Не так давно в джунглях Амазонки обнаружили так называемую чёрную землю. Подсечно-огневое сельское хозяйство практиковалось на всех подходящих для этого континентах, и, как оказалось, эти места не стали исключением. Поразительно, впрочем, то, что люди сумели создать более богатую почву, чем окружающая, по сути, удобрив её продуктами горения деревьев, в просторечии золой. Это продолжалось какое-то время, но затем лес победил, и та цивилизация сгинула. Но давайте разберём, что представляет собой такое добывание калорий, что как раз отошлёт нас к нашим сугубо физическим возможностям по трансформации ландшафта.
Представьте себе следующее, что скорее всего неоднократно с вами случалось в детстве. Вы берёте в руки палку и взрыхляете с её помощью землю под ногами – например, для перенаправления какого-нибудь ручейка. Казалось бы, ничего такого в этом нет и никогда не было, однако это не совсем так. До того, как жизнь выбралась на сушу, последней, вообще-то, не существовало как таковой, по крайней мере, в том значении, которое мы ей придаём сегодня. В сухом остатке это была голая пустыня, на которой ещё предстояло создать почву, а именно заселить её всеми теми многочисленными микроорганизмами и, конечно, растениями, которые на ней теперь обитают. Но при чём тут это?
Втыкая палку в землю мы совершаем не только сам этот акт, но мы также вмешиваемся во внутреннюю динамику функционирования почвы, которая состоит из огромного количества частей, либо почти, либо вовсе не видимых нашему глазу. Хотя столь локальное деяние вряд ли оказывает сколько-нибудь заметное влияние на общую обстановку, если мы слегка расширим его рамки, то мы чуть ли не сразу получим довольно серьёзное вмешательство во всю экосистему, потому что последняя включает в себя в том числе – а то и в первую очередь – именно эти мелкие создания.
Даже если мы просто срываем какую-то ветку, плод, орех, фрукт или ягоду, выкапываем корнеплод, фундамент под лачугу, яму для поимки животного, бросаем что-то на землю – или, простите за столь интимные подробности ходим по нужде – или же вовсе ступаем куда-то и нечто подбираем, мы автоматически запускаем целый каскад процессов, которые неотвратимо и неизбежно меняют то, что там было до того, как мы там оказались и что-то совершили. Ещё раз о знакомом примере.
Мы недооцениваем то, как наше появление сказалось на том, нами пока не тронутом мире. Мы не только и не столько что-то потребляли или кого-то уничтожали, но мы также целиком трансформировали установившийся порядок, складывавшийся и стабилизировавшийся как минимум тысячелетиями до этого – в случае с этим материком это были миллионы лет. И речь идёт о, наверное, миллиардах, а то и триллионах процессах, которые не предполагали нашего прихода, но которые вынуждены были как-то к нам приспосабливаться, что бы это для них ни значило.
Очевидно, что при этом что-то менялось безвозвратно, что-то навсегда портилось, что-то переключалось на какой-то иной модус бытия, что-то исчезало в принципе. Не стоит полагать, что события складывались трагическим образом. Почти наверняка именно отрицательного воздействия было немного, но только подумайте о том, какой шок испытала та среда, когда мы внезапно очутились на её просторах. И это не говоря о том, что мы сознательно влияли на то, что встретили, и есть все основания считать, что на самым благоприятным способом. Кроме того, явно была и метафорическая рябь, которая распространялась подобного тому же пожару, затрагивая по цепочке чуть ли не всё, что попадалось у неё на пути.
По сути, любое животное способно было произвести подобный эффект. Европейцы впоследствии отличились тем, что вначале завезли в Австралию кроликов, а затем для их уничтожения лис, и это, понятное дело, не способствовало достижению теперь уже нарушенного баланса. Однако и более прозаичные события, вроде миграции каких-то видов в новые для него локации, имели по-настоящему серьёзные итоги, и зачастую весьма трагические. Так было всегда, но что же нового привнёс в это человек? Ответ, как и в предыдущих случаях, двояк.
С одной стороны, как нетрудно убедиться, ни в одиночку, ни даже небольшими группами – состоящими из числа Данбара, т.е. порядка ста пятидесяти индивидов – многого мы сделать были не в состоянии. Да, какие-то следы – и порой горячие и болезненные – мы, разумеется, оставляли, но, в общем и целом, они носили крайне местечковый характер и на общей картине почти никак не отражались. В конце концов, не надо заходить слишком далеко и приписывать эффекту бабочки глобальные масштабы, обычно всё намного тривиальнее.
Так получалось в силу отсутствия тогда у нас технологических средств и инструментов, которые и вправду могли бы на что-то повлиять и что-то серьёзно преобразить. Сами по себе мы – и в прошлом, и ныне – не столь заметны, и наши отпечатки быстро тают без каких бы то ни было ощутимых последствий. Это ничуть не удивительно, принимая во внимание то, что мы являемся ровно такими же животными, что и все прочие, а потому ожидать от нас каких-то революций на новой – и старой тоже – для нас земле было – и есть – бессмысленно, что прекрасно доказывается доисторией, которая не подарила нам почти никаких – за исключением истребления мегафауны – свидетельств нашего вмешательства в естественные процессы.
С другой стороны, учитывая сказанное ранее, любой вид – и наш, разумеется, тоже – способен воздействовать на своё окружение миллионом способов, далеко не все из которых неопасны и легки для того, чтобы их переварить или их игнорировать. Конечно, большинство из них ни к чему не ведут, но есть и такие, которые чреваты, причём в худшем значении этого слова.
Наша ситуация – или, что вернее, положение, которое мы создавали своей активностью, похожей на поведение слона в посудной лавке – усугублялась – не говоря уже о сегодняшнем дне – тем, что мы зачастую вели себя сознательно – как в случае с подсечно-огневым земледелием. Да, весьма сомнительно, чтобы и ныне мы знали все связи и соединения, которые мы нарушаем или как-то изменяем своим вмешательством, и это не упоминая того, что нашим предкам и вовсе было невдомёк, что они творят – как и большинству теперь – но это не означает того, что никакого намеренного вреда мы не планировали и не осуществляли. Исключать злые цели и интенции ни в коем разе нельзя, и обладание разумом – о чём ниже – лишь делало их более эффективными в исполнении – хотя и не идеальными, принимая во внимание наше чудовищное и тогда, и сейчас невежество.
Всё это лежит на поверхности – нередко буквально – но почему-то редко артикулируется. Смысл не в том, чтобы причинить какой-то ущерб, хотя это нельзя отбрасывать совсем, но в том, чтобы запустить цепочку событий – теперь уже непреднамеренно – которая в итоге приведёт если и не к катастрофе, но к локальной трагедии. Аккумулируясь они могли приводить к общему коллапсу, и это демонстрирует история некоторых островов, вроде Пасхи, где деваться больше было некуда, а потому люди уничтожали прежнюю среду на корню, хотя по всей видимости этого не желали.
Как бы то ни было, но наше влияние никогда не бывает нулевым, и крайне странно было бы думать, что оно имеет исключительно положительные стороны, учитывая то, что наш вид возник не так давно, и, значит, все остальные вынуждены были приспосабливаться под нас, а это почти наверняка наносило определённый урон всему и вся. Со временем, конечно, раны зажили и швы затянулись, но бесследно ничего не прошло, да и не могло, если быть честным.
И это нисколько не противоречит утверждению о том, что мы являемся обычными животными. Любой зверь, будучи на первых порах новичком, вносит искажения и смуту в ту среду, в которую он приходит и в которой оформляется, и люди на фоне прочих отличились не столь уж и значительно, если брать другие иллюстрации. Например, косатки, как считается, истребили до половины крупных созданий, обитавших в океанах до них, просто из-за того, что были чрезвычайно эффективны в охоте благодаря своим социальности и крупным мозгам. Человек тоже погубил мегафауну в некоторых местах, но на этом всё и закончилось. Но почему тогда мы не продолжили убивать и грабить, хотя потенциально и были на это способны?
