Только сейчас она, кажется, начала злиться всерьез:

— Да при чем тут литература! А если и литература. Хоть балет! Да, любовь, вода, смерть. Я вообще считала, что ты не приедешь.

— Ага. И сняла двухместный номер. Врешь.

— Неважно.

— Ага! Неважно! А знаешь, что важно? Важно то, что то, что не важно для тебя — важно для меня! И наоборот! Поняла?

— Нет.

А что для меня важно? Ора? Не так уж. Армейское братство? Чуть теплее. Карьера? Не без того. Так она и для нее важна. Жизнь? Уже поюзана. А что вообще означает «важно»? Это ведь нечто переменное. Вот сейчас я знаю, что мне важно. Мне важно не попасть к Юльке в зависимость. Любую. И прощение тут ни при чем.

— Вот ты где-то вычитала, что вода — это смерть. А вода — это жизнь. У нас. В пустыне.

Юлька закатила глаза. К Всевидящему Оку. Очевидно, лишь Око понимало какие все мужики сволочи.

— У вас в пустыне? Не прикидывайся верблюдом, Саша.

— Ладно, буду прикидываться Ромео. Кстати, хуже Венеции могла быть только Верона.

Тут появился официант и задал верблюду корм. Вовремя. Он откупорил бутылку, с полсекунды пообменивался с Юлькой какими-то кодовыми взглядами, после чего, ввинчивая бутылку в воздух, налил пробный глоток именно в мой бокал.

Хорошо, что в Израиле живут и даже работают вместе со мной французские евреи. Я придирчиво осмотрел пробку. Она была розовой и сухой, как нос нездорового кота. Кивнул. Затем погонял вино по стенкам бокала, посмотрел на свет, увидел подобающий хорошему вину маслянистый след, кивнул, не выдержал, посмотрел сквозь бокал на Юльку, увидел ее моргающий глаз, счел его изумленным, сунул нос в бокал, энергично вдохнул, вино пахло… вином оно пахло. Кивнул. Пригубил. Покатал жидкость по языку. Ну, нормально. Вино. Не хуже того, что стоит у нас в суперах на средней полке. Кивнул уже утвердительно.

— Кажется, ты заставил его нас уважать! — засмеялась Юлька. — Вау, это было красиво! А ты действительно в этом разбираешься?

— А какая разница?

— Даа, ты смог бы продавать в Нью-Йорке подержанные машины… Ну и где, по-твоему, надо было встречаться?

— Да где угодно. Только не в Венеции, не в Вероне, не на мосту Ватерлоо, не на Монмартре и прочих обсосанных местах. В мюнхенской пивной, например.

Юлька посмотрела недоуменно.

— Или в Инсбруке, — поспешно продолжил я, чтобы не увязнуть в идиотских комментариях к пивной.

— А где это?

— Рядом, городок такой в австрийских Альпах. Я его проезжал по дороге сюда.

— А что там?

— Да в общем, ничего. Красивое и никому не нужное место. Можно подобрать и сделать своим.

Если я хоть что-то понимаю в женщинах, то эта случайная в общем-то фраза будет воспринята как предложение начать все с нового «ничего».

Юлька как-то подозрительно ухмыльнулась и подняла бокал:

— Ну, поехали!

Ну и что это — предложение ехать дальше вдвоем, или просто тост? Видимо, на моем лице ПИПа проступила работа мысли. А прекрасная Юлька меня разглядывала. Потом хмыкнула:

— Страшно?

Не без того. И почему-то немного обидно. И злорадно тоже. И грустно. Но при этом я завелся.

— Хочешь меня проводить до немецкой границы?

— Ну вот еще. Что с тобой, Саша? С какой стати немцы будут устанавливать нам границы?

Я выпил холодное белое вино большими глотками. Психологическое преимущество незаметно перетекло к противоположной стороне. А мне остался только поднадоевший внутренний коментатор, растерявшийся от обилия трактовок.

— А вообще, посмотрим. Куда нам спешить? Может, наоборот, ты захочешь меня проводить, — вдруг, как бы советуясь сама с собой, проговорила она.

Я вежливо улыбнулся и попытался допить из пустого бокала. Мы с Юлькой грустно посмеялись над этим. Потом она все-таки закончила мысль:

— Почему ты не спрашиваешь докуда?

— А что спрашивать? Все и так понятно.

— … ты ведь считаешь, что я тебя предала?

— А ты считаешь, что лет восемь назад я бы так с тобой спокойно разговаривал?

Она молча за мной наблюдала. Потом все-таки спросила:

— И что бы ты сделал восемь лет назад?

— Сделал бы.

Легкая досада на ее лице. Словно триллер на самом интересном месте прервали для рекламы.

Мы внимательно смотрели, как из ниоткуда возникший официант меняет приборы. У него были пальцы пианиста и координация обезьяны. Покровительственно улыбаясь ему, Юлька сказала:

— А тебе не приходило в голову… Когда девочке семнадцать и она в чужой стране… А родители обезумели от впечатлений и непонимания… Тебе не приходило в голову, что этой девочкой так просто манипулировать? Любой зрелый и состоявшийся мужчина может создать ситуацию? — она слегка подумала и хмыкнула. — То есть, все-таки не любой, конечно. Но тем не менее.

— Не оправдывайся, — тупо сказал я.

— Я? Мы ведь не на Страшном Суде. А объяснить могу. Если, конечно, тебе интересно.

Пожалуй, лучшее, что я смог сделать — это изобразить на лице светское любезное внимание. Не уверен, что это получилось естественно.

— Так вот… Это была моя первая работа, — она промокнула губы, внимательно посмотрела на бордовый отпечаток, затем скомкала салфетку. — Неважно. Короче, уже через несколько месяцев меня послали на стажировку в Италию. Вместе с Марио, моим шефом. Представляешь, какая удача! Ведь это тогда и представлялось настоящей жизнью. Ужин в Нью-Йорке, а обед в Риме.

— Да-да, — сказал я вежливо. — Только тогда тебе уже не семнадцать, а как минимум — восемнадцать. И что же Марио?

— Если ты не прекратишь, — разозлилась Юлька, — то прекращу я. Лучше ты мне тоже что-нибудь такое потом расскажешь. В отместку, окей?

Мы так пару секунд повглядывались друг в друга напряженно, а потом все-таки рассмеялись.

— Кстати, мой первый муж мне не нравился. Но он умел покорять женщин. В Риме я сразу сказала ему: «Никогда! Будем друзьями». Он согласился. Мы поехали на экскурсию. В замок такой известный. Сан-Лео. Но был февраль, и он пустовал. Только мы и группа школьников. Марио повел меня в зал, где хранились магические средства Калиостро. Калиостро был заключен в этом замке. Там он и умер. Марио очень серьезно пошутил, что эти средства действуют на расстоянии и сейчас все решится…

— Понял. Тобой цинично дистанционно проманипулировали посредством сушеной лягушачьей лапки? Или что там за магические примочки?

— Если тебя интересует именно это… — Юлька замолчала и явно задумалась не пора ли на меня обидеться. Видимо, решила сделать это в следующий раз: — Примочки, кстати, были весьма любопытные. Кристаллы, магические камни, оникс, хирургические, что ли, инструменты. Животное какое-то раскатанное и засушенное, похожее на инопланетянина. Потом мы спустились в убогую каморку — это была его камера. Белые стены и широкий деревянный топчан, по краям как бы обугленный временем. На топчане лежала черная увядшая роза с длинным стеблем. Марио предложил сфотографировать меня на ложе Калиостро. Я прилегла. А он вдруг закрыл щеколду на двери. Дверь закрывалась изнутри на огромную такую щеколду. А я боялась, что если подниму шум, придут все эти школьники и начнут смеяться… Вот так, Саша. Можно сказать, что я предпочла быть изнасилованной, чем смешной.

— Короче, он тебя соблазнил, — усмехнулся я.

Юлька взгляд не отвела и надменно усмехнулась в ответ:

— Это мальчиков соблазняют, Саша. А девочек завоевывают.

— …в одном Нью-Йорке семьдесят тысяч израильтян.

— Нолик не прибавила?

— А какая разница? И кончай делать вид, что тебе не нравится Америка. Я ведь общалась в Йью-Йорке со многими израильтянами. Ваших у нас полно. Все, кто может, приезжают к нам.

— Это тебе рассказал мойщик посуды в баре? — уточнил я. — Парень из городка развития в Негеве, не окончивший по лени и тупости даже среднюю школу? Так вот, посуду он научился мыть в армии, потому что в боевые части его не взяли. Ты бы его подольше послушала, он бы тебе рассказал, что «русские» украли у него страну.