Когда она дошла до вожделенной трассы, уже начало смеркаться. Решив, всё же, попытать удачу, Эмма принялась голосовать. Час, другой… когда темнота окончательно поглотила дорогу, Голдфайн, ничтоже сумняшеся, выбежала на разделительную полосу, и начала отчаянно махать руками. Такая стратегия принесла плоды — добрый самаритянин на фуре попался ей уже через пятнадцать минут.
— Ты чего творишь, милочка? — высунулся из окна дальнобойщик лет шестидесяти, — прямо на дороге скачешь! Попадешь под колеса такой махины, как у меня, никто и не заметит.
«Может, мне того и надо», — подумала Эмма, но вслух сказала:
— Мне очень нужно уехать. Куда вы держите путь?
— О, на север, в Миннесоту. Это очень далеко, ещё больше суток в пути. Тебе не подойдет, красавица.
— Мне без разницы, куда. Просто заберите меня отсюда. Только скажу сразу — денег у меня нет, заплачу вам натурой, — стянула она вниз майку, демонстрируя лифчик.
— Боже, что за пошлость? Откуда ты такая взялась? — поморщился водитель.
— Из тюрьмы, — честно сказала Эмма, — не бойтесь, я никого не убила и не ограбила, сидела за проституцию и наркоту. Пожалуйста, я умоляю, отвезите меня в Миннесоту! — внезапно на неё накатила такая усталость, что она, закрыв лицо руками, упала на колени прямо в острую гальку.
— Ты чего? — заглушив мотор и включив аварийку, дальнобойщик выскочил из кабины и подбежал к девчонке, — может, тебя отвезти в больницу?
— Не надо, — просипела Голдфайн, — просто дайте мне перекись, если есть, — указала она на разбитые коленки.
Тот, кивнув, помог ей встать на ноги, и подал руку, давая подтянуться, чтобы подняться на высокую ступень кабины.
— Я — Джуд, — представился водитель.
— А я — Лили, — зачем-то вновь выдумала себе имя Эмма.
— Лили, давай договоримся — ты ко мне не пристаёшь и не предлагаешь взять с тебя плату телом, хорошо? Я женат тридцать три года, — вытащил он из бардачка фото полноватой тёмноволосой женщины, — у нас с моей любимой Гейл четверо замечательных детей, а ведь все годы брака я вот так езжу через всю страну и ни разу не допустил и взгляда на придорожных бабочек. Поэтому оденься, — указал он на её вываливающуюся из бюстгальтера грудь, — и сиди спокойно, я тебя не трону.
— Х…х…хорошо, — зачала заикаться Голдфайн, но майку поправила, — спасибо.
— Не за что. Надеюсь, мы друг друга поняли, — строго сказал Джуд.
Всю дорогу они провели молча, Джуд лишь тихонько подпевал бесконечным однообразным песням южан Lynyrd Skynyrd. Нынешняя поездка Эммы автостопом была полной противоположностью предыдущей, состоящей из постоянных липких взглядов, хватаний за колени и остановок для минета. В один момент, когда Джуд пересек границу Небраски, Эмма даже захотела спросить его, не умерла ли она под колёсами какого-нибудь лихача на аризонской трассе, и не является ли он проводником заблудших душ в мир мёртвых, замаскированным под дальнобойщика. Лишь то, что он может посчитать её сумасшедшей и высадить из машины, остановило Эмму. Прислонившись лбом к холодному окну, она, покачивая ногой, стала вслушиваться в доносящуюся из магнитолы песню. Зря. «Born To Run» всё тех же Lynyrd Skynyrd только сильнее бередила её раны и напоминала о том, какое она обездоленное и никому не нужное ничтожество. Всё, что ей остаётся — бежать. Бежать от самой себя.
*
В Дулут Джуд и Эмма приехали в шесть утра. Солнце только начинало подниматься из-за горизонта, на улице было довольно холодно, столбик термометра замер на нуле градусов Цельсия. Джуд помог пассажирке выбраться из кабины и оглядел её с ног до головы. Эмма была одета по-летнему: топ без бретелей, джинсовые шорты да босоножки с тоненькими ремешками. Вздохнув, водитель покопался в своей дорожной сумке и выудил оттуда тёмно-синюю флисовую толстовку.
— На, — протянул он девчонке пропахшую табаком и бензином вещь, — конечно, не самоё тёплое одеяние, но до смерти не замёрзнешь. И вот ещё, — положил он ей в открытую ладонь десять долларов, — хоть перекуси чего-нибудь, Лили.
Эмме на секунду показалось, что к ней возвращается способность плакать. За месяцы, проведённые в адской тюрьме, она забыла, каково это, когда к тебе относятся как к нормальному, равному человеку, а не как к мешку дерьма. Смяв десятку и привычным движением сунув её в лифчик, она часто закивала:
— Спасибо вам, Джуд. Спасибо за всё.
— Не за что, Лили, — махнул он рукой, — береги себя.
— Вы тоже.
Он, коротко кивнув, быстрым шагом направился в депо. Проводив его взглядом, Эмма пошла в другую сторону, в город. «Так странно, — кутаясь в большую ей толстовку, подумала она, — я для него — лишь странная девка, о которой он и не вспомнит через пару дней. А мне он, возможно, жизнь спас…»
К восьми утра Голдфайн добралась до более-менее оживлённого района города. Промёрзшая до костей, она захотела зайти в ближайшее кафе. Решив, что под вывеской «Пончики от Дона» скрывается не самое дорогое заведение, Эмма спокойно переступила его порог. Колокольчик над дверью неприятно звякнул, и из-под стойки раздачи показалась всклокоченная пергидрольная голова официантки. Неуверенно улыбнувшись, Эмма подошла поближе и, не смотря на меню, сказала:
— Дайте самый большой кофе за десять долларов.
Официантка, попытавшись заправить за уши непослушные кудри, хмыкнула:
— За такие деньги могу предложить только эспрессо. Кофе побольше стоит от двенадцати баксов.
— Твою мать, — положив на стойку измятую купюру, опустила голову Эмма, — у меня больше ничего нет!
Официантка встревоженно глянула на нее:
— С тобой случилось что-то плохое?
— Всего и не перечесть, — вздохнула Голдфайн, — моя жизнь — это одно сплошное «плохое». Я только из тюрьмы, где моей башкой вытирали пол на протяжении восьми месяцев. Всё, что у меня есть — это паспорт, который теперь никому нахрен не сдался, да десятка с толстовкой, которые мне дал дальнобойщик, довёзший меня из Аризоны и, по какой-то причине, не изнасиловавший.
Официантка нервно сглотнула. Она явно не ожидала таких откровений от случайной посетительницы.
— Как тебя зовут? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Эмма.
— Вот чёрт… Мою дочку зовут Эмма, ей позавчера исполнилось шесть. Садись, клиентов не будет часов до десяти, я налью тебе кофе бесплатно. Меня, кстати, зовут Бриттани, Бритт.
— Спасибо большое, Бриттани, — дрожа от холода, искренне поблагодарила Эмма.
Налив кофе и себе, Бритт села перед ней и с готовностью выслушать подпёрла подбородок кулаком. Эмма внимательно посмотрела на Бриттани — низенькая, практически с подростковой фигуркой, с естественно пышными, неухоженными светлыми волосами и неправильными, но милыми чертами лица: крупными, неумело накрашенными карими глазами, большим ртом с чуть кривоватым прикусом и удивительно идеально прямым носом. Лицо портил лишь жёлто-фиолетовый синяк на скуле и разбитая губа, с которой ещё не до конца спал отёк. На вид Бриттани было не больше двадцати лет, но, возможно, что она просто выглядела на несколько лет моложе из-за субтильности и большущих глаз. Одета девушка была весьма странно для официантки: в розовую трикотажную кофту с нашитыми на неё ужасного вида розочками и огромный джинсовый комбинезон, будто доставшийся ей от старшего брата. Во всём её образе читалось что-то ребяческое, заводное и боевое. Она понравилась Эмме, напомнила ей «дорогую подругу» Рейчел. «Судя по синякам, у неё тоже жизнь не сахар, — подумала Эмма, — надеюсь, она не осудит меня». После восьми месяцев заключения ей так хотелось излить душу, и она решилась. Рассказала Бриттани всё в подробностях: и об отчиме-извращенце; и о безразличной и жестокосердной матери; и о занятии проституцией почти с детства; и об аневризме, диагностированной в двадцать два года; и о наркотиках, приведших к смерти её парня, который, однако, не считал её за человека, как и все остальные. Также о том, как бессердечно и несправедливо покарали её его родители и обо всех страшных истязаниях, которым она подверглась в тюрьме. История жизни Эммы поразила Бритт. Она залпом выпила свой подостывший кофе — в горле саднило от еле сдерживаемых эмоций. Оценив искренность новой знакомой, она честно поведала и свою судьбу:
