В свободное от воровства время ловит Плескало рыбу на пруду. И так уже все к этому привыкли, что даже сторож, дед Клим Яременко, только и скажет, завидев его в лодке на пруду: "А чума тебя забрала б!.." - И сплюнет в сердцах.
В селе многие говорят, что он придурковатый, но Юхим опроверг это в двадцатом, когда утонули у шлюза оба зятя Прищепы. Как раз щука терлась, и было ее тьма-тьмущая, вот они и позарились. Выплыли на душегубках на самый водоворот и не успели сеть закинуть, как над ними только забулькало. Богатеи горевали: вот, мол, какие умные - то есть богатые - люди богу душу отдали!..
И кто-то из них хотел укорить Юхима Плескало, который топтался на берегу:
- А почему ты, Юхим, не утонул?
- А что я, дурной туда лезть?
Богатеи только глазами захлопали:
- Ты гляди, какой вумный!..
Зимой Юхиму приходилось туго - нет рыбы. Обвешивался торбами, нанимал мальчонку поводырем и шел по селам попрошайничать.
Задерет голову, вывернет веко так, чтоб глаз страшнее был, и тоненьким таким жалобным голоском выводит:
Не проходите, пода-а-айте!
Не проходите, пода-а-айте!
Бедному слепо-о-ому!
А кто даст, тому и бог даст,
А кто не даст, тому и бог не даст!..
Вопреки своей придурковатости Юхим, как видите, был хорошим психологом, - это его "бог не даст" воздействовало на суеверных женщин сильнее, чем на эмоциональных итальянок венецианские баркаролы, - медяки дождем сыпались в Юхимову порыжевшую шапку.
Правда, побывал Юхим еще и на казенной службе. При Центральной раде, когда приказали выставлять "вольных казаков", которые наводили бы порядок, богатеи тут же закричали на сходке:
- Плескала в "вольные казаки"! Ничего не делает, так нехай хотя бы казакует!..
Последний раз отсиживал Юхим за Секлетину юбку.
Стащил с тына на онучи, потому как жены у него сроду не было, а на продажу та юбка - тьфу! - и старьевщик не взял бы.
Когда же спросили его на суде, зачем украл, ответил:
- А должно, для того, чтоб не отвыкнуть.
Так для чего же я описываю все это про Плескало? А для того, чтоб иметь возможность сравнить его с вельможным лордом Керзоном, министром иностранных дел Англии, который выскочил, как голый из крапивы, со своей стр-р-рашной нотой. И сравнить не в пользу властительного тори.
Ловит Плескало рыбу в общественном пруду тайком? Еще как! Добра от этого - никакого. Вред - очевидный. Приговор: надавать бы ему по...
А лорд Керзон? В Белое море, под самые наши берега полез за рыбкой. Плескало довольствуется десятком фунтов за раз, а лорд тянет у нас из-под носа десятки тысяч пудов! Приговор: надавать бы ворюге по...
Украл Юхим Секлетину юбку? Били его мужики веревочными вожжами?
А лорд Керзон выкрадывает у нас государственные тайны, так чем его, собаку, бить?.. Оглоблей, только оглоблей!.. Да к тому же дубовой.
Опрокидывает Юхим кринки в чужих погребах? Бывает, что и опрокинет ненароком. Бьют его мужики и за это. А лорд Джордж еще и не такую кутерьму устраивает в нашем доме руками разных дейвисонов и стен-гардингов. И вот я, Иван Иванович, присуждаю его к смерти - к политическому небытию, исчезнет, как привидение от Отченаша...
Но наш буковский воришка Плескало куда благороднее вельможного лорда: как изловят его мужики с поличным, так поднимает вверх руки и кается: "Люди добрые, не буду, ну, ей-богу, не буду, провалиться мне на этом месте!.." Ну, его, конечно, все равно бьют, как уже сказано, мокрыми веревочными вожжами. С умом бьют. Потому как Плескало никогда не грозился спалить кому-нибудь хату.
А лорд, бес ему в ребро, еще и угрожает!..
Ох и написал бы я тебе, вельми не уважаемый лорд, письмо запорожское, так Чичерин не пропустит...
Думаю и гадаю: что же делать?
Призвал на совет и Евфросинию Петровну.
- Так ты что ж, может, хочешь вытащить его на суд?
- Конечно, хочу, но вся беда в том, что он на мой суд не явится.
Посидел я и подумал. А потом и говорю жене:
- Вот я получаю сорок пять и ты - тридцать рублей. Давай, - говорю, посидим с месяц на картошке, а эти семьдесят пять рублей отошлем в "Известия", пускай собирают на новые аэропланы. Можно добавить к этому и мои серебряные часы, которые дали мне в армии за стрельбу.
Мучилась Евфросиния Петровна долгонько. Все пересчитывала на пальцах и новые сапожки, и костюм для меня, и велосипед, и сено для коровы, и ботинки для Виталика, и самовар, и умывальник, и кашемировое платье, одним словом, множество вещей, которых у нас нет и которых мы уже не купим, и сравнивала все это с пропеллером для аэроплана.
И никак не могла себе представить, почему пропеллер лучше маркизетовой кофточки.
- Ой Иван, Иван, тебе работать бы не учителем, а бесом, что искушает, в грех вводит!..
И, тяжело вздохнув, отказалась и от фильдеперсовых чулок.
Я поцеловал свою любимую жену, как Рокфеллер свою - за отказ от золотой ванны: обойдусь, мол, и мраморным бассейном...
К нам присоединилась и Павлина, - она только что вошла.
- Я - десять рублей. Больше, к сожалению, нету.
- Ну, хорошо, завтра скажем Ригору.
На следующий день зазвонили на сходку.
Ригор Власович и Сашко Безуглый долго ругали Керзона и весь мировой капитал, я тоже высказал свое мнение. Проголосовали дружно, даже богатеи, когда узнали, что бомбы с буржуйских самолетов могут угодить и в их хаты.
Только Тубол не сдавался.
- Моя хата, - говорит, - под цинковой крышей. Что, у них глаз нету, куда кидать их, энти бонбы?!
Так и не дал ничего.
Даже Юхим Плескало решил поддержать общество.
- Чтоб, значца, тот лорд не задирался, жертвую, - говорит, - три пуда рыбы на еропланы.
Поначалу все одобрительно зашумели, но Ригор Власович покачал головой.
- Ай-яй-яй, граждане и товарищи!.. Да чью же рыбу он жертвует - нашу же с вами, лихоманка его матери!.. Ну, смотри мне, Юхим, ты такой же живоглот, как и лорд Керзон! Я тебе дам вот такой ультиматум! Еще раз изловим с рыбой, отправлю тебя не в тюрьму, а к тому дурному Керзону. Будете там друг у друга рыбу красть!
Сашко Безуглый предложил еще - чтобы на самом большом аэроплане нарисовали здоровенную дулю в ответ на ультиматум Керзона.
Собрали буковцы триста двадцать четыре рубля и пятьдесят копеек деньгами, сто тридцать пять золотников сережек золотых и три фунта и шесть золотников серебра.
Посылать такие большие ценности по почте побоялись, потому выбрали трех ходоков в Харьков с наказом найти писателя Остапа Вишню, а тот, мол, самого всеукраинского старосту знает и передаст в собственные руки, чтобы побыстрее те аэропланы построили. И еще, мол, пусть дед Остап (если такой он остроумный и мудрый, так уже далеко не молод!) приедет к нам в Буки, тут его таким медом угостят, что после первой кружки не подымется, после второй - своей бабы не узнает, а после третьей - бога увидит.
- Так он же, Остап, - говорю, - безбожник, да еще какой!..
- Ну, так после третьего меда он и в аду найдет прохладное местечко!..
И очень любо мне было, что нахальный ультиматум Керзона так расшевелил наших буковчан.
И подумал я: "Ага, чертов сын, бесславный лорд, попробуй-ка, тронь нас! Как придется защищать революцию, то не только последней рубашки не пожалеем, но и самого живота!.."
И еще одно событие произошло в тот день. Наймит Балана - Мить Петрук тоже записался в комсомол.
То ли Павлина это постаралась, то ли сам за ум взялся, протиснулся в первые ряды и поманил рукой Ригора Власовича.
- Пойдите сюда, дядь!
- Чего тебе?
- Да-а... Хочу сказать.
- Что у тебя?
- Ну, про того лорда... про Керзона...
- Ладно, сейчас.
Ригор Власович взял Петрука за руку и, как маленького, вывел на крыльцо сельсовета.
- Только картуз скинь. - Полищук обвел взглядом сходку. - Ну, тише! Сейчас наш сельский пролетариат Мить Петрук, который служит у эксплуататора Балана, скажет, а вы послушайте... Ну, Мить, не робей!
