Но Мить смутился. Даже побледнел от волнения. Потом зажмурился и ломающимся баском выпалил:
- Этот Керзон... Керзон... чтоб он рехнулся... И буржуи... и буковские богатеи... До каких же пор на них робить?!
- А ты в песочке поиграйся!
Парнишка тяжело вздохнул и досказал:
- Дядь Ригор, а запишите меня... чтоб бить их... буржуев... богатеев!
- Вишь, - зачастил кто-то из богачей, - кормишь его, воспитываешь, а он камень за пазухой держит! Гоните его, Тадей, чтоб и духу его в хате не было! Ко всем свиньям!..
Ригор Власович потемнел от гнева.
- Цыц, вы, живоглоты, мироеды!.. Вы еще не знаете своей беды!.. Вот этот Мить, которого вы и за человека не считаете, завтра... Не сомневайся, Мить, ты сейчас грязный и темный, но за тобой стоит агромадная сила! Советская власть - та сила! Запишем тебя всем миром в комсомол. Ладно?.. Кто, товарищи и граждане, за то, чтоб этого малого революционера записать в комсомол?.. Согласны?.. Ну, вот видишь, все за тебя, кроме живоглотов... Вот, Павлина, еще один борец за трудящихся. А это большое дело, когда партии молодая помощь идет. Не только Керзон, а и весь мировой капитал пускай задумается об этом. И вы, живоглоты, подумайте. Вы уже одной ногой в могиле, а молодежь идет в коммуну. Ответим, товарищи, на ноту Керзона своей нотой - чтоб Красная Армия была крепка, чтоб хлеба у нас в амбарах было полно, чтоб четырехполка и урожаи добрые, чтоб все берегли нашу революцию и советскую власть. Да здравствует мировая революция и товарищ Ленин!
Ригор Власович снял фуражку и, подняв голову, затянул "Интернационал". Все подхватили, покатилось эхо: и если гром великий грянет!.. Гром великий грянет... Грянет!..
И это будет звучать в моей душе вечно.
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой автор рассказывает, как Степан не
использовал представляемые ему возможности
Гнедой жеребец коротко заржал, поравнявшись с первой хатой на околице Буков. Маленькие острые уши его засновали из стороны в сторону, ноздри расширились, по коже на ребрах прошла дрожь. Степан погладил его по налитой шее, пробурчал успокаивающе: "Ну, ладно, ладно!.." - и тихонько натянул поводья.
Жеребец пошел боком, затанцевал и замахал головой в такт шагам.
У Степана затекла нога, которой придерживал ножны сабли.
Высвободил носок сапога из стремени и с облегчением вытянул ногу. По бедру забегали мурашки, и он даже сморщился от неприятного покалывания где-то в глубине мышц.
Смеркалось. Гудели хрущи, бились об него с глухим шелестящим звуком, ползали по гимнастерке. Степан с отвращением сбрасывал их на землю, щурился. Кавалерийский карабин, висящий на спине, натер магазином хребет.
Возле двора Василины Одинец остановил жеребца, устало сполз с седла, привязал повод за столбик. Сухорукая мать Василины выглянула из сеней и мигом скрылась в темноте.
- Эй, - крикнул Степан, - позовите-ка дочку!
В дверях больше никто не появлялся. Степан, теряя терпение, тихо выругался и направился к хате.
- Здравствуйте!
Плескалась вода. Василина мыла посуду после ужина.
- Слышь, - позвала старуха с топчана, - это они к тебе... Может, еще чего привезли.
Двое Василининых мальчуганов осторожно подошли к Степану сзади, трогали эфес сабли. Маленькая девочка, сидевшая с бабушкой на топчане, заговорила о чем-то беззаботным голубым голоском. Внезапно замолкла, засопела, выскользнула из бабушкиных объятий, сверкнув голым задком.
- Цего-то захотелось, - сказала она серьезно, присев над помойным ушатом.
- Бесстыдница! - глянула на нее через плечо Василина. - В хате чужой дядя, а она, такая девица!..
- Я исцо маленькая...
- Она еще маленькая, - подтвердил Степан, подошел, нагнулся, погладил мягкие волосики ребенка и протянул ей длинную леденцовую конфету. - Нате и вам, - одарил он и мальчиков.
- Кланяйтесь, благодарите, висельники! - Старуха заерзала. - Вишь, обратилась к дочери, - даже конфет привезли... А у кого же брали - у Тубола или у Меира?.. Может, в кооперации?
Василина молча вытирала ложки рушником.
- Эге ж, - рассуждала далее старуха, - тратятся... Как другая бы, то, может, и пожалела бы мужика... Может, они с Софией не ладят... Хворает или еще что...
- Цытьте, вы! - прикрикнула Василина.
- А я что, ничего... - промямлила старуха. - У нас комната одна...
- О господи! - застонала молодая хозяйка. - Ну, чего пришли?!
- Да вот... - смутился Степан. - Может бы, свету?..
Василина зажгла масляную коптилку.
- Что, не видели моей роскоши?..
И села на лавке, сложив руки на коленях.
- Садитесь уж и вы.
- Ты спроси их... - снова подала голос старуха.
Но Василина перебила ее:
- Ну, говорите, чего пришли... скоро ли мне ваша Сопия косы рвать будет?
- Убил бы.
- Слышь, - не стерпела мать, - вон в Половцах одна вдова, детная, но ничего себе, отбила мужа у одной раззявы... А что, нехай смотрит. А то у одной есть, а у другой нету.
- Слышите, - деревянно засмеялась Василина, - отобью!.. А чтоб тебя! Ну?! - резанула она Степана взглядом.
Ему стало жутко.
- Не нужно так, - сказал покладисто. - Мне так же больно, как и вам. И вот что скажу...
- Говорите да идите себе. А гречки мне не нужно.
- Какая пани! - Это старуха. - Не слушайте ее.
Степан достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги.
- Вот нате.
Василина не шелохнулась.
- Про Никифора? Имею уже.
- Гляньте.
- Темная я.
Он подошел к коптилке и начал читать.
Василина слушала и не слушала. Надавала шлепков старшенькому, что полез было к Степановой сабле. В сердцах посадила на топчан меньшенькую, которая таскала за хвост терпеливого, серого от золы кота. Потом остановилась напротив Степана, сложила руки на груди.
- Чтой-то в толк не возьму. Это про нас?
- А как же. Я и говорю: назначили вам пенсию на детей. - Степан так расчувствовался от своих слов, что на некоторое время ему показалось, что он один причастен к этому делу. - Вот видите, аж семь пятьдесят в месяц!
Женщина удивленно захлопала глазами.
- Должно, шуткуете.
- Нет. Вот тут - черным по белому. - И поправился: - Советская власть дала.
- Гляди ж ты, и мы уже стали нужные! - Женщина все еще не верила и подтрунивала над собой: - Вот какие мы!..
Мать ее заволновалась.
- Слышь, Василина, это ж про гроши! Ну, ты гляди!.. Да сиди ты! прикрикнула она на внучку. - А сколько там моих будет?.. Говорила ж я Василине: этому человеку ты, мол, приглянулась. Так ты...
- Деньги на детей.
- Скажете!.. Такого и не бывает. Ежли к ней топчете стежку, то я - ей мать!
Степан развел руками.
- Закон. Вот если бы вы были родной матерью Никифора...
- Такого не может быть! - Старуха даже затряслась. - Завсегда говорил мне покойный - ненько! Такого не может быть! Вот я отпишу самому большому начальнику! Как я мать...
Старуха заплакала.
- Нате конфету! - рассердилась Василина. - Замолчите, кому сказала!..
Степану стало не по себе. Отдал бумагу молодой хозяйке.
- Отдай бомагу! - потянулась старуха к дочери. - А то прокляну, ей-богу, прокляну!
С чуть заметной улыбкой Степан взглянул на Василину.
Та поняла.
- Нате уже. Владейте. - И пожала плечами.
Глядя молодице в глаза, Степан сказал ее матери:
- А ваших там, думаю, не меньше рубля.
Старуха сразу успокоилась.
- Я ж так и знала. Меньше рубля не дадут. Как я есть мать.
- Конечно. А это - на два пуда зерна.
- Вишь, Василина, я ж говорила, что они... Так ты уж... Как я засну, то меня хоть в окно вытаскивай.
Наступило молчание. Степан чувствовал себя скверно.
- А я думала про вас не то. И злилась, ох как злилась!..
- Ну, я пойду. Прощевайте.
Василина метнулась открыть ему дверь. В сенях вдруг прильнула к нему всем телом, словно желая вобрать в себя. Всхлипнула.
