Фанат с флагом привстал на коленях, сбитый с ног тем же бойцом пару минут назад, занёс руки для удара. И вдруг с хрипящим воплем повалился на бок. Боксёр, не ожидавший от противника сокрушительного удара в прыжке, упал навзничь со сломанной грудиной… Но кто был сзади и защитил «артисту» спину? Десантники вон они, все трое, плюются, отряхиваются, потирают ушибы. Заметили, наконец, что победили, и пора бы когти рвать.

Сергей с изумлением увидел, как дюжий британец с выпученными от невыносимой боли глазами согнулся пополам, держась за правую часть живота. Удар в печень.

И маленькая женщина стоит над поверженным людоедом. Он не верил своим глазам. И словно обожгло… Так было. Да, он уже такое видел.

– Ты?.. – на его возглас она подняла глаза.

Подошёл док. Посмотрел на пострадавшего и на хрупкую отважную блондинку в бейсболке. Пожал руку незнакомому соотечественнику, с нескрываемым уважением кивнул его подруге и показал большой палец.

– Маш, а ты где так драться научилась? – облизнув разбитую губу, спросил Сергей, поймав себя на мысли, что это новое в хорошенькой женщине подарило ему радость. Да что радость, гордость за неё! – В пивную печень пяткой врезала… Ого!.. Этот скот и не встанет теперь…

– Трудное детство, – огрызнулась она. – Тебе его жалко, что ли? Валить надо, пока нас не загребли тут. Скорее, вон туда, в проулок… Там такси.

Десантники переглянулись, но её уверенный командный тон сработал – прихрамывая, пошли за новым товарищем, куда указала его спутница. А она, сложив руки рупором, повернулась к итальянцам и прокричала:

– Amici, trattenete la polizia! Lasciate andare il russo…[24] Per favore! Боевое братство – дело святое. Со всей горячностью, на какую остались силы после потасовки, со сломанными рёбрами и отбитыми внутренностями, римляне бросились выполнять долг чести: предъявлять карабинерам травмы, рассказывать о вероломном нападении и всячески тормозить осмотр места происшествия, пока четверо их спасителей ни скрылись в тени древних стен.

На крошечной площади Pasquino c незапамятных времён жители Рима приобщались к изначальной публицистике: к античному торсу ремесленник по имени Паскуале лепил бумажки со стихами на тему актуальной политики. Власти срывали его сердитые обличения, зато сам жанр обессмертил имя автора: с тех пор кляузные сочинения принято называть пасквилями. Белый торс в нише стены стоит и по сей день: выщербленные бока, не разобрать черт лица. Но лучшие представители журналистской братии со всей Европы не минуют этого сакрального для себя места. В этот осенний вечер на белом торсе отражались блики мигающего аварийной сигнализацией автомобиля такси. Обогнав прихрамывающих усталых мужчин, шерп подскочила к окну водителя, просунула ему купюру в десять евро, что-то быстро проговорила. Возбуждённо выкрикнув «О, si»[25], тот выскочил из машины и открыл двери.

– Садитесь, ребята!.. На старт деньги я ему дала, доплатите потом.

– То есть как это, садитесь? Давай ты, подруга… Леди, лезь назад, то есть входи первая! – наперебой загалдели витязи в тельняшках.

– Слушайте меня, пожалуйста, – она положила ладошку на плечо одного из них, заговорила мягче, – мы впятером в машину не влезем. С ними шутки плохи, с карабинерами. Виноваты англичане, а свалят на русских. Политика. В таком виде по городу ходить – вычислят моментально. По тельняшкам.

– А вы как же? – настаивал тот, кто сделал нунчаки[26] из столбов ограды.

– Уйдём огородами, – улыбнулась она, – честное пионерское. Город мне знаком. Фонари под глазами вам ваши женщины замажут. В гостинице.

Трое богатырей пожали руку новому знакомому. Хлопать друг друга по плечу в этот раз было болезненно, но лица с синеватыми кровоподтёками осветили улыбки победителей. Отказать героям дня в том, чтобы снять их всех четверых в обнимку на фоне античного торса было невозможно. В тот момент, когда шерп, сдерживая смех, отдавала чудом не пострадавший смартфон лесорубу из славного города Кирова, тот удивлённо присвистнул:

– Это самое, извини, друг… Ты это! Лицо знакомое. Режиссёр! Да?

– Да, – сдался он. – Чего уж теперь. Сергей Беспалов.

– Ну, брат!.. Спасибо тебе. Такой фильм снял классный. А ты свой мужик, оказывается. И здесь этим козлам круто накостылял. Уважаю.

Приветственно помахав синьорине, таксист, очевидно, уже в красках проинформированный о международном мордобое у фонтана от коллег-извозчиков и из социальных сетей, резко взял с места. По круговому движению по крошечной площади имени справедливого ремесленника прочь из центра города. Теперь священный долг его, римлянина, помочь скрыться от неприятностей этим добрым смелым людям из далёкой страны медведей.

– Видал? – произнесла шерп, когда такси умчалось, – это твой зритель.

– Да я уж понял. А мы как, ты обещала, огородами к Котовскому?

– Переулками. Чай, не по лесу и горам в ночи, – глухо отозвалась она.

Со стороны площади трёх фонтанов слышались сирены медицинской помощи и завывание полицейской сигнализации. В этот поздний уже час в незаметную дверцу на улочке Santa Maria dell’Anima кто-то тихо постучал. Через мгновение в решетчатом окошке показался чей-то глаз, луч фонаря осветил посетителя, и тут же старинные створки со скрипом отворились. Пропуская гостей, молодой официант широко улыбался и кланялся.

– Bravo, signori… – возле него появился седовласый хозяин кафе, от полноты чувств говоривший без умолку, приглашая проследовать внутрь.

– Теперь ты для них – живая легенда. Бравый полузащитник, это как минимум, – сдерживая смех и что-то поддакивая радушному синьору, шерп для пущей уверенности подтолкнула своего подопечного. – Не стесняйся!

– Все уже всё знают? – морщась от боли, спросил он, пока явившийся невесть откуда пухлый человечек в белом халате, ласково улыбаясь и, тоже без умолка болтая, зашивал ему бровь хирургической иглой.

– Это Италия. Здесь все всё всегда про всех узнают и передают по эстафете до того, как успеют обдумать, что произошло, те, кому положено следить за порядком. Ты защищал простых итальянцев. И они это оценили.

Умытый, причёсанный, в новой рубашке известной марки. Её с искренней настойчивой радостью натянула на него супруга хозяина. Чуть ли не силком усадила за снова накрытый всё тот же стол на площади Навона. Он опять крутил в пальцах бокал красного вина. На этот раз – домашнего.

– Вечер снова становится томным? То такси в арке ты вызвала, да?

– Да, шеф! – усмехнулась удивительная женщина. – Ведь трудно было спрогнозировать всё до конца. Значимый фактор – то, что ты решил оставить на стуле, в безопасности, пиджак… Было ясно, что лучше подстраховаться.

– И полицию – тоже ты вызвала? Кстати, я тебя так и не поблагодарил. Ну, за то, как ты вырубила этого, с флагом. Спасибо тебе, спасительница.

– Не за что пока, – в её глазах появилась ирония. – Ладно, пошли. Вечер волшебный… Вечер полнолуния. Пройдёмся до отеля пешком через Тибр. Тут рукой подать. Дыши полной грудью. Тебе пригодится знать дорогу. Тут просто: вода ближе от того места, где правит бог морей. Фонтан Нептуна. От него по правому переулку, а дальше – на десять часов по Солдатской улице прямо на набережную… Запоминай, суровый вояка! Идём, скоро откроется второе дыхание… А я покажу тебе сумеречный Рим, мир Николая Гоголя.

Рим… Ри-им… Рим. Ри-им… Ни в каком другом языке мира, даже в итальянском нет эха, которое дарит нам произнесение этого слова на родной речи. Только в русской фонетике имени вечного города слышится звяканье металлических панцирей легионов во время дневного перехода. Зелёные, как бархатные аппликации, кусочки мха между чёрных камней мостовой. Помни о доме, путешественник… Такие же вставки непобедимой жизни в каменную историю есть и на Красной Площади в давно знакомой и исхоженной нами Москве. Рим. Рим! Спит древний мавзолей императора Адриана, оранжевый в лучах рассвета, серовато-бурый, как оперение утки – сиянии полуденного жара. Тёмный, мрачный и неприступный над водами спящей реки… Яркая, с коралловым оттенком, подсветка драгоценной короной сияет над скуластой тяжёлой головой античного здания. Если отпустить на волю фантазию, там, на отрубленной голове падшей империи, можно разглядеть и слепленные вечным сном веки, и насупленные брови балкона в шрамах разветвлённых фресок, и тяжёлую челюсть старого воина… Мистика вечного города, без всякой милости к попавшим во власть её чар, замыкала в кольцо объятия. И приговаривала пешеходов к плену пожизненной влюблённости в свою тишь, недвижимое спокойствие бесконечного времени, уходящего во тьму под тем из мостов Тибра, который охраняют мраморные ангелы. Рим, Рим… В тебе одном из всех мировых столиц в русском звучании имени заключена тайна: ты – зеркальное отражение целого мира или покоя, миру подаренного.