Гитлеровцы, конечно, организовали поиск наших летчиков. Но тройка храбрецов сумела оторваться от преследования и добраться до своих.
* * *
Самолет с дарственной надписью на борту "Пионер Татарии" в торжественной обстановке вручили летчику, одному из первых в полку кавалеров ордена Красного Знамени, старшему сержанту Трофиму Мосякину, стрелку-бомбардиру старшему сержанту Владимиру Шаховцову и механику сержанту Николаю Подзерею. Очень дружный был экипаж. При формировании командование полка учло, видимо, что летчик и штурман - земляки, с Орловщины. В деревне Трофимове Дмитровского района у Мосякина осталась мать - Василиса Егоровна. У Володи Шаховцова родные успели эвакуироваться на Волгу, в Саратовскую область. Другом летчику и штурману стал механик Микола Подзерей, украинец из деревни Кикова Новоград-Волынского района Житомирской области, высокий, стройный парень, аккуратист, делающий все основательно, надежно, с любовью. Ми-кола часто вспоминал родные вишневые места, своих учителей, друзей-одногодков. К нему в эскадрилье все относились уважительно и не обижались, когда Пегий кому-либо строго выговаривал за допущенный промах. Мосякин и Шаховцов именовали его не иначе, как "наш телохранитель", вкладывая в эти слова большой смысл: механик так старательно работал на земле, что летчик и штурман в воздухе могли быть уверенными - мотор и самолет не подведут.
Именные, то есть имеющие почетное наименование, самолеты в полку вручались самым лучшим экипажам. Этой чести Мосякин и Шаховцов были удостоены как неутомимые труженики, чернорабочие ночного неба, смелые и находчивые в воздухе, в бою с врагом, инициативные и трудолюбивые на земле. Мосякин и Шаховцов, а за ними и другие обычно брали в полет не только бомбовый комплект, который оружейники подвешивали под фюзеляж и нижние крылья самолета. Мосякин попросил своего механика, чтоб тот сшил объемистый мешочек из перкаля и пристроил его в кабине с правого борта - для мелких зажигательных бомб. Такую же "тару" Подзерей смастерил и в кабине штурмана. И для орловских ребят стали правилом не только бомбовые удары, но и "гранатометание". Обычно Трофим и Владимир снижались очень низко и, что называется, в упор забрасывали батареи противника своими зажигалками.
К середине октября 1942 года, по сути дела, за два месяца, экипаж "Пионера Татарии" совершил более ста вылетов в тыл врага. О своих успехах на фронте Мосякин решил рассказать молодым патриотам Татарии - написал письмо в Казань. В обкоме комсомола посчитали, что такое письмо должно стать достоянием всей молодежи республики. Оно было опубликовано в газете "Кзыл Татарстан" 28 октября 1942 года:
"Мне доверили самолет, подаренный вами фронту. Большое спасибо вам! На нем я совершил 110 ночных боевых вылетов, сбросил на головы гитлеровцев 25000 килограммов бомб и более 100000 листовок". Свое письмо командир экипажа "Пионера Татарии" закончил обращением к детям республики: "Здесь, на фронте, мы воюем за ваше счастье, дорогие ребята. Учитесь, родные, на "отлично". Крепите узы интернациональной дружбы. Пишите нам письма, мы с радостью их читаем".
Много боевых вылетов ночью на самолете "Пионер Татарии" совершил отважный экипаж. И счастье, боевая удача неизменно сопутствовали Мосякину и Шаховцову. Но однажды...
Первая эскадрилья получила боевое задание нанести удар по скоплению живой силы и техники противника на железнодорожной станции Никитинка и в населенном пункте Васильевском. Мосякин и Шаховцов, выйдя на цель одними из первых, удачно отбомбились и начали охоту за артиллерийскими и минометными батареями, которые обстреливали нашу пехоту.
Гитлеровские зенитчики вели интенсивный заградительный огонь. Один снаряд попал в самолет. Многие экипажи первой эскадрильи видели, как Мосякин и Шаховцов боролись с огнем, держа курс на север, к линии фронта. Но помочь ничем не могли. На высоте около ста метров пылающий факел взорвался. Так погиб экипаж самолета "Пионер Татарии".
Один самолет с надписью на борту "Пионер Татарии" сгорел. Но вскоре комсомольцы Казани прислали в полк второй точно такой же самолет, с точно такой же дарственной надписью. Он был вручен комсомольцам Ивану Карпушкину и Михаилу Морозову - экипажу второй эскадрильи. Перед строем полка Карпушкин сказал:
- Будем бить фашистов беспощадно, так же, как их бил экипаж Мосякина!
И началась у "Пионера Татарии" вторая боевая жизнь. Короткая, но такая же яркая, как и первая.
Хорошо летали Иван .и Михаил. Они поднимались в воздух, одержимые особенной страстью - быть в самом пекле боя. Придут на цель - зенитки хлещут по ним, а они знай себе не спеша выбирают объект бомбежки, чтобы как можно больше фашистов поразить.
Другие после таких переделок, как правило, привозили много пробоин. А Карпушкин с Морозовым - только одиночные.
- Вы, наверно, какой-то секрет знаете? - спрашивали друзья.
- Да какой там секрет, просто меня бабка в детстве заговорила, отшучивался обычно Иван.
В одну из ночей экипаж самолета "Пионер Татарии" вместе с другими поднялся в звенящую от мороза ночь, чтобы разбомбить немецкий бронепоезд на железнодорожном перегоне Оленине - Нелидово.
Погода внезапно стала портиться. Сплошная облачность, сильный ветер могли помешать выполнению задания. Но все экипажи пробились сквозь облака и нашли цель. Осталось преодолеть еще одну преграду - плотный зенитный огонь противника.
"Пионер Татарии" смело пошел на сближение с разрывами снарядов, маневрируя по высоте и по курсу. Так экипажу всегда удавалось незамеченным подойти к противнику и точно отбомбиться.
Но на этот раз не удалось.
Горящий самолет в пасмурной предрассветной мгле видели боевые друзья Ивана и Михаила - летчики второй эскадрильи, подходившие в это время к цели.
- Кто-то из наших, - сказал в переговорное устройство Сергей Кудрявцев, показывая своему командиру Михаилу Герди на шлейф дыма, прочертивший белесоватое небо.
Яркая вспышка взрыва.
- Прощайте, ребята, - проглотив комок в горле, выговорил Герди.
Штурман Сергей Кудрявцев сделал на полетной карте отметку близ деревни Подорваново.
Никто из нас тогда и предположить не мог, что Иван Карпушкип и Михаил Морозов не погибли при взрыве самолета, что они остались живы. Об этом станет известно только через 25 лет.
Летчик попытался сбить пламя скольжением. Убрал газ до малого и положил самолет на крыло. Но погасить огонь не удалось. И здесь Карпушкин увидел заснеженную поляну.
- Иду на посадку! - крикнул он штурману- - Как только самолет коснется снега - выпрыгивай из кабины! Я - за тобой!
Иван каким-то чудом посадил горящую машину на поляну близ проселочной дороги. Самолет еще подскакивал на пробеге, когда Морозов выпрыгнул из кабины на крыло и с него кубарем скатился в снег. То же самое сделал и Карпушкин. А в следующее мгновение самолет взорвался.
Взрыв самолета видели наши летчики. Прилетев на базу, они доложили, что были свидетелями героической гибели экипажа. На основании этих докладов заместитель командира полка по политчасти отправил донесение в политотдел 3-й воздушной армии.
Казалось бы, все в том документе было верно. Но... До гибели боевых друзей с момента взрыва самолета оставалось еще трое суток.
Летчики в ту же ночь выбрались из леса и вышли к околице деревни Подорваново. Подошли к крайней избе, постучали в окно. На стук вышла хозяйка дома, женщина уже в годах, и ее 15-летняя дочка. Увидев на крыльце двоих парней в меховых комбинезонах и унтах, Анна Семеновна Никифорова растерялась. Только и спросила:
- Кто вы?
- Мы советские летчики, - ответил Карпушкин.
- Как вы здесь очутились?
- Вынужденная посадка.
- Миленькие вы мои, - зачастила Анна Семеновна, - вам надо отсюда уходить: у нас в деревне немцы.
- А где их тут нет?
- В соседней деревне, в Красном Лесу...
- Сколько дотуда?
- Километров пять-шесть.
- Все семь будут, - уточнила девушка. - Я могу показать дорогу.
