Аниска от страха описалась, потому что подле себя увидела морок. И разглядела в подробностях червей, кишевших в складках гнилой плоти, язвы тления, глаза, похожие на стухший куриный белок.
Девка забормотала "Отче наш..." и приготовилась к смерти.
Но удавленница лишь покачала головой, с которой вместе с волосами слезала кожа, и заковыляла к чёртовой кукле.
А маленькая тварь зашевелилась, вскочила на ноги. Её глазёнки при виде покойницы полыхнули багровым пламенем, рот раскрылся в безмолвном крике.
И Аниска своей нехитрой душой поняла, сколько лютой злобы в этом дьявольском создании.
На грохот приплёлся старенький Лукич и уставился на морок, поднял руку для креста, но так и застыл в ужасе.
Потом он тихо осел на пол, повалился на бок, разок дёрнулся и умер. Аниска почувствовала это сразу.
Когда отвела взгляд от бедолаги, мертвячки и чёртовой куклы уже не было.
В Анискиной голове заметались мысли. Что это было: божий гнев, божья кара или искушение? А может, знамение? Люди правду говорили -- морок появляется к смерти. Помер же бедняга Лукич... И Аниска, далеко обходя и место, где стояла покойница, и тело дворецкого, пошла звать на помощь.
5
Пушистый от снежка день заглянул в окошко каморки, где проживала кухарка Домна, омыл всё нежным ненавязчивым сиянием. Не смог только высветлить мрак в углу между стеной и изголовьем. И вроде бы эта темень шевелилась, как живая.
А Домна храпела во всю мощь широкой груди, выводила такие рулады, что колыхались кружевные рюши на подушке, дорогом и милом сердцу подарке второй хозяйки. За особые услуги.
Причина глубокого сна праведницы была в пустой стклянке на столе. А также в её преданной службе тому, кто будет посильнее самого Аристарха Петровича.
Очень, очень давно Домна неотёсанной, неуклюжей девахой пришла в новый деревянный особняк. Дичилась, пугалась, не умела ни за столом прислужить, ни толком комнаты убрать. Зато имела главное достоинство -- грудь и бёдра, которые невозможно было прикрыть скромным платьем горничной. Задница Домны так и просила звонкого хлопка. А ещё воодушевляла Петра Аристарховича на ночные похождения.
Увы, Домна слишком быстро оказалась непригодной для игрищ, потому что сразу же забеременела. И как ни исхищрялась, одолеть хозяйскую брезгливость не смогла. В срок родила младенчика, такого же верезгливого и охочего до Домниных титек, как Пётр Аристархович.
И месяца не прошло, как Домна нашла дитя бездыханным. Понятно, кто ж потерпит полон дом байстрюков. Поскольку к материнству Домна относилась как к неизбежной докуке, её обеспокоила только полная молока грудь. Но тут народился Аристарх Петрович, и Домна стала кормилицей.
Однажды ночью она так устала ждать, когда же наконец вялый и хилый наследник насытится, что сама уснула. Очнулась под утро от холодка под мышкой. Глянула и обмерла. Заспала! Придавила Аристарха Петровича!
Домниному горю не было предела. Трясла, колотила по спинке холодное тельце, дула трупику в рот, растирала пятки. Но поздно... Теперь ей не увидеть завтрашнего утра. Как ни лют и скор на расправу Пётр Аристархович, хозяйка - настоящий зверь. Она за своего детёныша...Не жить Домне, не жить...
И тут на стене детской появился рогатый силуэт.
Домна протёрла вспухшие глаза.
Рогатый выступил вперёд, потянул за собой стену, так что потолок и обои в цветочек перекосились, да всё вокруг показалось сломанным, скособоченным.
Домна затаила дыхание.
Ей почудилось, что прозвучал голос. А может, не голос. Какой-то рокот, словно из-под земли. Из тех глубин, которые видеть живым нельзя.
Ой, лихо...
Рогатый открыл глаза, полные адского пламени.
Домна почуяла, как из неё утекает жизнь: всё меркнет перед глазами, болезненной судорогой в груди заканчивается дыхание, а сердце становится большим-большим и замирает...
Рогатый дохнул смрадом из ощёрившейся пасти.
Всё, что было в детской, полыхнуло языками ледяного синего огня.
Домну вместе с трупом младенчика потянуло к громадным осклизлым клыкам...
Она очнулась от перханья и содрогания тельца в руках.
Аристарх Петрович желали кушать.
Домна, не помня себя, вложила окаменевший холодный сосок в жадные губёнки. Дитя зачмокало. Завоняло серой -- хоть окошки открывай.
Совершенно чёрные, мёртвые герани и фикус, которые сгорели в синем пламени, говорили о том, что Он был здесь. И Домна знала, что за покровительство должна заплатить. За одну жизнь сотней жизней.
Только почему не расплавился крестик на суровой нитке? Нешто Рогатый потерпит?.. И тут же пришла мысль, что Ему всё равно...
Домна исправно служила своим хозяевам. Наслаждалась властью. Её не тревожили мороки убиенных в утробе или колыбели младенцев, не беспокоили тени их матерей. Только она одна знала о тайных местах в каретном сарае, в саду у заборов, где хрупкие косточки превращались в землю.
Домна проснулась от стука в дверь и громких всхлипов. Аниска... черти б её взяли...
- Чего тебе?.. - спросонок хрипло спросила она. - Входи уж...
Аниска с плачем бросилась к Домне, которая по-царски возвышалась на своих перинах, упала на колени, приникла к её пухлой, словно набитой ватой, ручище и всё рассказала. Домна глядела на вздрагивавшие развитые кудельки горничной и наслаждалась.
