До конца XVIII века выкуп оставался наиболее распространенным способом спасения пленных христиан. Хотя строительство укрепленных линий привело к снижению числа русских, попадавших в плен, полностью оно с набегами не покончило. Как масштабные походы, так и набеги продолжали наносить серьезный ущерб растущим русским поселениям. В одном таком походе, в 1717 году, калмыки, вместе со своими временными соседями, кубанскими ногайцами, привели 12 107 пленников, захваченных на Средней Волге. Конечно, более типичными показателями успешных набегов были небольшие военные отряды и небольшая численность пленников: например, в 1673 году отряд из 400 крымских татар захватил в плен 174 русских, а в 1742 году отряд из 800 каракалпаков увел 1000 русских женщин и детей из Сибири[54].

В 1740‐е годы множество русских продолжало томиться в плену в Крыму, на Северном Кавказе и в Средней Азии. Более 3 тысяч человек (в основном русских и некоторое количество калмыков, принявших участие в катастрофической экспедиции 1717 года под командованием князя Бековича-Черкасского) оставались в плену в Хиве. Еще 500 русских находились в плену у туркмен в окрестностях Аральского моря, от 3 до 4 тысяч у каракалпаков и неизвестное число – у казахов. Попытки российских властей убедить казахов, что они должны освободить пленников или, по крайней мере, обменять их на казахских пленных, провалились. Казахи настаивали, что, в соответствии с их обычаем, пленников можно лишь продать или выкупить[55].

Обычаи, впрочем, не были чем-то вечным и неизменным, и отказ от освобождения русских был не в меньшей степени продиктован стремлением получить выкуп, чем обычаем[56]. Да и религиозные объяснения того, почему русских пленников нельзя отпустить на волю, нередко попросту прикрывали оппортунизм. В 1517 году крымский хан Мухаммед Гирей писал великому князю Василию III, что муллы предостерегали его: освобождать пленных детей в возрасте от шести до шестнадцати лет – грех[57]. Но мусульман тоже нередко брали в плен и отдавали за выкуп другим мусульманам, а порой и продавали в рабство, в прямое нарушение исламского закона[58].

Вставший в XVI веке вопрос спасения русских православных пленных от страданий и нечестивости плена у неверных стал свидетельством уязвимости московских рубежей и появившегося у московских властей осознания себя защитниками русских православных христиан. Но к концу XVIII века пленники и те, кто брал в плен, решительно поменялись местами. В то время как русские оказались в сравнительной безопасности, защищенные своей цепью укрепленных линий, все большее число мусульман и язычников, живших по ту сторону границы, становилось пленниками России. Некоторых захватывали силой, многих покупали у посредников, но большинство пришло по своей воле искать новые возможности в русских городах. От всех ожидалось обращение в православное христианство, что позволило бы им остаться в России и получать денежные и прочие выгоды[59].

В середине XVIII века некоторые чиновники начали воспринимать Россию как поликонфессиональную и полиэтничную державу. Они предложили правительству распространить свое покровительство «не только о русских, но какой бы нации и веры ни был, когда бы и как бы к ним ни попал, только б был российской подданной»[60]. Но миссионерское усердие властей по-прежнему определяло судьбу большинства нехристианских пленников, выкупленных Россией: их обращали в христианство и отправляли во внутренние регионы империи.

Традиционная экономика степных соседей России была статичной, односторонней и экстенсивной. Она основывалась на выпасе стад баранов и лошадей, причем лошадь была самым ценным товаром, которым различные кочевники торговали на русских рынках. Для Москвы, нуждавшейся в коннице, торговля лошадьми была важна; для степных обществ она была совершенно необходима. Лучше всех отчаянную потребность кочевников в торговле и их зависимость от иностранных рынков выразил Исмаил, когда в 1533 году его брат ногайский бий Юсуф обратился к нему за помощью. Исмаил объяснил, почему он не может присоединиться к брату: «Твои-де люди ходят торговати в Бухару, а мои люди ходят к Москве. И толко мне завоеватца, и мне самому ходити нагу, а которые люди и учнут мерети, и тем и саванов не будет»[61].

В XVI–XVII веках торговля лошадьми с кочевниками находилась под строгим контролем российских властей и происходила в специально отведенном для этого месте возле Москвы или в нескольких русских городах Поволжья. Лошадей привозили купеческие караваны, называвшиеся ордобазарная станица (путешествующий базар Орды). Подобные купеческие караваны могли быть очень большими; в 1555 году ногайцы отправили в Москву 1000 купцов с 20 тысячами лошадей. В 1688 году калмыцкий хан Аюки послал на продажу в Москву более 9 тысяч лошадей, а семью годами позже отправил 20 тысяч лошадей в Крым. Впрочем, такие большие караваны были исключением. В годы наиболее интенсивной торговли между ногайцами и Москвой, с 1551 по 1564 год, ногайцы в среднем привозили на продажу по 7400 лошадей в год, но обычно речь шла о куда меньших табунах[62].

Типичный ногайский караван торговцев лошадьми прибыл в Москву в 1579 году. Посольский приказ, отвечавший в числе прочего и за торговлю лошадьми, повелел ногайскому каравану расположиться вне городских стен, за реками Москва и Яуза. Лошади были отогнаны, и первые сто лошадей пересчитаны. После того как были взысканы четырехпроцентные таможенные пошлины в пользу Москвы, Владимира и Городка (Касимова), две взрослые кобылы и два жеребца с каждой сотни, первые сто лошадей были отвезены на рынок и была отсчитана следующая сотня. Несколько русских военных охраняли порядок и следили за тем, чтобы все лошади были зарегистрированы и не было драк между русскими и ногайцами. Военных ожидали суровые кары, если бы они позволили невоенным служащим, купцам или духовным лицам купить лошадей. Только военнослужащие имели право покупать лошадей и только после того, как самых лучших забирали для царя. В обмен можно было предлагать сукно или иную ткань, а все предметы, имеющие какое бы то ни было военное значение, были запрещены: медь, олово, свинец, железо, селитра, сера, порох, пули, огнестрельное оружие, копья, сабли и другие железные изделия. Нарушителей арестовывали и приводили к главе Посольского приказа, дьяку Андрею Щелкалову, а их товары конфисковывались в пользу казны[63].

Русский рынок был невероятно притягателен для кочевников. В XVI веке ногайцы стремились в Московию, зная, что смогут купить там самые различные товары: меха, шерсть, головные уборы, доспехи, бумагу, краски, оловянные горшки, гвозди, седла, соколов, листовое золото и серебро. Даже такие традиционные вещи, как доспехи, седла, уздечки и колчаны, ценились больше, если их изготавливали московские мастера. В конце XVII века калмыки все чаще продавали своих лошадей за наличные, чтобы купить многие из этих товаров на русских рынках. В то же время на Северном Кавказе власти разрешали только бартер с местными или персидскими купцами, а в список запрещенных товаров входили золото, серебро, наличные деньги, рабы и охотничьи птицы[64]. Этот список слегка варьировался от региона к региону, за исключением постоянного и всеобъемлющего запрета на торговлю оружием.

Торговля лошадьми была важна для локальной московской экономики и для московской армии, но куда важнее была торговля с мусульманскими государствами на юге, соединявшая Московию с мировыми рынками. Купцы из среднеазиатских ханств, Крыма, Персии и Османской империи привозили товары, высоко ценимые в Москве, а именно шелковую парчу, хлопок и специи, взамен приобретая различные меха, моржовую кость, соколов, доспехи, серебряную посуду и одежду. Русские купцы ездили в Крым и турецкие города Стамбул, Бурса, Токат, Амасья и Самсун, а крымские и турецкие купцы отвозили русские товары в Египет и Сирию. Азов и Каффа были важнейшими торговыми центрами вдоль давнего караванного пути, соединявшего Москву и Киев с Токатом. Торговля была выгодной, объемы были значительными, а таможенные пошлины приносили высокие доходы. В начале 1500‐х годов великие князья московские, казалось, имели бесконечные запасы наличности, и крымские ханы нередко, заняв деньги у еврейских и армянских купцов в Каффе, затем просили, чтобы Москва помогла им выплатить долг[65].