– Позаботьтесь о Нэме и Энни, ― громко распорядился Харуун, ― думаю, этого вам напоминать не следует.

Туркас глухо застонал, очевидно, что он слушал и не услышал своего имени, и это вселило в него ужас.

– Выдайте Туркасу двойную меру воды для мытья, ― продолжал Харуун, ― и двойную меру питьевой воды. После обработки отведите его в больницу. Когда придёт время суда, мы решим, что с ним делать дальше.

Он понимал, что вряд ли люди, которые так явно увидели в явлении Туркаса волю богов, будут ей противоречить. Не хотят же они, чтобы с неба снова упал огненный камень, чтобы покарать их? Теперь Туркасу придётся остаться здесь и снова жить с ними. А если он опять кого-нибудь убьёт?

Вот незадача!

Но постепенно все распоряжения Харууна были выполнены. Сильвен поднял на руки Энни, Лас помог идти Нэму. Они скрылись в здании санитарной станции, где избавляли от заразы и охотников, и их вещи. Отведя их, санитары вернулись. Лас поднял брошенные вещи, Сильвен побежал к колодцу, чтобы набрать лишние меры воды для Туркаса.

Всё это время сам Туркас, глухо постанывая, лежал на земле. Наконец настала и его очередь идти в санитарную станцию, его увели, подхватив под локти, и стало совершенно не на что смотреть.

– Расходитесь, ― приказал Харуун. ― Расходитесь, всё закончилось. Занимайтесь своими делами!

Все его планы на день оказались безнадёжно испорчены и сдвинуты. Он должен был зайти к Леа и просмотреть итоговые записи о городском имуществе, но казначей наверняка не дождалась его и сверяла баланс сама, без тех сведений, что утром Харуун забрал у себя из дома.

Горожане в самом деле постепенно разошлись. У провала остались только Хана, Кристина и Джанин с матерью. Хранительница времени и её ученица были заняты тихим переругиванием, пока Хана не спохватилась и не схватилась за свою колотушку.

– Семь часов сорок восемь минут! ― проговорила она и своим обычным быстрым шагом пошла по улице.

Кристина помчалась за ней, явно на ходу вымаливая прощение.

– Иди скорее, ― сказала Джанин матери, отсылая её прочь. Харуун не обманулся ― она хотела поговорить с ним. ― Иди, крыс много, Марик уже, наверное, их жарит.

Это было ложью, ведь Фаренне ещё даже не выходил из здания, и речи не шло о том, что он успел отнести крыс мяснику. Но Альса ушла, всё поняв правильно.

– Ты умно распорядился, ― сказала Джанин, когда они с Харууном остались одни.

– Я боялся, что люди начнут протестовать, ― признался тот.

– Случай из ряда вон, ― промолвила Джанин. Они с Харууном медленно пошли по улице, и он поддерживал её под руку. ― Но твое решение взвешенно… Конечно, ты сам прежде поговоришь с Нэмом и Энни?

Приказов Харууна слушались, как, собственно, и приказов Джанин, но он видел только внешнее и не мог сказать, о чём говорят и что делают горожане за его спиной.

– Разумеется, ― ответил он.

Поскорее бы Джанин рожала и возвращалась в строй. Сейчас она была совсем не работоспособна. Толстая, неуклюжая, никуда не успевающая, она только выслушивала доклады своего заместителя и советовала, где нужно усилить караулы. Но раньше она снабжала Харууна поистине ценными сведениями. Она ухитрялась узнавать о вылазках за границу и попытках протащить в город что-то без санкции санитарного инспектора раньше, чем злоумышленники успевали подготовиться к преступлениям. У неё был настоящий нюх на попытки нелегального обмена. В конце концов, это она приказала установить слежку за Кайрой…

Харуун и Джанин медленно прошли мимо дома Бенни Тиркса и Айрис Лаверры, где за низким забором гнездились пышные цветы; мимо дома, где в первом этаже жила ткачиха Янна Гарт, а во втором устроил свое гнездо самый ловкий стрелок из лука, стражник Ойген Конмаэль; мимо летних загонов с ездовыми свиньями, мускулистыми, крепко стоящими на толстых ногах, и мимо загона со свиньями, предназначенными на убой, более толстыми и жирными.

Под ногами у них неспешно бродили куры, каждая с металлическим колечком на ноге, на колечке ― порядковый номер, чтобы было легче учитывать при пересчете городского имущества.

– Нэма и Энни будут расспрашивать и до тебя, ― заметила Джанин.

– Потому я пойду к ним сразу же, как только они приведут себя в порядок, ― сказал Харуун. ― Пошли кого-нибудь узнать о них и доложить мне.

Джанин осмотрелась и подозвала к себе Амина Латара, который сгребал в совок мусор возле своего порога. Она передала ему распоряжение Харууна, заметив только, что идти следует не только к королю, но и доложить ей самой.

– Тебе разве нужны такие тревоги? ― спросил Харуун. ― Лучше не влезай в это.

– Мне здесь ещё жить, ― резко ответила Джанин. ― Моему ребёнку здесь жить. Не говори мне о тревогах.

Они пошли дальше, мимо огорода, который располагался по центру улицы, и оказались на перекрёстке. Перед ними была вторая городская улица, менее важная, но всё же заметная, в отличие от третьей, которая и вовсе шла вдоль крепостной стены, с другой стороны стиснутая домами. Названий у улиц не было. Жители привыкли обходиться более точными указаниями: «у кузнеца», «к дому Харууна». В крайнем случае называли улицы Главная, Вторая и Дальняя.

Здесь, на перекрёстке Главной и Второй, располагалось подобие городской площади. При желании тут могло поместиться всё население. На перекрёсток выходило крыльцо школы, а в последний день месяца, если была необходимость, в том же здании открывался суд. Сейчас в школе шёл урок, и через открытое окно доносился размеренный голос учителя Кимрита, который что-то диктовал.

Вторая была застроена жилыми домами, ближе к воротам располагалась больница, не так далеко от неё был незаметный вход в храм, а в конце возвышалась сторожевая башня.

Харуун и Джанин двинулись по Главной в том же темпе.

– Ты же понимаешь, что возвращение Туркаса взбаламутит некоторых, если не всех? ― тихо проговорила Джанин, как будто себе под нос. ― У нас есть смутьяны, и не всех их можно посадить в подвал под домом стражей. Некоторые из них смутьяны только в мыслях, но от мыслей недалеко до поступков, а мысли не прочтешь…

– Ошибаешься, ― проговорил Харуун, тоже как будто про себя. ― Многие от мыслей никогда не перейдут к делу.

– Но можно навредить и бездействием, ― заметила Джанин. ― Город работает, как муравейник, а что будешь делать, если кто-то станет плохо выполнять всю работу?

– Мы слишком завязаны друг на друге, ― подтвердил Харуун. ― Без кузнеца нельзя, без казначея, судьи, врача, хранителя времени, охотников, стражей… Да только не в этом ли наше преимущество? Если боишься чего-то нехорошего, подумай: чьё-то бездействие ему самому и отзовётся. Разве не так мы живём с начала времён?

– С начала времен маленьких людей, ― поправила Джанин. ― Раньше все было по-другому.

– Никто не знает, как на самом деле было раньше.

Они помолчали некоторое время; дом Джанин всё приближался, и Харуун знал, что ему придётся оставить её и идти к казначею работать, когда они достигнут крыльца.

– Что ты сделаешь с Туркасом? ― спросила Джанин.

– Выслушаю.

– А потом?

Харуун досадливо поморщился.

– Мы уже изгнали его один раз, ― сказал он. ― Но волей богов он остался жив. Если мы попробуем снова, не обрушится ли на нас их гнев?

– Может, и обрушится, ― подтвердила Джанин. ― А если он начнёт рассказывать, что за стенами можно жить?

– Можно жить! ― фыркнул Харуун. ― Все видели, в каком состоянии он пришёл. Это не жизнь.

– Харуун, он выжил там без инструментов, огня и крыши над головой, ― настойчиво проговорила Джанин. ― Люди задумаются, что же будет, если взять инструменты, животных, огонь, оружие… Если пойти туда не на обычную вылазку, не на похороны…

– Я последую воле своего народа, ― ответил Харуун, не показывая ей, что от ее слов ему сделалось страшно. ― Всё меняется. Когда-нибудь.

Джанин остановилась перед ним, своим животом закрывая ему дорогу дальше.

– В прошлый раз, ― сказала она, ― боги сделали больших людей маленькими именно потому, что всё менялось.