Мексику и Калифорнию путешественники миновали благополучно. В Калифорнии, впрочем, на железной дороге произошла однажды задержка, так как через поврежденный водою мост машинист не хотел вести поезд.

– Паспарту, мы опоздаем, – грустно сказал Филеас Фогг, заглядывая в карманный календарь. – Что нам делать, Паспарту?

– Не беспокойтесь, сэр, – ответил Петров-Заде-Ага. – Я на этой станции познакомился с одним индейцем по имени Голопупенко. У него есть несколько верных товарищей… Если вы хорошенько заплатите, они высадят машиниста, и сами перевезут нас на ту сторону.

Филеас Фогг согласился. Деньги были уплачены, время было выиграно.

По Тихому океану почти до самых Сандвичевых Островов плыли благополучно. Только за день до прибытия к островам захватил сильнейший шторм, и повара так укачало, что никто не решался попробовать приготовленного им в состоянии болезни супа.

Филеас Фогг был в унынии.

– Дорогой мой, – сказал он Паспарту, – если я не съем сегодня супа, я потеряю 152 калории. Нельзя ли предотвратить это несчастие?

Паспарту думал недолго. Пошел на кухню, уложил повара на кровать, сам приготовил борщ. Борщ вышел на славу, и даже капитан судна приходил к Филеасу Фоггу и спрашивал:

– Где вы достали такого золотого человека, сэр? Он – англичанин?

– Почти, – уклончиво ответил Филеас Фогг, – я отыскал его на предгорьях одной из английских колоний.

В Гонолулу мистер Фогг был поражен не на шутку. Когда пароход ошвартовался, Паспарту, стоявший у борта, вдруг, вскрикнул и яростно замахал платком.

– Петя, ты? Не может быть!

– Ваня! Какими судьбами?

– Из Калифорнии вокруг света еду! А ты как здесь? С каких пор?…

– Из Феодосии – прямо. Ну, и сюрприз! Как жена удивится! Ты один? Слезай скорее, сходни поставили!

– Паспарту, – сказал Филеас Фогг, трогая за плечо Ивана-Петрова-Заде-Агу. – С кем вы беседуете?

– С туземцем, сэр, – ответил радостно Паспарту. – Мы с ним большие приятели. Быть может хотите, сэр, опять посмотреть, как живут местные жители?

– Я согласен, – задумчиво ответил Филеас Фогг, с завистью глядя на Петрова-Заде-Агу. – Но скажите, пожалуйста, Паспарту: вы не совершали раньше двадцати или тридцати поездок вокруг света?

– Девятый год непрерывно езжу, сэр, – скромно ответил Паспарту. – У нас тоже, ведь, как и у вас, есть географическое общество… Только число действительных членов в нем чересчур велико: два миллиона человек, не считая родственников.

Филеас Фогг вздохнул. Он не понимал до сих пор, кто же такой, наконец, этот загадочный Паспарту. Но сознаться в незнании того, где находится Горская республика, Филеас Фогг не мог. Для этого он был слишком известный географ.

С Паспарту Филеас Фогг ехал, к сожалению, только до Китая. В Шанхае в одно прекрасное утро, получив жалование за месяц в размере 300 фунтов, Паспарту, вдруг, исчез, оставив Филеасу Фоггу записку, в которой говорил, что покидает патрона, обещает зайти к нему в Лондоне на квартиру и объяснить там подробно причину ухода. Филеас Фогг впал в уныние. Он так привык к Паспарту, к его обширным знакомствам на земном шаре, к его умению объясняться со всеми туземцами, расспросить – по какой улице идти, за какой угол завернуть, – что вначале на почтенного географа напала хандра. Однако, до конца срока оставалось всего 47 дней.

Кое-как поборов уныние, Филеас Фогг проехал в Бомбей, оттуда на слонах и верблюдах в Мекку, добрался до Порт-Саида, перекочевал в Тунис и через Гибралтар вернулся в Лондон ровно через 80 дней, считая и один пропущенный день из-за вращения земли вокруг собственной оси.

Било 10 часов 30 минут по Гринвичу, когда в зал заседания Лондонского географического общества открылась дверь, и на пороге появился Филеас Фогг…

В тот же день мистер Фогг случайно встретил Паспарту на Даунинг-стрит.

– Паспарту, вы?

– Я, сэр.

– Каким образом? Давно?

– Уже около месяца, сэр. Открыл здесь лавку, обзавелся квартиркой. Женился, сэр. Все, благодаря вашему жалованью, большое спасибо.

– Паспарту!.. – побледнел Филеас Фогг, схватывая Петрова-Заде-Агу за руку. – Как же так? На месяц раньше меня? Почему вы бежали от меня, Паспарту?

– Сэр, – искренно произнес Паспарту, пожимая руку джентльмена, – не сердитесь. Но скажу вам правду: уж очень вяло плелись мы с вами по земному шару. Члены нашего географического общества, сэр, не привыкли к такой медлительности!

Из сборника «Незванные варяги», Париж, «Возрождение», 1929, с. 9–17.

Есть у меня приятель – один русский скаут. Живет он в соседнем дворе с родителями, когда возвращается из колледжа, помогает маме готовить обед, носит воду, моет посуду, чистит картофель, отдирает усики у пти пуа[45]. И когда суп варится на газовой плите, а мама хлопочет возле стола, он задумчиво смотрит на шипящий огонь, время от времени дергает рычаг, чтобы исследовать разницу в звуке горения, – пренебрежительно замечает, вспоминая прошлогодний скаутский лагерь в Пиренеях: – А на костре, все-таки, шикарнее варить! Ни один уважающий себя индеец никогда не согласился бы готовить пищу на газе.

Иногда, в свободное время, Вася приходит в гости и к нам. Взрослые обыкновенно ведут между собою скучные разговоры о мэзон де кутюр[46], о дороговизне жизни, о франке, а мы с ним сидим на длинном деревянном ящике, превращенном в диван, и он рассказывает, как хорошо жить в палатках, где со всех сторон поддувает, как интересно прогуливаться по горам, только не там, где проходит дорога, а сбоку. И с любопытством расспрашивает в свою очередь меня, всякий ли меридиан может перевалить через крутой горный хребет или не всякий, и почему ученые ошиблись, назвав Большую Медведицу – медведицей, когда она совсем не медведица, а просто кастрюля.

Вася мне нравится тем, что скаут он правоверный, строго соблюдает все правила, любит свою форму, девизу скаута «будь готов» никогда не изменяет. Я сам наблюдал сцену, как на базаре в воскресный день он взял у какой-то трясущейся старухи большую корзину с провизией, чтобы помочь донести до дому, и какой вой подняла вдруг старуха, решившая, что скаут с корзиной удерет. На моих глазах точно так же Вася как-то помог соседнему дачнику поднять упавший забор, и был до глубины души оскорблен, когда хозяин сурово, порылся в карманах и, протянув мальчугану медное су, заметил, что больше не даст, так как никого не просил вообще помогать.

Ложась спать, Вася обычно кладет под тюфяк свой тупой длинный нож на случай нападения разбойников или диких зверей. И, хотя чувствует, что на перекрашенный папин костюм или туфли мамаши слишком большая организованная шайка во всяком случае не нападает, и хотя хорошо знает, что на появление львов и тигров в Париже и в окрестностях надежды не много… Но все-таки мало ли что может случиться! А вдруг разбойники ошибутся номером? А львы выскочат из Жарден дэ плант[47]?

Две последние недели я Васю не видел. Все свободное время он посвятил инвалидному дню, ходил с поручениями, разносил книжки с квитанциями. И только вчера вечером объявился, наконец, придя ко мне один, без родителей, торжественно заявив, что ему нужно переговорить со мной очень серьезно.

– Ну, говори, бледнолицый, – усадив его на диван, деловито сказал я, удивленный таким необычным визитом. Между прочим, мы с ним в последнее время сильно увлекаемся Жюль Верном, Майн Ридом и Купером. По нашему единодушному мнению, это единственная в мире литература, от которой никогда не хочется спать.

– У нас большая неприятность, дядя Том, – печально произнес Вася, задумчиво разглаживая на коленях ленточку своей широкополой шляпы. Вы понимаете, мы можем не поехать в этом году в лагерь! Собирались, сговаривались… И вдруг… Мне особенно, знаете, жаль Жоржетту. Обещал, что обязательно приеду на будущий год, дал честное слово. И теперь, вот, надую.