Учеников Поливановской гимназии можно распределить на три сравнительно обособленных группы. К первой относились сыновья либеральной московской интеллигенции, профессоров Университета, видных врачей, адвокатов и проч., ко второй - сыновья провинциальных помещиков, буржуазии и крупных чиновников, в основном, учившиеся раньше в провинциальных гимназиях, но почему-либо удаленные оттуда. Это были, главным образом, пансионеры. Наконец, третью группу составляли бесплатные ученики, своего рода пролетарии, дети преподавателей и служащих гимназии, родственники преподавателей-пайщиков и другие, по знакомству освобожденные от платы за учение. Мы с братьями примыкали к третьей, так сказать, пролетарской, группе.
К чести администрации гимназии надо отнести, что преподаватели и воспитатели не делали разницы между платными и бесплатными учениками, и мы ее не чувствовали, кроме двух случаев. Брат Лука, несмотря на приличные успехи, был отчислен из шестого класса за частые пропуски уроков (впрочем, может быть до администрации гимназии дошли какие-либо слухи о его революционном направлении), а брат Матвей был исключен из приготовительного класса за неприличные карикатуры на учителей. С платными учениками обошлись бы, конечно, легче.
Пролетарский элемент в гимназии в лице бесплатных учеников был затронут прогрессивными веяниями, к нам попадали нелегальная литература и прокламации. Во время студенческих волнений я как-то принес в гимназию старый револьвер отца и по наивности оставил его в кармане пальто. Гимназические швейцары обнаружили револьвер, передали его директору, которым тогда был уже Поливанов-сын, и тот вызвал отца, но администрация сделала вид, что удовлетворилась моим объяснением, будто я нес револьвер в починку, и дело обошлось.
Настроение учеников Поливановской гимназии моего времени характеризуется эпизодом с т.н. "шпионом"
- учеником нашего класса Тиховым, племянником нашего главного надзирателя.
Когда я учился в седьмом классе, в расписании у нас был свободный час, или как он назывался, "пустой час". За ним следовал последний, шестой урок латинского языка. Пользуясь отсутствием форменных пальто, группа учеников начала еженедельно уходить на пустой час из здания гимназии в ближайшую пивную, где мы выпивали по стакану-два пива и возвращались в гимназию на последний урок, проходивший оживленнее других. Тихов в этих вылазках не участвовал и однажды, встретив нашу компанию, заявил: "А я об этом скажу администрации".
Мы были возмущены угрозой предательства, тем более что некоторые (в том числе и я) опасались разоблачения не столько пивных походов, сколько случаев приноса в гимназию подпольной литературы и прокламаций. Обсудив этот случай, мы объявили Тихову общий бойкот и строго выдерживали его в течение полутора лет, до окончания курса гимназии.
Никто с ним не общался, не разговаривал; ему не помогали и его помощи не принимали. В выпускной группе мы не поместили его фото, оставив пустое место.
Второе пустое место на этом фото мы оставили сыну полицейского пристава, не желая помещать снимки рядом с ним, хотя бойкоту он и не подвергался".
Недоразумения возрастали.
"Всевидящее око"
- Я совершенно перестала понимать твои иносказания насчет "Поливановской гимназии", "студенческих волнений" и прочих примет того времени. Что ты имеешь в виду? - спросила я Августа, но ответа не последовало.
- Надеюсь, ты не ворон, не крокодил и не эвкалипт, чтобы столь достоверно писать о начале нашего века, да еще утверждать, что все описанные события происходили именно с тобой... - все надеялась я получить вразумительный ответ от Августа, но вместо этого он прислал мне зарисовки из "своей" жизни на Бутырках, упорно утверждая, что все описанные события происходили с ним в самом деле, чем абсолютно ввел меня в замешательство. Я уже стала думать, что кто-нибудь из нас заболел окончательно.
Вот что мне прислала в очередной раз тетя Ася:
"Ошибкой отца, имевшей роковые последствия для всей нашей семьи, была постройка в 1900 году на Бутырках собственного дома и переезд туда". Тут уже без зазрения совести Августом указывалось время происходящего без всяких оговорок на соответствие возрасту моего пациента. "Толчком к этому послужило "изобретение" отцом способа сжигания фекальных масс. В Москве в то время почти не было канализации, и удаление нечистот было неприятной и тяжелой заботой. Проделав несложные опыты сжигания каловых масс на железной пластинке в камине нашей квартиры, отец решил, что он сделал великое открытие. Не ознакомившись с литературой по вопросу о мусоросжигательных печах, с технологическими трудностями выпаривания нечистот отец решил осуществить свое изобретение на практике. Это как раз совпало с прокладкой в Москве первых линий электрического трамвая, обеспечивших дешевое и быстрое сообщение между центром Москвы и северо-западным районом. Население Москвы быстро увеличивалось, что вызвало усиленное жилищное строительство на окраинах города и за городской чертой. Мелкие предприниматели из разных слоев населения покупали участки земли, брали банковскую ссуду под залог этой земли, возводили один-два этажа дома, брали дополнительную ссуду и в результате становились старшими дворниками своих домов, собирая с жильцов квартплату и расходуя большую ее часть на оплату налогов, процентам по ссудам и расходов по эксплоатации дома". Слово "эксплуатация" Августом писалось в старомодной транскрипции, характерной для начала XX века, через "о", а не через "у". "На Бутырках первоначальные затраты по строительству удешевлялись тем, что дома сооружались не на собственной, а на арендованной церковной земле. Однако правовое положение этих домовладельцев было своеобразно. Выстроенные ими дома считались движимым имуществом, как мебель или платье. Права и интересы арендаторов законом не охранялись.
В это же время на нашем горизонте появилась мрачная фигура некоего Богачева, по происхождению крестьянина, по убеждениям крайнего реакционера, черносотенца, как их стали называть впоследствии, самоуверенного невежды, нажившего себе политический капитал изданием на средства своих реакционных покровителей безграмотных брошюрок с собранием собственных рассуждений и изречений монархического и ретроградного, т.н. "ура-патриотического" направления. В общем, я охарактеризовал бы Богачева, как одного из зачинателей крайне реакционного монархического движения, буйно разросшегося через несколько лет под прикрытием христианских и церковных лозунгов в виде организаций членов Союза русского народа, хоругвеносцев, громил охотнорядцев и т.п. Печальную известность получили более крупные "деятели" этого же типа - архиепископ Евлогий, Распутин и другие.
В то время Богачев предполагал строить на Бутырках собственный дом и начал уговаривать отца построить дом по соседству с ним. Будучи увлечен мыслью о реализации своего изобретения и плохо разбираясь в людях, отец поддался уговорам Богачева и решил построить дом с квартирами, оборудованными "феерклозетами" для сжигания нечистот, чтобы доказать на деле пользу и преимущества этого способа. Богачев энергично взялся за постройку обоих домов - отцовского и своего, - причем проявил такую ловкость, что наш дом обошелся дороже каменного, а его дом был построен почти даром.
Отцовских сбережений не хватило, после постройки остались неоплаченные расходы и долги". Я чувствовала, что у Августа сбились не только "лингвистические часы", ему каким-то образом удается раздвинуть целый век.
С переселением на Бутырки прекратились выезды на дачу, а с ними и летние развлечения - купанье, уженье рыбы, катанье на лодках.
На Бутырках велось большое, но нескладное хозяйство, и я помню, что число людей, обслуживающих нашу семью, доходило до десяти: дворник, прачка, кухарка, кормилица младшего ребенка, одна или две горничных, бонна-немка, англичанка, учитель музыки, конторщик отца, коровница, прислуга. Оплатить эту массу людей было дорого. Правда, наша мачеха не была модницей и франтихой, главной ее слабостью были хорошие конфекты и другие лакомства, но и это иногда отягощало наш бюджет и приводило к ссорам ее с отцом. Вторая слабость мачехи - доктора, лекарства и курорты.
