Современное российское англоведение также практически не затрагивает исследуемую тему. Кроме автора данной монографии, «старое законодательство» стало предметом изучения историка О.В. Саламатовой, однако ее работы посвящены более раннему периоду английской истории – эпохе ранних Стюартов – и основной акцент в них сделан не на сфере идей и восприятий, а на изучении практик реализации «старого законодательства о бедных».[38] На другом «хонологическом полисе» находится научно-популярная работа Е. Коути «Недобрая старая Англия», в которой описываются быт, занятия, условия жизни бедноты в лондонских трущобах в Викторианскую эпоху (а применительно к истории законодательства о бедных – в эпоху «нового законодательства»).[39] Косвенно проблемы отношения к бедным и помощи им затронуты в работах историка-англоведа М.С. Осиповой (Айдемировой), объектом исследования которых является история детства, точнее – детей низших слоев в Англии первой половины XIX в.[40]

В какой-то мере вопрос об истории подходов к «измерению» бедности поднят в отдельных исследованиях современных социологов и экономистов – в частности, в работах социолога В.С. Сычевой.[41] Представляет известный интерес и библиографический указатель «Проблема бедности в России с в мире», разработанный в помощь студентам, изучающим тему «Проблемы бедности», на базе Новосибирского государственного техгологического университета в 2010 году. В указатель включены библиографические описания книг и статей на русском языке, так или иначе связанных с общими аспектами изучения бедности, в том числе, в историческом ключе, вышедших в 2005–2009 годах.[42]

В целом же можно констатировать, что для отечественной историографии история социальной политики, восприятий бедности и социальной помощи – относительно новое исследовательское поле.

В этой связи еще раз подчеркнем, что цель исторических очерков, положенных в основу данной книги, – частично заполнить существующую лакуну, «приоткрыв» для дальнейших исследований один из ключевых пластов этой «непаханной нивы» – историю отношения к бедности и помощи нуждающимся в стране, ставшей родоначальницей основных принципов современной социальной политики.

Английское общество Нового времени, по мнению большинства исследователей, представляло собой причудливое сочетание «старого» (существовавшего со времен средневековья) и «нового» (характерного для периода, находящегося на стыке новой и новейшей истории). Эта «причудливость» была характерна для всех сфер общественной жизни – от политики до идеологии, – но в социальной сфере она проявлялась, пожалуй, наиболее ярко. Один из английских историков заметил, что социальная структура «Туманного Альбиона» в Новое время выглядела как пирамида с узкой верхушкой и чрезвычайно широким основанием. С этим нельзя не согласиться.

На вершине британской «социальной лестницы» находилась так называемая земельная элита. На сегодняшний день, правда, всё ещё не существует единого мнения по вопросу о том, в какой степени аристократия XVIII столетия оставалась «замкнутой кастой», принадлежность к которой определялась сложившимися в веках экономическими, семейными, политическими, дружескими и другими связями. Следует признать, что английский земельный нобилитет действительно был неким раритетом для Европы XVIII в. – хотя бы в силу того, что титул пэра мог быть либо пожалован королем, либо унаследован, но лишь первенцем аристократа, поэтому число английских лордов мало изменилось за столетие с 1688 по 1780 гг. По словам историка Р. Портера, «английское пэрство везло мало пассажиров, но последних отличало впечатляющее корпоративное единство».[43] В то же время, как указывает исследователь Э. Уоссон, в течение XVIII столетия аристократия постепенно разрушала свою замкнутость, включаясь в новые экономические структуры и механизмы.

Так, например, достаточное распространение получили браки между детьми аристократов и «денежных людей». Такие браки были выгодны как лордам, чьи дела начинали приходить в упадок, так и «нуворишам», получавшим аристократический титул. Известно, что управляющий Английского банка и директор Ост-Индской компании, один из богатейших людей того времени Дж. Бэйтмен потратил много усилий на то, чтобы женить на дочери графа Сандерлэнда своего сына, ставшего вследствие этого брака виконтом Бэйтменом.[44] Иногда пэры посылали сыновей работать в наиболее доходные места – например, в Ост-Индскую компанию – наравне с «простыми смертными». Интересно, кстати, что, несмотря на опасения моралистов и сторонников традиционных ценностей «старой доброй Англии», уже в XVII столетии торговля ценилась и уважалась англичанами. «Наши торговцы, – писал просветитель Д. Дефо, – не такие, как в других странах. – …Ряд величайших фамилий, даже среди нобилитета, поднялись из недр торговли».[45] Таким образом, можно предположить, что в XVIII в. англичанин мог изменить свой социальный статус, что свидетельствует о наличии в общественной структуре Великобритании того времени механизмов социальной мобильности.

С другой стороны, стремление рядового члена общества любой ценой взобраться по существующей в то время «лестнице социального престижа» может, в известной мере, служить подтверждением значимости традиционной системы социальной иерархии в общественном сознании. Так, например, среди многочисленного слоя сельских фермеров – арендаторов, к 1790 г. обрабатывавших около 3/4 английских земель, наблюдалась любопытная тенденция: скопив достаточно средств, они старались, как свидетельствуют источники, во всем копировать образ жизни сельского дворянства. «Иногда я вижу пианино в прихожей фермера, – писал по этому поводу раздраженный дворянин-современник, – и всякий раз желаю, чтобы оно сгорело».[46]

Следующий уровень социальной пирамиды и следующая дискуссионная проблема английской истории XVIII в. – так называемые «люди срединного сорта». Вопрос заключается в том, возможно ли говорить о последних как об уже сформировавшемся к XVIII столетию и имевшем четкие признаки и очертания общественном классе. Разница между уровнем жизни и состоятельности тех, кого, как правило, причисляют к «срединным людям» (подобию среднего класса), была довольно значительной. Так, под «сельским средним классом» историки зачастую подразумевают не только вышеупомянутых фермеров-арендаторов, но и мелкое и среднее джентри – т. н. «сельских джентльменов».[47] Что касается «городского срединного сорта», то к нему чаще всего относят «бизнесменов средней руки». Отдельные элементы городского «срединного слоя» также заметно отличались друг от друга по своему уровню жизни. Так, чтобы завести пивоваренный бизнес, человек должен был обладать начальным капиталом в 10 000 фунтов, для открытия пошивочной мастерской требовалось от 1 000 до 5 000, а для того, чтобы открыть небольшую мясную лавку – и того меньше: от 10 до 100 фунтов. К концу XVIII столетия в Англии проживало около 170 тысяч торговцев-лавочников, владельцев мотелей и таверн, кофеен, мастерских и пр. Не случайно знаменитый экономист Адам Смит называл Великобританию того времени «нацией мелких лавочников».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».