Тилия передала секретарше заполненную анкету. По всей вероятности, это был формуляр для поступающих на учебу. Симон вспомнил слова Тилии: «Посмотри, как тебе там покажется» и «Тебе там точно понравится». Еще утром он понял, что его поступление в интернат – вопрос решенный, но не знал, как он может этому противостоять. Тилия все для него организовала, возможно, еще задолго до того, как он покинул клинику. Он снова почесал запястье. Все всё знали – все, кроме него. И теперь ему не оставалось выбора. Куда ему было идти?

Секретарша передала формуляр с суровым взглядом. Симон отметил для себя, что она то и дело отсутствующе поглядывает в окно. Вероятно, ее заставили работать в каникулы, в то время как ее коллеги наслаждались прекрасной солнечной погодой.

– Все в порядке, вторая дверь направо, – сказала секретарша и положила формуляр в стопку к другим.

«Значит, я буду не единственным новичком», – с облегчением подумал Симон. Эта мысль хоть немного, но все же успокаивала. Другие новички, скорее всего, будут на выходные уходить домой, а на каникулы уезжать к родителям. Для него же интернат станет отныне домом.

Здание ему не понравилось. Оно было слишком большим и слишком мрачным. К тому же, несмотря на теплую погоду, в нем было холодно, как в церкви. На высоких стенах не висело ни единой картины, способной хоть как-то скрасить невеселую атмосферу. Лишь несколько школьных групповых снимков и таблицы по истории. Даже психиатрическая клиника выглядела дружелюбнее.

«Эти холодные кирпичные стены меня сожрут и переварят, – думал он, следуя за Тилией по коридору. – Возможно, не в буквальном смысле, но моя жизнь изменится в любом случае. Отныне и навсегда».

В кабинете директора их приветствовал его заместитель. – Меня зовут Рихард Хеннинг, – представился он, подавая руку Тилии. – Директор Грасс сейчас наслаждается заслуженным отпуском.

Симон представлял себе руководителя подобной школы – как и его заместителя – несколько другим. Он видел в этой должности седовласого мужчину лет пятидесяти, в костюме, с галстуком, восседающего за столом красного дерева. Это подходило к мрачному кирпичному зданию.

Сидевший напротив Хеннинг носил джинсы и футболку поло с логотипом школы. Ему было около тридцати. Высокий, белокурый, мускулистый, сильно загорелый, он походил на атлета-чемпиона. Со своими водянисто-голубыми глазами и белозубой улыбкой он напоминал актера, рекламирующего зубную пасту. Или даже стриптизера в клубе среднего уровня.

Хеннинг принадлежал к тем типам, которые очаровывают женщин безо всяких усилий со своей стороны. Симон заметил это по реакции Тилии! Он никогда не думал, что его тетушка способна краснеть – а именно это произошло, когда она отвечала Хеннингу на рукопожатие. Хеннинг потряс также руку Симона. Мальчику показалось, что он прикоснулся к улитке.

– С прибытием к нам на борт, Симон! Пожалуйста, садитесь.

Учитель указал на два стула перед письменным столом, который был вовсе не красного дерева, однако стильный и чисто прибранный.

– Твоя тетя рассказала мне много хорошего о тебе, и я рад наконец-то познакомиться с тобой лично. – Заместитель директора уселся на не менее стильный вертящийся стул за письменным столом. – Поверь, тебе здесь точно понравится!

«Это я уже слышал», – подумал Симон, но оставил комментарий при себе. Ему бросилась в глаза раскрытая газета, лежащая рядом с компьютером Хеннинга. На первой странице были региональные новости. Крупный заголовок занимал почти все ширину полосы:

Ниже было напечатано чуть более мелким шрифтом:

Симон спросил себя, знал ли Хеннинг Леони. Наверняка знал, подумал он. Даже если она ходила в другую школу, Фаленберг не такой уж большой город, здесь пересекаешься со всеми. Хеннинг описал ему школу. Он говорил с таким воодушевлением, будто его сейчас снимали для рекламного ролика. Но Хеннинг не пытался продать «Перлодент» или «Ультра-уайт»[1], а рассказывал всего лишь об интернате, лучшей школе в регионе, получившей уже несколько наград. Интернат был основан в конце XIX века, пояснил он, и из его стен вышло много известных личностей.

– Смотри, может быть, именно твой портрет появится следующим на нашей Стене почета, – сказал он смеясь. – Это уже не от нас зависит.

Познания Симона в мимике в данном случае отчего-то не срабатывали. Напрасно он пытался дать оценку Хеннингу. Преподаватель выглядел слишком закрытым. Он относился к типу учителей, которые из кожи вон лезут, лишь бы стать «своим парнем» среди учеников. С такими Симону сталкиваться уже приходилось.

– Как я смотрю, ты примерный ученик. – Хеннинг указал на школьные табели Симона. – По всем предметам только высшие отметки, кроме физкультуры. Но мы поможем это исправить. Есть ли какой-то вид спорта, который тебе нравится больше других?

Симон покачал головой. Спорт был его проклятием, поскольку сам он был хилым и неспортивным. Хотя мальчик ездил на велосипеде, а раньше сопровождал Майка на футбол, но велосипед служил средством передвижения, а на футболе он присутствовал лишь в качестве зрителя. Когда же ему приходилось участвовать в общих занятиях физкультурой, Ронни и его компания всячески высмеивали и унижали его. Это не мотивировало его на занятия спортом. О стычках в раздевалке не стоило и вспоминать.

Есть ли здесь свой Ронни? Наверняка. Такие Ронни есть всюду.

– Как у тебя с греблей? – спросил Хеннинг.

– Никогда не пробовал.

– Твой отец состоял в команде гребцов во время учебы, – добавила Тилия, и Симон вспомнил фотографию, которую отец когда-то показывал ему. Фото находилось в альбоме, которого, вероятно, уже и след простыл. Сам Симон ни за что бы не позволил такого. Но кто спрашивает мнение фрика…

– Хочешь попробовать как-нибудь? – спросил Хеннинг.

– Не знаю, – ответил Симон. Он все еще думал о своем отце. «Это огромное удовольствие!» – прозвучал голос отца в памяти. – Может быть.

Хеннинг удовлетворенно кивнул:

– Хорошо, лиха беда начало. Команда у нас действительно сильная. Мы уже завоевали несколько кубков. Чаще всего мы тренируемся здесь, на реке Фале, но прогресса ради иногда пробуем силы и на Дунае. Ты можешь прийти на пробную тренировку. Лодочная станция Кессингена отсюда недалеко. Да и от вашего дома совсем близко. Сейчас, летом, я тренируюсь там почти каждый вечер. Хочешь, я как-нибудь зайду за тобой?

– Здорово, ты не находишь? – Вот и тетушка включилась в представление. Словно восхищенная домохозяйка, тестирующая пасту Хеннинга. Она смотрела на племянника так, словно ждала от него восторженного восклицания.

– Я подумаю, – сказал он вяло.

– Хорошо, – согласился Хеннинг. – Теперь мне нужно обсудить с твоей тетей еще пару организационных вопросов. Если хочешь, можешь пока посмотреть фотографии в актовом зале. И нашу Стену почета. Ты удивишься, сколько людей с этих фотографий ты знаешь. Там есть даже игрок Национальной лиги.

Что за милый способ выставить за дверь, мелькнула мысль у Симона. Значит, Хеннинг хочет что-то обсудить с Тилией с глазу на глаз. Вероятно, речь пойдет о «нарушениях», о которых упоминал доктор Форстнер. О том, какие сложности могут возникнуть у него в учебе. Что-то в этом роде.

Симон ненавидел, когда взрослые вели себя так. С одной стороны, они стараются выставить себя твоими лучшими друзьями, будто они тебе ровня. Но, стоит коснуться чего-то серьезного, они тут же дают тебе понять, что ты играешь в низшей лиге. В то же время он не видел смысла оставаться здесь. То, что эти двое собираются сказать друг другу, они найдут способ сказать без него. Рано или поздно.

Он встал и хотел уже выйти из кабинета, как Хеннинг его окликнул.