких, смуглых рук. Сардилана выглядела, как невеста — нежной, трогательно юной и экзотично, просто нереально красивой.

Она не показывала, что волнуется, хотя, когда он потянулся к ней, чтобы ободрить и шутя пожать ее руку, почувствовал, что ее ладонь подрагивает.

У них почти получилось… Они нашли дом Прохора, вручили ему подарки, накормили его. Даже выпросили большой костер, чтобы полюбоваться игрой огня в ночи.

Леший с Романом сидели на плоско стесанном бревне напротив костра, когда Сардилана тихонько и нежно засмеялась и включила свой плейер. Начала танцевать…

Тихим рокотом по лесу разнеслась ритмичная мелодия — глухо звучал бубен, задавая скорость и ритм движения, серебристой россыпью зазвенели нежные колокольчики. Сардилана встала между ними и костром. И ее наряд стал почти прозрачным — он открывал далеко не все, но давал представление о том, что спрятано под ним. Сквозь ткань просвечивали очертания стройных ног. Подсвеченные огнем со спины, обозначились тонкая талия и острые холмики девичьих грудей с напряженными вершинками.

Она танцевала Танец Птицы — слегка присев, кружилась, ровно вытянув высокую шею. Руки волнообразными движениями скользили в воздухе, как крылья — плавно, позвякивая в ритм браслетами. Изгибался тонкий стан, ритмично и мягко переступали по траве маленькие босые ноги. Это было красиво, очень красиво! Зрелище завораживало… но леший молча встал и просто ушел в дом. А Роман почти перестал дышать от страха за нее — она продолжала танцевать… казалось, что теперь только для него.

Из ее глаз катились слезы, падая на белое платье, она закусила нижнюю губу до крови, но танцевала. С еще большим чувством, с отчаянным вдохновением, пока совсем не закончилась музыка… А потом простонала с болью и отчаяньем:

— О-о-о… волчик… — и потянулась к нему за утешением. Он обнял ее и прижал к себе — плачущую, отчаявшуюся. Просто закипал от злости на непробиваемого, тупого мужика, из-за которого она плачет. Гладил по спине и говорил:

— Ну что ты? Ты самая красивая, правда-правда. Ты танцуешь, как богиня, никто не сумеет лучше, верь мне, маленькая. Только не плачь, не надо, мы еще что-нибудь придумаем, вот увидишь…

И, как удар, вдруг ветер донес аромат — запах Саны! Он окаменел… потом попытался отстранить от себя Сардилану, но она плакала и цеплялась за него и он замер, пережидая — показалось? Принюхивался, с ужасом представляя себе, как выглядели их объятья сейчас, как она танцевала последние минуты «для него» — лешего у костра уже не было. И резко встал, спихнув девушку с колен, поставив ее на ноги.

— Соберись сейчас же! Прекрати! Ты говорила, что едешь завоевывать, так воюй! Сама воюй! Это твоя война — не моя!

И бросился в лес, туда, откуда прилетел легкий порыв ветра. Невдалеке на траве и сосновых иголках лежал цветной сарафан, рядом, светлым пятном — трусики, дальше — балетки. Минута — и он тоже стоит совершенно раздетый и тянется к ночному небу, призывая своего волка… И вскоре темная тень скользит между стволами деревьев, проносясь над влажной лесной землей, перепрыгивая через препятствия, принюхиваясь к легкому отголоску запаха — любимого, самого дорогого на свете.

Он не оглянулся ни разу и не видел, как плачущая девушка выпрямилась, подумала минуту и одним движение избавилась от платья, оставшись только в браслетах. Выпустила волосы из кос и они гладким черным шелком укрыли ее сзади почти до колен. А она решительно пошла к дому — улыбаясь…

— Ксанка! У тебя осталась жареная рыба? Собирают гостинцы Прохору. Бабы решили побаловать его «вкусненьким». А то он там сидит, как сыч, не показывается, — шарил глазами по моей кухне Петюня, — мамка сказала спросить у тебя — мы свою уже съели.

Рыба оставалась — Роман как ушел вчера вечером, так и не показывался больше. Чем он был так занят, я не знала. Но привыкла уже как-то, что он постоянно мелькает рядом. А после вчерашнего нашего разговора думала, что он придет с самого утра. Наловила рыбы на рассвете, сварила из нее уху на обед, нажарила еще для разнообразия… А он все не шел, хотя время уже было ужинать. Рыба еда такая… тепленькая вкуснее, когда румяная корочка хрустит. Да и портится быстро. Так что я скоренько собрала подарочек и отдала малому. Он сразу же ускакал.

А я решила, что вполне нормально будет пойти узнать, что там такого случилось, что лешему понадобились гостинцы? Может, у него сегодня День рождения? Тогда нужно было иначе все… И причина появилась пойти и посмотреть где Роман, чем так занят? Я скучала…

Зачем я пошла за ними? Ведь не хотела же! Просто чуть не споткнулась, когда увидела его с ней. Кто это? Неужели тот самый «майский цвет», о котором говорил Саныч? Тогда он не соврал — девушка была красива… очень. Такая красивая, что просто оборвалось все в груди, когда увидела их вместе.

И у них были очень близкие отношения. Ближе, чем у нас с ним — это видно было по улыбкам, по тому, как он держал ее за руку, как сказал что-то, ласково улыбаясь… косы поправил… Я отвела взгляд и развернулась… ушла… А они свернули к лесу, на тропинку, что вела к дому лешего в чаще. Идти до него было далеко — километра три с половиной, а уже темнело… Я дошла до своего дома, вошла в него, села на кровать. Не понимала ничего, вообще ничего.

Я и раньше думала о том, что мы очень разные с ним. Я выросла здесь, все мое образование — это сельская школа, пусть и неплохая. Не то чтобы я лелеяла в себе комплекс неполноценности по этому поводу, но это был факт. Разница даже в том, как мы говорим, была огромной. Я заметила это еще во время того его рассказа.

Он деликатно назвал близостью то, о чем я бы сказала просто — трахнуться. Чего уж там? Совершенно безо всякой деликатности и поэзии. Набралась… общаясь в Питере, телевизор опять же… Я не была романтичной и утонченной, скорее — простой, как пять копеек. Безо всяких изысканных манер и знания иностранных языков, без родственников-ювелиров за границей и яхт в собственности в Финском заливе.

Я даже не была красивой. Я была обыкновенной сельской девочкой, которая еще до совершеннолетия, осознанно приняв на себя огромную ответственность, тянула на своем горбу проблемы почти тысячи человек. Да еще получала удовольствие и от процесса, и от результатов. И не стремилась к чему-то большему — к какому-то личностному росту, самосовершенствованию. Меня все устраивало и так.

А у нее была, как минимум — эта красота… как майский цвет. Они так здорово смотрелись рядом… Он — высокий, широкоплечий, сильный, гибкий, с синими глазами, которые еще с того парка запали в душу, с такими руками… И она — одетая, как невеста.