Да, мальчики! Мы – виноваты. Виноваты очень: Не мы с десантом падали во мглу. И в ту — войной затоптанную — осень мы были не на фронте, а в тылу. На стук ночной не вздрагивали боязно. Не видели ни плена, ни тюрьмы! Мы виноваты, что родились поздно. Прощенья просим: виноваты мы. Но вот уже и наши судьбы начаты. Шаг первый сделан — сказаны слова. Мы начаты — то накрепко, то начерно. Как песни, как апрельская трава… Мы входим в жизнь. Мы презираем блеянье. И вдруг я слышу разговор о том, что вот, мол, подрастает поколение. Некстати… Непонятное… Не то… И некто — суетливо и запальчиво, — непостижимо злобой увлечен, уже кричит, в лицо нам тыча пальцем: «Нет, мальчики!» Позвольте, он – о чем? О чем? Нам снисхождения не надо! О чем? И я оглядываю их: строителей, поэтов, космонавтов — великолепных мальчиков моих. Не нам брюзжать, не нам копить обиды: И все ж таки во имя всей земли: «Да, мальчики!» Которые с орбиты космической в герои снизошли! Да, мальчики, веселые искатели, отбившиеся от холодных рук: Я говорю об этом не напрасно и повторять готов на все лады: Да, мальчики в сухих морозах Братска! Да, мальчики в совхозах Кулунды! Да, дерзновенно умные очкарики — грядущее неслыханных наук! Да, мальчики, в учениях тяжелых, окованные строгостью брони. Пижоны? Ладно. Дело не в пижонах. И наше поколенье — не они. Пусть голосят о непослушных детях в клубящемся искусственном дыму лихие спекулянты на идеях, не научившиеся ничему. А нам смешны пророки неуклюжие. Ведь им ответить сможем мы сполна. В любом из нас клокочет революция. Единственная. Верная. Одна. Да, мальчики! Со мною рядом встаньте над немощью придуманной возни. Да, мальчики! Работайте, мечтайте. И ошибайтесь, дьявол вас возьми! Да, мальчики, выходим в путь негладкий! Боритесь с ложью! Стойте на своем! Ведь вы не ошибетесь в самом главном. В том флаге, под которым мы живем! Старые фотографии
Может, слишком старательно я по прожитым дням бегу… Старые фотографии, зачем я вас берегу? Тоненькие, блестящие, гнущиеся, как жесть… Вот чье-то лицо пустяшное, вот чей-то застывший жест. Вот детство вдали маячит, кличет в свои края. Этот насупленный мальчик — неужто таким был я?! Фотограф по старой привычке скажет: «А ну, гляди: отсюда вылетит птичка. Ты только смирно сиди». Он то говорит, что должен, — профессиональный тон. «Не вылетела? Ну что же… Ты приходи потом». И мальчишка на улицу выйдет и будет думать, сопя: «Когда ж эта птичка вылетит? Какая она из себя? Синяя или оранжевая?» И мальчишка не будет спать. К дому, где фотография, он утром придет опять. Будет взгляд у фотографа сумрачен и тяжел. Он мальчика встретит недобрым: «А-а, это ты пришел! Шляется тут, бездельник, а ты занимайся с ним… Не вылетит птичка без денег. Не вылетит! Уяснил?» Паренек уйдет осторожно. Но, исполнить мечту решив, он будет копить на мороженом сэкономленные гроши. Через неделю мальчишка вернется к дому тому. И опять не вылетит птичка, обещанная ему. И фотограф тогда ответит — будет голос жесток: «Нет этой птицы на свете, пойми ты это, браток. Я говорю серьезно, зря ты птицу искал». И мальчишка размажет слезы соленые по щекам. Покажется маме на диво смешною его беда, что птичка из объектива не вылетит никогда… Он будет плакать. Не скоро он забудет свою мечту. А потом он окончит школу. А после пойдет в институт. Поймет он, как слово дорого. Повзрослеет. Выйдет в отцы. И все же не будет любить фотографов за то, что они… лжецы. |
