Бозой мрачно смотрел на ноздреватый снег с вкраплениям сора, который застилал ему небо. Оно было доступно взгляду только в летнюю ветреную погоду. И тогда слабая голубизна струилась в червоточину зрачка, а глубоко внутри тела начинала пульсировать тёплая точка. Сейчас всё кости Бозоя прошиты ледяными иголками, а потроха спрессованы в камень.

   - Крачки летят. Весна скоро! - раздался голос из-под его локтя.

   Волна завистливой ненависти накрыла Бозоя. Чика мог видеть далеко, дальше всех, несмотря на то, что был завален телами. Это приводило в исступление. Врёт, сволочь, тревожит душу. Раскроить бы ему черепушку, да не получится: Чикина башка давно как расколотая яичная скорлупа.

   Доходяга всё не унимался, твердил про солнце, людей. Бозой ощущал, как крепнет недовольство тех, с кем он переплетался телом. В прошлый раз они придавили общей лютостью малахольного, и Чика на сколько-то лет заткнулся.

   Правда, им плохо пришлось без пустозвона, который был вроде дворовой шавки, упреждавшей о чужаках. И ещё хуже от того, что без Чики стал невозможным побег.

   Бозой поморщился. Точнее, ему показалось, что он скривился, на самом-то деле его харя так же недвижна, как и оледенелые тела всех зэков.

   Лоб Бозоя зачесался от топорика со странной чёрно-жёлтой рукоятью. Лезвие застряло в кости. Со временем стало входить глубже, причиняя зуд. Последний пришелец постарался.

   Видно, он до смерти чего-то перепугался. Хотя чего бы - Бозой всего лишь раскрыл сморщенные веки навстречу любопытно-жадному взгляду человека, который разворотил сугроб и приник к ледяной крыше могильника. Пришелец заорал, отпрянул, запутался в ногах, выстелился, нашарил топорик, выпавший из руки, и метнул в Бозоя.

   Обидно? Конечно. Хотя что взять с этого цивильного, который каким-то макаром сюда добрался?

   А уж когда подал голос Чика, троица пришлых, побросав пожитки, сиганула прочь, оставив товарища.

   От криков Чики трескалась земля, дробилась мерзлота, выпуская на поверхность тех, кого хранил лёд, - громадные тени, похожие на обросших мхом животных. Таких же, только намного меньше, Бозой, будучи мальцом, видел в цирке. Иные тени напоминали безгривых львов, странных полураздетых людей. Если б Бозой был жив, он бы подумал, что спятил: ну откуда в тундре взяться львам? Зэки с безмолвного общего согласия называли их мёрзлыми.

   Бозою не было дела, на кого наткнутся мёрзлые и где закончится их путь. Важно было объединить разрозненные, ускользающие усилия всех зэков и прессануть Чику так, чтобы он зашёлся визгом. И тогда лёд отпустит кого-нибудь из них, скованных смертью в проклятом месте. Никогда не угадаешь кого.

   Когда-то, в совсем другой жизни, здесь закончился их этап. Почти неделю ждал конвой, чтобы смёрзлась земля и зэков можно было гнать пёхом. Не дождался.

   Загнали в яму, наставили винтовки.

   Зэки чуяли, как погружаются в холодный огонь, от которого тело не горит, а само становится ледяным пламенем. Чуяли и не моги тронуться с места.

   А тех, кто пытался выбраться из осклизлых стен ямы, пристрелили. Убитые свалились на ещё живых. Живые подмяли тела под себя, чтобы облегчить неимоверную боль, которую причиняла мерзлота. Бозой тогда поднялся выше всех. Он и сейчас выше. Но почему лёд не отпускает его - того, который всегда держал мазу и держит по сю пору?

   ***

   Чех и Гига наливались кофейком в просторной Гигиной комнате. Высокие кружки приятно грели пальцы, кофе обжигал рот, животворной лавой скользил внутрь. А долбаная дрожь не проходила. Трясло, как паркинсонщиков.

   - Не, ты это видел? - вопрошал Гига. - Реально видел?

   Чех кивал, несмотря на то, что Гига задавал раз за разом совершенно тупой вопрос. Да, они оба видели это. Глюки - один в один - у разных людей тоже могут случиться, но Гига и Чех не торчки.

   - Вот скажи мне: что это было? Это реально?.. - Гига пошёл на новый заход, неизвестно который по счёту.

   Чех не вытерпел, за раз отправил полкружки кофе в глотку и рявкнул:

   - Заткнись, а? Ты сам всё видел! И знаешь: Брог вернулся. С того света вернулся. И теперь нам хана!

   Гига взвыл и расплескал кофе на колени. Вытер коричневые пятна краешком красивого пледа, отчего Чеха передёрнуло: вот придурок, цены вещам не знает. Потом глянул на Чеха, словно пацанчик-шнурок, который шестерит перед старшаком, и спросил:

   - Чех, ты же голова... Неужели ничего нельзя сделать?

   Чех призадумался. Через покорность и заискивание Гиги можно было многого добиться. К примеру, поднять бабла. Как и в тот раз, когда дружок ушатал Брога. Ныне Чех владеет айфоном и шмотьём. Что же затребовать сейчас? Предки Гиги были хозяевами единственного ресторана в их посёлке и шашлычных вдоль трассы. Вот бы устроили его закупщиком, как своего сынка, в карманах которого оседал навар от сделок с мясом. На торговую точку не поставят: там у них сплошь свои - родственники родственников. Сколько ж можно Чёху без работы сидеть! Но сначала нужно спасти свою шкуру. Покойнику деньги без надобности.

   - А мне-то что? - вдруг заявил Чех во внезапном приступе дальновидной хитрости. - Это не я соперника грохнуть захотел, не я тросик натянул, зная, что Брог по просеке лётает как сумасшедший. Да ещё орал: ничё не будет, проволока оборвётся, да и всё, зуб даю! Вот и отдашь все зубы вместе с башкой...

   - Брог везде лётает... всегда... -- заторможенно проговорил Гига и вдруг, подняв на дружка вроде бы затуманенные глаза, проявил смекалку: - А кто первый идейку кинул? А?.. Кто подначивал?

   Но куда там простоватому Гиге против Чеха, который вырос в словесных баталиях на общей кухне барака.

   - Идейка что такое? Слова. Пшик. - Тут Чех дунул на сжатые щепотью пальцы и растопырил их, показывая, как эфемерны идеи. - А вот поступок - совсем другое. Преступным деянием называется.

   Гига хотел сказать про соучастие, но с улицы донёсся рёв байка, потом оборвался возле Гигиного коттеджа.