Работный дом остался в Лондоне большой уродливой могилой Майкла Лэнгдона. Он боялся снова там оказаться, боялся посмотреть собственным страхам в лицо, и ненавидел себя за эту слабость. Ему не хватало смелости все эти 12 лет, так что же изменилось сейчас?
Как ни странно, причиной послужило то хрупкое существо, что спало сейчас в его кровати. Ее маленькая отчаянная храбрость, глупые, но смелые попытки дать ему отпор казались смехотворными, и в то же время напоминали Лэнгдону о его собственной трусости. И чем больше он об этом думал, тем более жалким становился в собственных глазах.
Девчонка шла вперед не смотря на то, что ей было страшно, а он застыл на месте, отчаянно прижимаясь спиной к шкафу, где хранил всех своих скелетов из прошлого.
Снова взглянув на Мэллори, мужчина стиснул руку в кулак. Он и сам не мог этого объяснить, но почему-то вид беззащитной девушки, что он вчера едва не свел в могилу, придавал ему смелости.
…
Когда Лэнгдон вышел из кареты и уверенной походкой направился к высокому серому зданию, он был полон решимости. Но чем ближе он подходил к дверям, тем медленней становился его шаг.
За его спиной текла оживленная улица. Никто не обращал внимания на человека, что собирался войти в здание работного дома, что стоял заброшенным уже несколько лет.
Остановившись у ворот, Лэнгдон застыл на месте. Он еще даже не переступил порог, а ему уже хотелось развернуться и уйти. Судорожно дыша, он смотрел сквозь решетки на территорию работного дома и его сердце заходилось в таком частом ритме, словно он только что пробежал несколько десятков миль.
Но он должен это сделать. Ни ради отца, ни ради Джона Генри, а ради себя. К тому же, он знал, что вскоре ему предстоит встреча с человеком, на которую он вряд ли решится, если не сможет заставить себя вспомнить то, чего боялся больше всего. Стыд, который разъедал его медленным ядом все эти годы. Стыд, который он предпочел забыть и отрицать, чем принять его существование.
Шумно выдохнув, Лэнгдон онемевшей рукой толкнул решетку и шагнул вперед. Земля была усеяна снегом и прикрывала грязь и мусор, что остались валяться на территории. Здесь все уже давно было разграблено и запущено и здание корпуса хмуро смотрело на мужчину мутными глазами разбитых окон.
Сцепив руки за спиной, Лэнгдон поднялся по лестнице, что вела внутрь. Он помнил, как поднялся по ней в первый раз.
…
— Заберите его уже! — со злобой прошипела госпожа Лэнгдон, пока мальчик оглушительно кричал на всю улицу, выворачиваясь из рук кучера, что пытался удержать его на месте.
— Подпишите вот здесь, мадам, — вежливо попросил мистер Грин.
Не глядя сделав росчерк на бумаге, Констанс оглянулась на внука, что продолжал мучить ее своими воплями.
Мальчик почти захлебывался в собственных слезах, но все еще смотрел на нее с надеждой. Его умоляющий взгляд злил госпожу Лэнгдон еще сильнее. Она хотела избавиться от него как можно скорее и забыть как страшный сон.
Когда женщина приблизилась к мальчишке и посмотрела на него сверху вниз, он замолчал. Голубые заплаканные глаза уставились на Констанс с таким отчаянием, что внутри у нее что-то дрогнуло.
— Пожалуйста, не надо, — тихо сказал Майкл и вырвавшись из хватки кучера кинулся к бабушке, судорожно обнимая ее колени.
Госпожа Лэнгдон тяжело дышала, глядя на крошечного мальчика со светлыми кудрями, что цеплялся за нее как за спасительный прутик. Где-то в сердце еще скреблась жалость к этому несчастному существу, но гнев и чувство стыда, что он вызывал в ней, были куда сильнее. Оттолкнув мальчика так, что он упал на брусчатку, она одернула свое дорогое синее платье.
— Гори в аду, — только и ссорвалось с ее губ.
Не говоря больше ни слова, она села в карету и захлопнула за собой дверь.
Майкл остался молча лежать на улице, пока его не схатили чьи-то грубые руки и не увели за высокие решетчатые двери. Охранник почти волочил мальчишку по земле, пока тот продолжал брыкаться и оглядываться назад, наблюдая, как черные ворота с острыми шипами отрезают его от мира, который он знал, в который он вряд ли уже вернется тем, кем был раньше.
…
Лэнгдон толкнул дверь входа в корпус и в воздух сразу взметнулось облако пыли. Медленно окинув взглядом широкий коридор, ведущий внутрь здания, он перешагнул через завалы мусора, пробираясь вперед. Он до сих пор помнил расположение каждой комнаты и каждый поворот коридора, словно и не было этих двенадцати лет, что он провел вдали от этого места.
Коснувшись шершавой стены кончиками пальцев, он шел по каменному полу, что уже успел раскрошиться в труху. Тихие шаги казались зловещими в опустевшем здании. Даже крысы давно сбежали отсюда в поисках лучшей жизни.
Завернув за угол, мужчина издалека увидел большое помещение, в котором раньше находилась столовая для рабочих. Большая часть длинных столов уже была сломана, но они все еще стояли здесь в том же порядке и направлении. Проходя между рядами, Лэнгдону на глаза попалась чья-то выброшенная на пол серая роба, похожая на ту, которую он носил раньше. Он помнил эту грубую ткань, что сильно натирала кожу при долгой работе, но другой одежды здесь попросту не было.
Остановившись, он оглянулся на место в середине одного из столов.
…
— Эй ты, урод! — окликнул мальчика охранник, стукнув кулаком по столу, — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
Десятилетний Майкл вздрогнул и исподлобья взглянул на мужчину.
Его звали Билл. Или, как говорили рабочие, Мясник Билл. К этому ремеслу он особо не имел отношения, за исключением его страсти и умения пороть заключенных до такой степени, что с них лоскутами слезала кожа. К Лэнгдону, по непонятной причине, у него была особая «любовь». Он редко упускал возможно не прицепиться к нему по какому-нибудь пустяку или просто потому, что у него было плохое настроение.
— Ты почему не убрал те мешки с углем, что остались еще со вчерашнего дня? — прошипел Билл, склоняясь к лицу мальчика и обдавая его зловонным дыханием.
— Я уберу сегодня, — пробормотал Майкл, стараясь отклониться подальше, насколько это позволяла узкая скамья.
Его соседи по столу бросили на него быстрый взгляд. Они знали, что Лэнгдону доставалось от охранника чаще, чем остальным. Никто не собирался за него вступаться. Уж лучше пусть наказывают кого-то другого, чем их самих.
— Я смотрю, ты до сих пор не понял, как тут все устроено, да? — хмыкнул Билл, оскалившись гнилыми зубами, — долго же до тебя доходит…
С этими словами, он схватил мальчика за шкирку и перетащив через стол поволок прочь из столовой.
Майкл не пытался вырываться или кричать, зная, что смысла в этом нет никакого. Раньше он постоянно вопил и брыкался, когда Билл накидывался на него, пока не осознал, что охранника это только больше распаляло.
Швырнув мальчишку в ближайший угол, Билл вытащил кнут из-за пояса. Мальчик едва успел развернуться спиной, чтобы удар плети не попал ему по лицу. Кому-то из людей таким способом охранник уже успел выбить глаз.
…
Лэнгдон спускался вниз, миновав крыло, где располагались спальные бараки. Здесь, в подвальном помещении находилась угольная, где он вкалывал около шести лет. Помнится, когда его привели сюда в первый раз, у него едва хватило сил сдвинуть мешок с углем с места, за что его опять начинали пороть, как будто это могло чем-то помочь.
Ему пришлось пригнуться, чтобы войти внутрь. Или потолки здесь стали ниже, или он слишком успел вырасти за это время. Удивительно, как же здесь было тесно. От печи, покрытой золой и копотью больше не шел обжигающий жар, но в воздухе все еще чувствовался запах угольной пыли.
Закашлявшись, мужчина пнул ногой камень на полу, слушая, как он с шорохом покатился в угол.
…
Майкл вымотался настолько, что у него не хватило сил встать и уйти в барак после рабочего дня. Обхватив мешок с углем, как подушку, он начал проваливаться в сон.
Живот скручивало от голода и, возможно, стоило хотя бы пойти и выпить воды, но мальчишка слишком устал. Легкие натужно рвало кашлем, пока он старался удобней пристроиться на своей «подушке».
