Вот об этом и хочется поговорить. И не только об этом. С ней.
Рим, площадь Пятисот перед вокзалом Термини, 16.27
Перекрёсток широкой Via Marsala возле главного вокзала итальянской столицы переходила ширококостная дама с кривоватыми ногами под серой юбкой чуть ниже разбитых артритом колен. Автомобили, проезжая на свой законный зелёный свет, притормаживали, уважительно уступая ей дорогу: на обмотанной синей шалью голове крестьянки громоздился огромный тюк. Не обращая внимания на свист полицейского, она неторопливо с достоинством завершила форсирование автомобильной реки и направилась к платформам поездов поперёк через скверик, так же спокойная и безучастная к толкотне и подозрительным типам возле переполненных урн. Солнечный погожий день постепенно гас на черепичных крышах соборов, весело играл в отражениях коралловых лучей в стекле окон. Где-то в вышине покрикивали чайки.
Выходя из скоростного поезда, шерп вежливо улыбнулась Сергею в ответ на протянутую им руку, позволила ему помочь себе выйти, потом, уже на платформе, притормозила и сощурила глаза, присматриваясь к оранжевым указателям выходов и направлений. Подняла указательный палец.
– Нам туда, синьор… Ты хотя бы выспался после перелёта? Голодный?
– Может быть, возьмём такси до ресторана… – неуверенно сказал он.
– Обойдёшься, барин! Покажу, что жить можно и вне твоих привычек.
Вот, даёт… Она что, мысли читать умеет? Чем дальше, тем интереснее.
– Basta, Andrea! Lasciami in pace, vado io…[16]
Мятые субъекты в привокзальном сквере, умываясь у колонок, с заметным удивлением сторонились, пропуская её, уверенно шагающую к автобусам. Рюкзак за плечом, тонкая кожаная куртка, обтягивающие джинсы. Серая бейсболка, пережившая дождь и солнцепёк. Девчонку, похоже, прямо с поезда выловил старший брат и конвоирует, а она его присутствием, явно тяготится, просто искрится от раздражения, вон, как глазищами сверкает. Пивную банку поддала ногой. Не хватало нам ещё их скандала тут, в нашем скверике. Полиции только повод, разбираться не будут. Скорее бы уж ушла эта парочка, от греха подальше, со своими разборками…
– Приятного путешествия с пролетариатом! – она подмигнула своему «старшему брату», устроившись на высоком сидении в автобусе номер сорок, что быстро заполнился простым римским людом, возвращающимся с работы по своим делам. Галдёж, запахи подгоревшего теста и отработавших смену мужских рубашек. Темнокожие подростки с закрытыми глазами качались в такт только им слышной мелодии из наушников, а похожие на паклю синие и фиолетовые косы вечерним ветерком сдувало им на лоснящиеся лица. Вопль какого-то пассажира с передней площадки на мгновение привлёк внимание всего автобуса, но пассажиры прислушались и успокоились, хотя источник возмущения продолжил заполнять своим голосом всё кругом. Речь шла о замене защитника на поле, о чём темпераментный римлянин узнал от приятеля по телефону. Футбол – это святое. Как мама, погода и роды жены.
– А куда мы едем, чичероне? – аккуратно, на ушко спросил Сергей.
– Справился, стало быть, с приступом брезгливости? – засмеялась шерп и ответила ему тем же заговорщицким тоном, – угостишь меня мороженым? Самым вкусным в Европе… По два с половиной евро за шарик. А я в награду расскажу тебе одну притчу и одну историю из жизни. Хочешь?
– Договорились. Только при условии, что ты съешь четыре шарика.
– Коварный! И заболею ангиной, чтобы меня сняли с пробега, и тебя не ругали больше, а только хвалили и поощряли твои капризы, синьор помидор? Не дождёшься. Так вот, слушай. Сначала история из жизни. Поучительная. Одна моя знакомая журналистка записала в друзья в социальной сети некоего известного общественного деятеля из Иерусалима. Наяву его она никогда не видела, израильской тематикой по работе не занималась, еврейской крови в её жилах не было ни капли. Однако его выступления в поддержку России и взвешенный анализ некоторых международных проблем ей импонировали. Проще говоря, его посты было интересно читать! Что такого? Но буквально на следующий день её из друзей удалил коллега, собственный корреспондент её телерадиокомпании в Тель-Авиве, с кем ещё на родной земле был съеден вместе пуд соли. Чуть погодя – знакомый театральный режиссёр, чей театр и сценические постановки она многократно поддерживала положительными отзывами. И тому, и другому в личных сообщениях она задала вопрос, мол, ребята, что случилось? Ответа не дождалась. Спустя некоторое время в той же социальной сети она получила приглашение на лекцию этого деятеля из Иерусалима и крепко задумалась – идти или нет, коль скоро интерес к нему рвёт более устоявшиеся связи. Как ты думаешь, что было дальше?
– Даже представления не имею… На её месте я бы посоветовался.
– Она так и поступила. Обратилась к близкому ей человеку, который в этот момент находился далеко от неё, работал в нашем посольстве в одной из среднеазиатских республик. Он навёл справки. И в результате она получила чёткую рекомендацию: сохрани нейтралитет, дабы не огрести в чужом пиру похмелье. Дело было в конфликте кланов, у умнейшей нации с этим сложно.
– Это кульминация, – режиссёр поднял глаза на любителя футбола, что обрадованно проорал что-то в мобильный и двинулся к выходу – А развязка? Если бы я снимал об этом фильм, логично было бы её другу вернуться домой и стать министром культуры. А ей – госпожой министершей. И заставить их всех локти кусать… Поздно, Соня, пить боржоми, когда почти отвалились.
– Мораль той басни такова… Увильнув от мероприятия с израильским политиком под благовидным предлогом, она ничего не потеряла в его глазах. А бывший коллега её и коллега твой потеряли куда больше. Они показали свою заносчивость и недальновидность, потеряв её расположение. Ни слова больше в рецензиях, ни слова больше в корпоративных контактах к вящей их пользе она не произнесла. Это – на поверхности. А по сути, если человек не понимает, почему им не довольны, не объяснить ему, не попробовать сразу устранить недоразумение – это свинство. Это – наказуемо. Даже героине «Чучела»[17] её одноклассники предъявили обвинение в предательстве, прежде чем начать бойкот. Но у неё хватило гордости не начать оправдываться.
– Дети более жестоки, чем взрослые. Они не идут на переговоры, – ему показалось, что из открытого окна римского автобуса дохнуло промозглым московским октябрём, – а оправдываться – признак слабости. Это правда.
– Дети – максималисты. Они сбиваются в стаи от страха перед миром больших и сильных. Поэтому на всякий случай объявляют врагом всякого, кто становится им в оппозицию. Тот, кто начинает метаться – погиб, его-то юные гиены разорвут, едва почуют вкус крови. В подростковом возрасте все читали завет д’Артаньяна, но не все его поняли… Помнишь, как он ответил Ришелье на предложение принять чин лейтенанта гвардейцев кардинала?
– На меня плохо посмотрели бы там, и плохо приняли бы здесь. Ваше высокопреосвященство, я не могу, – представив на мгновение последствия своего покаяния перед элитой шоу-бизнеса за сериал-обвинение против них, режиссёр снова почувствовал липкий противный озноб. – А бывает и хуже.
– Конечно, бывает, – спутница легко толкнула его в бок, давая сигнал выходить на следующей остановке. Слева по ходу оживлённого проспекта Corso Vittorio Emanuele вырос впечатляющий купол собора святого Андрея. – Если экстремизму «знающих, как правильно» дать распоясаться, сработает иной сюжет – «Повелителя мух»[18]… Кстати, это один из титулов сатаны.
– Погоди, это про необитаемый остров, где дети войну начали? – в раскрывшиеся автобусные двери весело выскакивали смешливые студентки, на них едва не замахнулся палкой седовласый пожилой синьор в шляпе, кого они сами едва не сбили с ног в своей юной стремительной суете.
