Так страшно! Но с каждым днем мне хотелось все большего…
И вот Ти Фей сказал:
— Кью, я конечно понимаю, что влюбленные часов не наблюдают, и вообще… и не то чтобы я был чем-то недоволен, — он вздохнул. — Но мы уже две недели торчим в Агде, а ведь у нас миссия.
Я вскрикнула. Не может быть! Как я могла?.. Ведь я Скиталица!
— Ты прав, ты прав, — горячо зашептала я. — Наша миссия важнее… Ах, Ти Фей! Нам нужно отправляться на север…
— Я понимаю, расставаться с любимым тяжело, — он взял мою руку, но я покачала с улыбкой головой:
— Нет-нет, глупости. Со мной все в порядке. Мы так любим друг друга, Ти Фей, ты не можешь и представить, как… и я уверена, он дождется меня! Или я отправлюсь за ним в его царство! Даже километры не разлучат нас!
Он тепло улыбался, глядя на мою влюбленную мордашку, и кивал каждому моему слову. Как настоящий друг, Ти Фей поддерживал меня в моей любви и от всей души желал мне счастья.
Но впереди меня ждало серьезное испытание: я должна была сказать своему любимому, что на некоторое время нам придется расстаться. Но ничего! О такой любви, как наша, писали поэмы, и какие-то пара месяцев ничего для нее не значат!
При встрече Мака нежно прижался к моим губам, и я на мгновение позабыла о том, зачем пришла и что хотела сказать, и мечтала лишь о том, чтобы навсегда остаться в его горячих объятиях… Но нет! Долг превыше всего! Даже превыше любви.
— Мака, — прошептала я в его губы, проводя пальцем по его щеке, — мне нужно тебе что-то важное сказать.
— В самом деле? — спросил он своим шелковым голосом, и мое сердце словно билось в голове. — Я внимательно слушаю тебя, Афина.
Ноги подкашивались, так что пришлось сесть.
— Мака… мне так хорошо с тобой, так хорошо! Я бы хотела остаться с тобой на всю жизнь! Но… — я почувствовала, как эти ужасные слова жгут мне горло. — Прости, но… мне нужно выполнить поручение. Мне нужно идти на север.
К моему удивлению, Мака принял эту новость довольно спокойно, и лишь прижал мою руку к своим губам.
— Все в порядке, Кью, моя принцесса. Разлука не сможет повредить мои чувства к тебе.
— И я так думаю! — я расплылась в счастливой улыбке. — О, я люблю тебя, Мака…
— А я тебя обожаю, моя отрада! Дышу тобой, Непревзойденная! Ты нужна мне, как воздух…
Я слушала эти сладкие слова, сказанные его нежным голосом, и мне казалось, что я плыву…
Но тут он сказал:
— Послушай, голубка моя. Раз уж нас ждет разлука, может быть, скрепим нашу любовь?
У меня глаза наполнились слезами счастья!
— Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?!
— О нет! То есть, да, конечно, я этого хочу! Но не сейчас: вдруг в пути ты встретишь другого, я не хочу принуждать тебя…
— Я никогда не встречу другого, ты единственный для меня!
— А раз я единственный, — он прижал мою руку к своей груди, к своему бьющемуся сердцу, — я хочу стать и твоим первым. Пойдем ко мне.
У меня в горле пересохло от шока, но я не могла, не хотела отказать ему. Мы так любили друг друга, так зачем нам ждать свадьбы? Это то, что делают любящие люди. Это нормально. Это то, чего я желаю. Объятия любимого человека!
Крепко держась за руки, мы пошли к его дому, который я уже хорошо знала. Сердце замирало от предвкушения, мир плыл перед глазами… но я видела его, видела его прекрасное лицо, и его улыбка дарила мне храбрость на любой поступок.
Я никогда не думала, что позволю кому-то сделать это с собой, но в тот момент я не думала и вовсе. Уже с порога мы начали целоваться и снимать друг с друга одежду, и я скользила руками по его идеальному телу, чувствовала каменные мышцы под кожей, наслаждалась ароматом его длинных черных волос и глубиной медовых глаз, и почти совсем не стеснялась своего исписанного шрамами тела. Мы были так возбуждены, что не могли дойти до кровати; Мака толкнул меня на свой письменный стол, и я раскинулась на нем, дрожа от предвкушения, не чувствуя рук и ног, пылая, словно в жерле вулкана, желая, желая, желая…
Но сама Богиня Природы руководила мной, когда я повернула голову и увидела свое имя на листе бумаги.
— Мака, — я остановила его, упершись рукой в его грудь, — что это?
— Ах, не важно, моя принцесса, — он попытался забрать у меня лист, оказавшийся длинным свитком, — ты же все равно не умеешь читать.
— Нет, умею, — обнаженная, я села на столе и вырвала свиток. Волосы зашевелились у меня на голове: «Мэн Кид, Лян Сон, Аля Вер … Кью Рес, Ния Вис, Сиен…». — Что это за список, Мака? Кого ты записываешь?
— Это экономические дела, — отмахнулся он и полез целоваться. Я больно пихнула его между ребер и еще раз перечитала список. Сплошные женские имена! Некоторых из них я даже знаю!
— У меня с тобой никаких экономических дел нет! — воскликнула я, уже понимая, что это, и чувствуя, что сейчас умру от этого знания. — Что это за список, Мака? Почему я в нем не последняя?
— И надо же тебе, женщина, испортить такой момент! — он словно переменился в лице, стал разом из доброго злым, из нежного грубым. — Я не виноват, что ты так долго ломалась!
Его любовницы. Я была в списке его любовниц. Даже не на последнем месте.
— Подонок, — из-за слез я не видела ничего вокруг, — как ты мог? Ты ранил меня в самое… в самое сердце…
— Прекрати, — насмешливо сказал он, — кто другой бы согласился сделать это с тобой?
Я вытерла слезы и взглянула на свое тело. Мужицкое, угловатое, без груди и пышных бедер, все покрытое шрамами, словно письменами… Кто другой? Да никто…
— Какой же ты подонок, — прошептала я, захлебываясь в рыданиях, — подлец… Мое имя никогда не будет стоять в этом списке.
Я схватила ближайший карандаш и перечеркнула строчку «Кью Рес» с такой силой, что разорвала бумагу и проделала в свитке прямоугольную дыру.
— Ты что делаешь! — взревел он. — Ты же его испортила, дура! Я столько лет его заполнял!
Я махнула рукой, желая его ударить, но промахнулась, и была даже рада этому — я любила этого урода, любила так сильно, что ни за что не смогла бы сделать ему больно… ни за что!
Рыдая, словно ребенок, я спрыгнула со стола и бросилась прочь, на ходу подбирая свою одежду и кое-как прикрывая свое уродливое тело. Мне было так плохо… так плохо… ужасно… Сколько хороших слов он мне говорил, сколько признавался в любви! И все это было для него лишь пустым звуком? Всего лишь местом в длинном списке женских имен…
Да как могут такие люди вообще существовать!
Я выбежала за стену города, бросилась в лес, и там упала на колени, затем и вовсе на бок, и принялась, рыдая, кататься по земле. Меня словно разрывало изнутри от отчаяния, и — как странно! — ненавидела я в этот момент не его, а себя, только себя, и свое уродливое тело, которое никто не мог полюбить.
В моих руках оказался карманный нож. Первый удар я нанесла, почти не понимая, что делаю, но боль, пронзившая мою руку, показалась мне подобной удовольствию, и я принялась резать свою кожу, со всей силой, со всем гневом, что были во мне, разбрызгивая свою кровь, разрывая свою плоть и наслаждаясь этой невыносимой болью, как лаской любимых рук. Я заслужила. Я дерьмо. Я мерзкая и отвратительная. Я должна умереть. Меня уже давно должны были убить, я заслуживаю смерти. И я сама это сделаю.
На левой руке уже не осталось места, и я сжала нож ею, начав резать правую, в исступлении продолжая причинять себе боль. В действительности я не чувствовала и половины той боли, которую должна была бы, и только рыдала неистово, как безумная, и кромсала свою плоть ножом, словно это были не мои руки, а его. Но его руки всегда были так нежны со мной! А мои, мои мерзкие, уродливые, кривые, грязные, пусть им будет плохо, пусть мне будет плохо, меня никто не полюбит, так зачем тогда мне вообще жить?
— Сука, сука, сука, — повторяла я громким шепотом сквозь слезы. — Тупая мерзкая бесполезная сука, сдохни, сдохни, сдохни, к черту, сдохни, сука, сука, сдохни…
Увидев его, я так испугалась, что завизжала и попыталась убежать, но он удержал меня, выбил из моих ослабевших рук нож и обхватил мою голову, прижал к своей груди. Его волосы пахли мятой и лавандой…
